Губы то и дело принимались шевелиться, бормоча заклинания, но ни одно из них стигиец не договорил до конца.
— А что, — обратился к нему Конан, — душно было тебе спать под землей?
Гирадо посмотрел на своего спутника большими темными глазами, расширенными от ужаса.
— Поначалу я вообще ничего не понял, — признался он. — Просто заснул. Земля забила мне рот и нос, но я не умирал. Тяжело и мучительно спал. Такое иногда случается, когда тебя давит тяжелое одеяло…
— Давит одеяло! — фыркнул Конан. — Чего только не услышишь, общаясь с цивилизованными людьми!
— Легко тебе говорить, верзила. — обиделся стигиец.
При виде могучей, бугрящейся мышцами фигуры варвара трудно себе было представить, что его могло «давить» одеяло. Однако хрупкий стигиец — другое дело. Какая-нибудь баранья шкура или набитый войлоком матрас вполне могли сжать его грудную клетку и вызвать кошмары.
— Ладно, не обижайся, — миролюбиво отозвался Конан. — Лучше продолжай. Интересно.
— Мне снились страшные вещи. Отрубленная голова моего брата, превращенная в рубин…
— А разве твоему брату отрубили голову? — удивился Конан.
— Это же сновидение! — объяснил стигиец.
— А разве оно не пророческое или что-то в этом роде?
— Нет, просто сновидение. Только страшное.
— Нет ничего страшного в отрубленной голове, — заявил Конан. — Я самолично отрубал головы и могу тебя заверить, что нет ничего более мирного, молчаливого и безопасного, чем…
— О боги! Я говорю о своем брате! — возопил стигиец.
— Ты ведь его даже ни разу не видел, насколько я понимаю.
— Неважно. Мы с ним одной плоти. Словом, я не буду тебе больше ничего рассказывать…
Чуть помолчав, Гирадо добавил.
— И эта красная, полупрозрачная голова имела мое лицо. И она пыталась мне что-то сказать, но ее губы были скованы рубином.
— Как это? — заинтересовался Конан.
— Я хотел сказать: она была рубиновая и потому не могла шевелить губами.
— Красивый сон, — помолчав, оценил Конан. — А потом?
— Потом ты начал меня трясти. Рубиновые грезы рассыпались, я увидел серенький свет и твою физиономию. Но этот дракон! Как ты сумел завоевать его уважение?
— Что-то я не заметил, чтобы старый Мемфис проявлял ко мне уважение! Просто мы с ним поболтали. Точнее, я поболтал с неким сварливым старикашкой, который бродил по этой пещере и случайно плюнул в изображение бога… или в самого бога. А вот и он!
Они вошли в подземный зал с озером, посреди которого на каменном лотосе восседала прозрачная статуя божества.
Теперь, когда полнолуние миновало, капли с потолка падали реже, и статуя сделалась меньше. Конан предположил, что к новолунию изображение божества (или же само божество — этого он так до конца и не понял) становится совсем маленьким. Тем не менее глазам путников предстала довольно внушительная картина: почти совершенно прозрачный бог, застывший в спокойной, отрешенной позе, глядел на них из-под полуопущенных век равнодушно и слепо; на холодных, выпяченных губах застыла полуулыбка, которая в любое мгновение, казалось, может обернуться злобным оскалом или приветливым смешком.
Отраженная в неподвижной черной водной глади, статуя казалась двуглавой.
— Клянусь Бэлит! — шепнул стигиец. — Здесь жутко!
— Пока он не шевелится, все в порядке, — отозвался варвар, пожимая плечами. — По мне так, все статуи богов ничего не стоят, пока они остаются статуями.
В это мгновение прозрачный бог открыл глаза и осторожно шевельнул рукой. По озеру пробежали круги.
— Ты касался воды? — спросил киммериец у своего спутника.
— Нет. Тебе тоже показалось?
— Кром! Проклятье! Ничего не показалось! Он оживает, и одному только Нергалу известно, почему!
* * *
— Люди… — пронеслось эхом по подземной пещере, и это простое слово отзывалось от стен много раз, то глухо, то гулко, пока наконец не начало звучать зловеще, словно представляло собой какое-то древнее могущественное заклинание, — Люди…
— Да, мы люди! — выкрикнул Конан, желая разрушить очарование страха. — А ты — всего лишь ледяная статуя!
— Я бог, — загремело вокруг. — Я бог! Ничтожные, жалкие люди!
— Мы друзья Мемфиса, — бойко проговорил стигиец, размахивая амулетом причудливой формы. На коротком жезле сидело изображение дракона, раскрашенного красными и золотыми полосами. Чуть ниже дракона имелось синее кольцо, с которого свешивались цепочки, кисточки, причудливо завязанные узелками шелковые шнуры и колокольчики, Все это брякало и развевалось, однако на ожившего ледяного бога не производило ни малейшего впечатления.
— Я Амида, спящий здесь, во тьме, тысячи лет! — сказал он. — Дракон Мемфис превратил меня в крошечного карлу и оледенил мои члены. Много тысяч лет длилось наше противостояние. Мы видели, как пала Атлантида, но и это не остановило нашей вражды. Нам не было дела до страданий людишек, ведь мы были равными противниками и стоили друг друга. Только это нас и занимало. Но вот Мемфис заручился помощью людей, этих ничтожных созданий… Я ненавижу людей! — взревел вдруг Амида, и по его телу побежали струйки оттаявшей воды. — Это дьявольское отродье! Их жизнь коротка, но за эти считанные мгновения, что они проводят на земле, они успевают совершить столько добра и зла! Богам потребовались бы столетия, чтобы сравняться в счете с человеком.
Люди стали союзниками Мемфиса. Он научился принимать их облик. Этот облик был, с их точки зрения, весьма несовершенным и даже смешным, и поэтому они полюбили его. Вот загадка человека! Человек может полюбить уродливое и смешное. Человек может полюбить отталкивающего старикашку, который забывает половину из того, что ему только что рассказали. И Мемфис понял это, и научился этим пользоваться.
А я никогда не снисходил до людей. Меня не интересовали их убогие тайны. Мне не хотелось заключать с ними союз. Я предпочел бы, чтобы их никогда не было!
И однажды я поплатился за свою гордость. Мемфис со своими отвратительными союзниками подстерег меня и набросил на меня сеть из своих чар. Спустя короткое время я, побежденный, поверженный, униженный, был превращен им в крошечную уродливую статуэтку и помещен здесь, в этой пещере, посреди озера.
Мемфис приковал меня к каменному лотосу, так что он стал моей тюрьмой. Но день и ночь сверху падают на меня благодетельные капли воды. Чем полнее луна, тем гуще и чаще эти капли, тем быстрее расту я. Ледяной покров в точности повторяет форму статуэтки, только увеличивает ее в размерах. Но увы, каждый месяц луна начинает убывать, и лед тает, а прозрачная статуя делается все меньше…
Конан присмотрелся и увидел, что внутри ледяной глыбы мерцает что-то темное. И это что-то было статуэткой, как и говорил Амида. Статуэткой, полной жизни и ненависти. Но она не могла двинуться с места и только пыталась прожечь своих собеседников яростным взглядом больших, узких глаз.
А лед статуи все плавился. Озеро, окружающее пленного Амиду, вскипало, по черной воде плыли пузыри, в которых причудливо отражалось пламя свечей. От лотоса, волнуясь, разбегались круги.
— Я могу разрубить его мечом, — сказал Конан своему спутнику. — Но не знаю, стоит ли это делать. Если дух Амиды заточен внутри этой статуэтки, то неразумно будет выпускать его на свободу.
— Ты делаешь большие успехи в деле изучения природы духов, — похвалил его стигиец.
Конан поглядел на Гирадо искоса, но ничего не ответил.
Вместо этого он обратился к божеству:
— Дракон Мемфис умен и добр, насколько я успел заметить.
— Как ты можешь судить, кто умен и кто добр! — заревела статуя. Теперь лед трясся, как желе, наполовину расплавленный, и золотой свет внутри глыбы разгорался все ярче. — Ты ничтожный, жалкий…
— Дракон Мемфис поступил правильно! — крикнул Конан. — Ты останешься здесь, в темноте и безвестности, Амида, и не сможешь помешать нам продолжить наш путь!
Со страшным грохотом лед обвалился в озеро. Обезображенные куски статуи закачались на черных волнах. «Скорлупа», одевавшая изящные руки и толстые скрещенные ноги, обломки «маски», покрывавшей лицо, проплывали мимо Конана и Гирадо. Странно было видеть бесстрастный прозрачный лик, оторванный от головы и подпрыгивающий в воде. Как будто там тонул человек, равнодушный к собственной судьбе.
А на лотосе осталась только маленькая золотая статуэтка раскаленная теперь докрасна. Она тщетно пыталась приподняться, взмахнуть руками: Только шипение слышалось теперь, многократно усиленное эхом, и в этом шипении спутники разобрали:
— Мемфис… проклятый дракоша Мемфис…
Несказав больше ни слова, они припустились бежать и скоро скрылись в темных подземных переходах.
Поначалу ничего нового они не видели. Только низкие ходы, как будто прорытые огромными муравьями, обнаженные скальные породы, иногда сырость под ногами. Затем впереди мелькнул свет.
Конан остановился.
— Ты видишь? — спросил он своего спутника. Гирадо замер рядом с могучим киммерийцем.
— О чем ты? О том огоньке?
— Да. Это не просто светляк… Мне кажется, там есть кто-то живой, — сказал Конан.
— Ну да, — отозвался Гирадо, стараясь выглядеть уверенным, — светляк ведь живой.
— Я хотел сказать, там существа… Ну, какие-то разумные существа! — рассердился Конан. — Ты ведь прекрасно понял, что я имею в виду! Зачем прикидываться?
— Я понял тебя, — кивнул Гирадо, — только мне кажется, что там обыкновенные колонии светляков.
— Что светлякам делать под землей?
— Мы очень мало знаем о живых существах, которые обитают под землей, — нравоучительным тоном проговорил Гирадо. — Например, не которые змеи, лишенные глаз…
— Только избавь меня от болтовни о змеях, ты, уроженец земли Сета! — взревел киммериец. — Ненавижу змей!
— К ним стоит относиться с уважением, — заметил Гирадо. — Я тоже не большой поклонник Сета, но по крайней мере жизнь в Стигии приучила меня внимательно следить за змеями.
— Хвала богам, я не знаток жизни в Стигии! — разбушевался Конан. — И если я говорю, что впереди кто-то живой, то я говорю то, что говорю! То есть, что впереди кто-то живой! Опасный! Враг! Ты понял, что я говорю?
— Я понял, что ты злишься и немного напуган, — сказал Гирадо спокойно, что еще больше вывело Конана из себя. В наступившей тишине было слышно, как киммериец скрипит зубами.
От этого звука у Гирадо мурашки побежали по коже. К тому же он уже сообразил, что киммериец прав: свет впереди означал, скорее всего, селение магминов.
Подземные жители, маленького роста, скорченные, с уродливыми лицами, были потомками лемурийцев, и в их сознании до сих пор жил образ их предков, красивых, с прямыми спинами и ясными глазами. У лемурийцев не было расширенных зрачков, приспособленных к тому, чтобы видеть в темноте. Они не напоминали горбатых карликов. Их руки не были мускулисты и узловаты.
Магмины тесно сроднились со стихиями подземного мира — прежде всего земли и огня. Огонь, который пылал в недрах земли, согревал их сердца, и каждый из них представлял собой как бы крошечный сгусток почвы с одушевленным пламенем в середине.
Они заметили пришельцев раньше, чем Конан углядел пламя их факелов. И скоро над головами путников начал сыпаться песок. Поначалу с потолка пещеры тихо струились песок и мелкие камешки. Но скоро это грозило превратиться в настоящий обвал.
Конан остановился.
— Эй! — крикнул он. — Мы никому не желаем зла!
Он прислушался. Гирадо так разволновался, что сам не заметил, как прижался боком к могучему боку киммерийца. Конан слышал его дыхание и чувствовал, как дрожит маленький стигиец.
Поначалу никакого ответа не последовало. Только в темноте вдруг протопали крошечные ножки. Затем издалека донесся звон кирки. А после совсем рядом зазвучал голос. Говорил некто, с трудом выговаривая человеческие слова:
— Что вам надо?
— Мы пришли в страну магминов, — начал Гирадо, — с миром и нижайшей просьбой.
— Кто вы? — последовал вопрос.
— Два человека сверху.
— Мы знаем страны, которые лежат сверху — высокомерно произнес голос. Он звучал так, словно исходил из статуи, хотя на самом деле говорило живое существо. Конан даже различал его дыхание, немного хриплое, как будто в
легких у него осела каменная пыль. — Назовите эти страны.
— Стигия, — сказал Гирадо.
— Киммерия, — произнес Конан.
— Знаете ли вы Лемурию? — спросил голос.
— Она исчезла много тысячелетий назад, — отозвался Конан. — Но лемурийцы оставили на земле немало полезного…
— Вы уважаете Лемурию?
— Хоть эта страна и исчезла, она до сих пор заставляет с собой считаться, — быстро ответил Гирадо. — Трудно не уважать такую страну, почтенный.
Послышалось удовлетворенное шипение. Затем тот же голос заговорил опять:
— Кто ваши друзья?
— Дракон Мемфис, — назвал Конан и внутренне сжался, готовясь отразить атаку, с какой стороны бы она ни последовала. Он понятия не имел, кого поддерживали магмины в долгом противостоянии Мемфиса и Амиды. Вряд ли маленькие подземные человечки оставались в стороне, когда рядом кипела такая схватка: ведь они, считающие себя потомками славной Лемурии, полагали своим долгом вмешиваться в любые значительные конфликты, о каких только им удавалось узнать.
И если Конан назвал неправильное имя…
Гирадо нащупал несколько амулетов и одну бутылочку с порошком. Он не знал, какой это был порошок, ослепляющий или усыпляющий, но если придется действовать, он метнет зелье, не раздумывая, — а там уж как получится.
Но оказалось, что Конан не ошибся.
— Мемфис — наш друг, — сказал магмин и выступил на свет.
Это был крошечный согбенный старичок с длинной бородой, длинными редкими волосами серого цвета и уродливым личиком мандрагоры. Его руки почти касались земли, а глазки-бусинки, состоявшие, казалось, из одного зрачка, глядели проницательно. Он смотрел на стоявших перед ним людей со странной смесью зависти и презрения.
— Мемфис никогда не презирал ни одно живое существо, — сказал магмин. — Он не презирал и нас. Он наблюдал за нами на всем протяжении нашей истории. Он видел, какими мы пришли из Лемурии. Он знал и о падении нашей страны, о погружении в волны материка… Он летал над тем местом, где некогда была Атлантида.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12