9

Долой того,
кто на заводе
частную мастерскую
себе заводит.

10

Заводы – наши.
Долой кражи!
У наших заводов
встанем на страже.

11

Болтливость –
растрата
рабочих часов!
В рабочее время –
язык на засов!

12

Прогульщика-богомольца
выгони вон!
Не меняй гудок
на колокольный звон!

13

Долой пьянчуг!
С пьянчугой с таким
перержавеют
и станут станки.

14

В маленьком стакане,
в этом вот,
может утонуть
огромный завод.
Из рабочей гущи
выгоним пьющих.

15

Разгильдяев
с производства гони.
Наши машины
портят они.

16

Чтоб работа шла
продуктивно и гладко,
выполняй правила
внутреннего распорядка.

17

Перед машиной
храбриться нечего –
следи
за безопасностью
труда человечьего.

18

В общей работе
к дисциплине привыкни.
Симулянта
разоблачи
и выкинь.

19

Не опаздывай
ни на минуту.
Злостных
вон!
Минуты сложатся –
убытку миллион.

20

Долой хулиганов!
Один безобразник
портит всем
и работу
и праздник.

21

Непорядки
надо
разбирать по праву,
долой с предприятий
кулачную расправу.

22

Каждый
должен
помочь стараться
техническому персоналу
и администрации.

23

Не издевайся на заводе
над тем, кто слаб,
Оберегайте слабого
от хулиганских лап.

24

Вызов за вызовом,
по заводам лети!
Вступай в соревнование,
за коллективом коллек-
тив!
Встают заводы,
сильны и стройны.
Рабочий океан
всколыхнулся низом.
Пятилетка –
это рост
благосостояния страны.
Это пять километров
по пути в коммунизм.

25

Хулиганство на производстве
наносит удар
всей дисциплине
нашего труда.

26

Больше дела!
Меньше фраз.


Антирелигиозные стихотворения
КОМУ И НА КОЙ ЛЯД ЦЕЛОВАЛЬНЫЙ ОБРЯД


Верующий крестьянин или неверующий, надо или не надо,
но всегда норовит выполнять обряды.
В церковь упираются или в красный угол,
крестятся, пялят глаза, –
а потом норовят облизать друг друга,
или лапу поповскую, или образа.
Шел через деревню прыщастый калека.
Калеке б этому – нужен лекарь.
А калека фыркает: Поможет бог.
Остановился у образа – и в образ чмок.
Присосался к иконе долго и сильно.
И пока выпячивал губищи грязные,
с губищ на образ вползла бациллина –
заразная,
посидела малость
и заразмножалась.
А через минуту, гуляя ради первопрестольного праздника,
Вавила Грязнушкин, стоеросовый дядя,
остановился и закрестился у иконы грязненькой.
Покончив с аллилуями,
будто вошь, в икону Вавила вцепился поцелуями,
да так сильно, что за фалды не оторвешь.
Минут пять бациллы
переползали с иконы на губу Вавилы.
Помолился и понес бациллы Грязнушкин.
Радостный идет, аж сияют веснушки!
Идет. Из-за хаты перед Вавилою
встала Маша – Вавилина милая.
Ради праздника, не на шутку
впился Вавила губами в Машутку.
Должно быть, с дюжину, бацилла за бациллой,
переползали в уста милой.
Вавила сияет, аж глазу больно,
вскорости свадьбу рисует разум.
Навстречу – кум. «Облобызаемся по случаю престольного!»
Облобызались, и куму передал заразу.
Пришел домой, семью скликал
и всех перелобызал – от мала до велика;
до того разлобызался в этом году,
что даже пса Полкана лобызнул на ходу.
В общей сложности, ни много ни мало –
слушайте, на слово веря, –
человек полтораста налобызал он
и одного зверя.
А те заразу в свою очередь
передали – кто – мамаше, кто – сыну, кто – дочери.
Через день ночью проснулся Вавила,
будто губу ему колесом придавило.
Глянул в зеркало. Крестная сила!
От уха до уха губу перекосило.
А уже и мамаша зеркало ищет.
«Что это, – говорит, – как гора, губища?»
Один за другим выползает родич.
У родичей губы галоши вроде.
Вид у родичей –
не родичи, а уродичи.
Полкан – и тот рыча
перекатывается и рвет губу сплеча.
Лизнул кота. Болезнь ту
передал коту.
Мяукает кот, пищит и носится.
Из-за губы не видно переносицы.
К утру взвыло всё село –
полсела в могилы свело.
Лишь пес да кот выжили еле.
И то – окривели.
Осталось от деревни только человек двадцать –
не верили, не прикладывались и не желали лобызаться.
Через год объяснил доктор один им,
что село переболело нарывом лошадиным.
Крестьяне, коль вывод не сделаете сами –
вот он: у образов не стойте разинями,
губой не елозьте грязными образами,
не христосуйтесь – и не будете кобылогубыми образинами.


КРЕСТИТЬ – ЭТО ТОЛЬКО ПОПАМ РУБЛИ СКРЕСТИ


Крестьяне, бросьте всякие обряды!
Обрядам только попы рады.
Посудите вот:
родился человек или помер –
попу доход,
а крестьянину ничего – неприятности кроме.
Жил да был мужик Василий,
богатый, но мозгами не в силе.
Родилась у него дочка –
маленькая, как точка.
Не дочь, а хвороба,
смотри в оба.
Надо бы ее немедленно к врачу,
да Василий говорит: "Доктора – чушь!
Впрягу Пегова и к попу лечу.
Поздоровеет моментально – только окрещу".
Пудами стол уставили в снедь,
к самогону огурцов присовокупили воз еще.
Пришел дьякон, кудластый, как медведь,
да поп, толстый, как паровозище.
А гостей собралось ради крестин!!!
Откуда их столько удалось наскрести?!
Гости с попами попили, попели
и, наконец, собралися вокруг купели.
Дьякон напился, аж не дополз до колодца,
воду набрал – из первого болотца.
Вода холодная да грязная –
так и плавают микробы разные.
Крестный упился и не то что троекратно –
раз десять окунал туда и обратно.
От холода у бедной дочки
ручки и ножки – как осиновые листочки.
Чуть было дочке не пришел капут:
опустили ее в воду вместе с головою,
да дочка сама вмешалась тут,
чуть не надорвалась в плаче и вое.
Тут ее вынула крестная мать
да мимоходом головкой о двери – хвать!
Известно одному богу,
как ее не прикончили или не оторвали ногу.
Беда не любит одна шляться –
так вот еще, на беду ей
(как раз такая святая подвернулась в святцах),
назвали – «Перепетуей».
После крестин ударились в обжорку да в пьянку,
скулы друг другу выворачивали наизнанку.
Василий от сивухи не в своем уме:
начисто ухо отгрыз куме.
После крестин дочка
прохворала полтора годочка.
Доктора отходили еле.
От крестной ножки все-таки окривели.
Подросла и нравится жениховским глазам уж.
Да никак Перепетуи не выдать замуж.
Женихи говорят: "При таком имени –
в жены никак подходите вы мне".
Зачахла девица из-за глупых крестин
так можно дочку в гроб свести…
А по-моему, не торопись при рождении младенца –
младенец никуда не денется.
Пойдешь за покупками, кстати
зайди и запиши дитё в комиссариате.
А подрос, и если Сосипатр не мил
или имя Перепетуя тебе не мило –
зашел в комиссариат и переменил,
зашла в комиссариат и переменила.


КРЕСТЬЯНЕ, СОБСТВЕННОЙ ВЫГОДЫ РАДИ ПОЙМИТЕ – ДЕЛО НЕ В ОБРЯДЕ


Известно, у глупого человека в мозгах вывих;
чуть что – зовет долгогривых.
Думает, если попу как следует дать,
сейчас же на крестьяяина спускается благодать.
Эй, мужики! Эй, бабы!
В удивлении разиньте рот!
Убедится даже тот, кто мозгами слабый,
что дело – наоборот.
Жила-была Анюта-красавица.
Красавице красавец Петя нравится.
Но папаша Анютки
говорит: «Дудки!»
Да и мать Анютина глядит крокодилицей.
Словом, кадилу в церквах не кадилиться,
свадьбе не бывать. Хоть Анюта и хороша,
и Петя неплох, да за душой – ни гроша.
Ждут родители, на примете у них – Сапрон жених.
Хоть Сапрону шестьдесят с хвостом,
да в кубышке миллиардов сто.
Словом, не слушая Анютиного воя,
окрутили Анюту у аналоя,
и пошел у них «законный брак» –
избу разрывает от визга и драк.
Хоть и крест целовали, на попа глядя,
хоть кружились по церкви в православном обряде,
да Сапрону, злея со дня на день,
рвет жена волосенок пряди.
Да и Анюту Сапрон измочалил в лоскут –
вырывает косу ежеминутно по волоску.
То муж – хлоп, то жена – хлоп.
Через месяц – каждый, как свечка, тонкий.
А через год легли супруги в гроб:
жена без косы, муж без бороденки.
А Петр впал в скуку,
пыткой кипятился в собственном соку
и, наконец, наложил на себя руку:
повесился на первом суку.
В конце ж моей стихотворной повести
и родители утопились от угрызения совести.
Лафа от этого одному попику.
Слоновье пузо, от даяний окреп,
знай выколачивает из бутылей пробки,
самогоном требует за выполнение треб.
А рядом жили Иван да Марья –
грамотеи ярые.
Полюбились и, не слушая родственной рати,
пошли и записались в комиссариате.
Хоть венчанье обошлось без ангельских рож –
а брак такой, что водой не разольешь.
Куда церковный!
Любовью, что цепью друг с другом скованы.
А родители только издали любуются ими.
Наконец, пришли: "Простите, дураки мы!
И на носу зарубим и в памяти:
за счастьем незачем к попам идти."


ОТ ПОМИНОК И ПАНИХИД
У ОДНИХ ПОПОВ ДОВОЛЬНЫЙ ВИД


Известно, в конце существования человечьего –
радоваться нечего.
По дому покойника идет ревоголосье.
Слезами каплют. Рвут волосья.
А попу и от смерти радость вели
и доходы, и веселия.
Чтоб люди доход давали, умирая,
сочинили сказку об аде и о рае.
Чуть помрешь – наводняется дом чернорясниками.
За синенькими приходят да за красненькими.
Разглаживая бородищу свою, допытываются – много ли дадут.
«За сотнягу прямехонько определим в раю,
а за рупь папаше жариться в аду».
Расчет верный: из таких-то денег
не отдадут папашу на съедение геенне!
Затем, чтоб поместить в райском вертограде,
начинают высчитывать (по покойнику глядя). –
Во-первых, куме заработать надо –
за рупь поплачет для христианского обряда.
Затем за отпевание ставь на кон –
должен подработать отец диакон.
Затем, если сироты богатого виду,
начинают наяривать за панихидой панихиду.
Пока не перестанут гроши носить,
и поп не перестает панихиды гнусить.
Затем, чтоб в рай прошли с миром,
за красненькую за гробом идет конвоиром,
как будто у покойничка понятия нет,
как самому пройти на тот свет.
Кабы бог был – к богу
покойник бы и без попа нашел дорогу.
АН нет –
у попа входной билет.
И, наконец, оставшиеся грошей лишки
идут на приготовление поминальной кутьишки.
А чтоб не обрывалась доходов лента,
попы установили настоящую ренту.
И на третий день, и на девятый, и на сороковой –
опять устраивать панихидный вой.
А вспомнят через год (смерть-то пустяк),
опять поживится – и год спустя.
Сойдет отец в гроб – и без отца, и без доходов, и без еды дети,
только поп –
и с тем, и с другим, и с третьим.
Крестьянин, чтоб покончить – с обдираловкой с этой,
советую
тратить достаток до последнего гроша
на то, чтоб жизнь была хороша.
А попам,
объедающим и новорожденного и труп,
посоветуй, чтоб работой зарабатывали руб.


НА ГОРЕ БЕДНЕНЬКИМ, БОГАТЕЙШИМ НА СЧАСТЬЕ –
И ИСПОВЕДНИКИ И ПРИЧАСТЬЕ


Люди умирают раз в жизнь.
А здоровые – и того менее.
Что ж попу – помирай-ложись?
Для доходов попы придумали говения.
Едва до года дорос –
человек поступает к попу на допрос.
Поймите Вы, бедная паства, –
от говений польза лишь для богатея мошнастого.
Кулак с утра до ночи
обирает бедняка до последней онучи.
Думает мироед: «Совести нет –
выгод много.
Семь краж – один ответ
перед богом.
Поп освободит от тяжести греховной,
и буду снова безгрешней овна.
А чтоб церковь не обиделась – и попу и ей
уделю процент от моих прибылей».
Под пасху кулак кончает грабежи,
вымоет лапы и к попу бежит.
Накроет поп концом епитрахили:
«Грехи, мол, отцу духовному вылей!»
Сделает разбойник умильный вид:
«Грабил, мол, и крал больно я».
А поп покрестит и заголосит:
«Отпускаются рабу божьему прегрешения вольные и невольные».
Поп целковым получит после голосения
да еще корзину со снедью в сени.
Доволен – поди – поделился с вором;
на баб заглядываясь, идет притвором.
А вор причастился, окрестил башку,
очистился, улыбаясь и на солнце и на пташку,
идет торжественно, шажок к шажку,
и снова дерет с бедняка рубашку.
А бедный с грехами не пойдет к попу:
попы у богатеев на откупу.
Бедный одним помыслом грешен:
как бы в пузе богатенском пробить бреши.
Бывало, с этим к попу сунься –
он тебе пропишет всепрощающего Иисуса.
Отпустит бедному грех,
да к богатому – с ног со всех.
А вольнолюбивой пташке –
сидеть в каталажке.
Теперь бедный в положении таком:
не на исповедь беги, а в исполком.
В исполкоме грабительскому нраву
найдут управу.
Найдется управа на Титычей лихих.
Радуется пусть Тит –
отпустит Титычу грехи,
а Титыча… за решетку впустят.


ОТ ПРИМЕТ КРОМЕ ВРЕДА НИЧЕГО НЕТ


Каждый крестьянин верит в примету.
Который – в ту, который – в эту.
Приметами не охранишь свое благополучьице.
Смотрите, что от примет получится.
Ферапонт косил в поле,
вдруг – рев: «Ферапонт! Беги домой!
Сын подавился – корчит от боли.
За фельдшером беги скорей!»
Ферапонт работу кинул –
бежит. Не умирать же единственному сыну.
Бежит, аж проселок ломает топ!
А навстречу – поп.
Остановился Ферапонт, отвернул глаза
да сплюнул через плечо три раза.
Постоял минуту – и снова с ног.
А для удавившегося и минута – большой срок.
Подбежал к фельдшеру, только улицу перемахнуть, –
и вдруг похороны преграждают путь.
Думает Ферапонт: «К несчастью! Нужно
процессию оббежать дорогой окружной».
На окружную дорогу, по задним дворам,
у Ферапонта ушло часа полтора.
Выбрать бы Ферапонту путь покороче –
сына уже от кости корчит.
Наконец, пропотевши в десятый пот,
к фельдшерской калитке прибежал Ферапонт.
Вдруг из-под калитки
выбежал котище – черный, прыткий,
как будто прыть лишь для этого берег.
Всю дорогу Ферапонту перебежал поперек.
Думает Ферапонт: «Черный кот
хуже похорон и целого поповского собора.
Задам-ка я боковой ход –
и перелезу забором».
Забор за штаны схватил Ферапонта
С полчаса повисел он там,
пока отцепился. Чуть не сутки
ушли у Ферапонта на эти предрассудки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64