Однажды, когда я была одним из судей на конкурсе «Мисс США», одна из инструкций, которую нам дали, гласила, что никогда нельзя давать девушке ниже пяти баллов. Они сказали — и я с ними согласилась, — что девушки, которые так упорно работают, заслуживают по крайней мере пятерки в каждой категории.
Руководители шоу-конкурса попросили местных добровольцев стать участниками репетиции, чтобы мы могли попрактиковаться за компьютерами. Со мной сидел знаменитый актер Ричард Вудуордс, и, когда первые добровольцы сделали положенные пируэты, он выставил два балла. Я не знала этого мужика, но знала, что проба оценок будет показана на табло, и подумала, что будет неприятно, если у этих милых нервных дам окажется такая низкая оценка. Я не выдержала и сказала об этом своему соседу.
Ричард посмотрел на меня и ответил: «А знаете, вы настоящая писательница».
Я была очень польщена, потому что для меня «настоящая писательница» обозначает Пулитцеровскую премию. Так как я вся засветилась от радости при этом посвящении в орден, Ричард добавил: «Настоящие писатели неизлечимо любопытны, и рты у них никогда не закрываются».
Я так хохотала, что человек, пытавшийся нас обучать, сделал строгий выговор, и после этого мы с Ричардом стали большими друзьями.
Так вот, я в полном смысле этого слова настоящая писательница. Я любопытна и рот не держу закрытым. Если кто-то скажет мне, что только что развелась, я сразу же спрашиваю: «А почему вы с ним развелись?»
Кейн и я ознакомились друг с другом и поделились чем могли, так что я спросила:
— Как это случилось, что вы одни с тех пор, как умерла ваша жена? Вы ее очень любили?
Тонкость не является частью моей личности, и я считаю, что прямой вопрос обернется тишиной или историей.
Я почувствовала, что Кейн в нерешительности, и поняла, что он никому, никому на земле не рассказывал о своей жене. Пока он прикидывал, рассказать мне или нет, я затаила дыхание, потому что вдруг поняла, мне хочется знать все, что в нем происходит. Это был момент, когда он стал для меня личностью. Может быть, из-за секса, может быть, из-за его взглядов, может, из-за свежести его дыхания, а может, это была моя любовь к историям из любого источника, но я так не считаю. Я думаю, что это было чувство, что он больше, чем мышцы и половая привлекательность. Думаю, я знала, что этот мужчина, который смог заставить меня чувствовать с такой силой, — не бесчувственная глыба; внутри него живая личность.
— У меня есть брат-близнец, мы двойняшки, — ответил он.
У меня прямо дыхание перехватило. Несколько раз я хотела узнать, почему Майк просил меня не говорить Кейну, что я знаю о замене.
Он продолжал:
— В нашей семье с ослиным упрямством повторяли: вы женитесь на той, которая вас различит.
«О Боже, — подумала я. — Неудивительно, что Майк просил меня держать рот на замке. Замуж? Мне? Выйти замуж за этого огромного, сверхсексуального пастуха, которого всего несколько часов назад я просто не выносила?»
— А ваша жена вас различала? — спросила я упавшим голосом.
Видимо, Кейн не заметил, какой у меня голос, потому что стал рассказывать, как познакомился с женой в Париже.
«В Париже? — размышляла я. — Что ковбой делал в Париже? Возил к парикмахеру своего лучшего быка?»
Так или иначе, он был в Париже, познакомился с ней, безумно в нее влюбился, и они поженились через шесть дней. Как-то в один из этих шести дней он позвонил матери, и она послала его брата Майка проверить невестку. Здесь тело Кейна напряглось — он стал рассказывать, как его семья послала Майка увидеть, способна ли она различить близнецов.
— И когда она не смогла… — продолжал Кейн. — Никто из семьи, кроме Майка, не присутствовал на нашей свадьбе. Они так ее и не признали из-за какого-то глупого предания.
После этого он замолчал, так что я сказала:
— Однако же вы ее любили?
Я молилась, чтобы он не поведал мне, что предание было верным и что он разлюбил ее через две недели после свадьбы.
— Да, я ее любил. Я безумно ее любил. Мы друг другу подходили отлично, так, будто были двумя половинками. Только она подумает о чем-то, и я о том же думаю в этот момент. Нам нравилась одна и та же еда, одни и те же люди. Нам хотелось одним и тем же заниматься одновременно…
Если бы я жила с кем-то вроде этой, то спятила бы за неделю. В самом деле, однажды у меня был подобный приятель. Девочки в спальне все говорили, что я просто счастливица, но я думала — умом тронусь. Однажды я сказала, что хочу обедать в итальянском ресторане, и он сказал, что он тоже туда хочет. Я накинулась на него: «А если бы я хотела в китайском? А если бы я хотела пекинскую кошку?» Я вопила на бедного парня: «Есть ли у тебя в голове хоть какие-нибудь собственные мысли? Есть у тебя хоть какой-нибудь старомодный аргумент, где мы будем обедать?» Нужно ли говорить, что этот молодой человек мне больше не звонил.
Я уже давным-давно уразумела, что большинство людей меня не любит. Но разве большинство радуется полному миру и гармонии? Я покоя никогда не знала, но моя интуиция говорит мне, что это не природное качество.
Только что Кейн рассказывал мне о своей покойной жене, и вот он стал рассказывать о жене своего брата, и по его голосу я поняла, что он влюблен в нее. Когда он объяснял, как его семья признала жену Майка Саманту, а его жену нет, в его голосе зазвучал гнев, но я была рада, что не было ревности.
«Ну так что же мне делать? — думала я. — Сказать: слушай, я могу вас различить?» Я не очень верю в магию, но я уверена, что сотни женщин в Америке могут отличить Кейна от его брата, так похожего на него. Потом Кейн женится, выбрав одну из них, и осчастливит свою семью.
Он продолжал мне рассказывать, сообщая детали о своей совершенной жене. Я воздержалась от ехидных замечаний о том, как слово «отличный» подходит для них обоих — и как это надоедает. Отличная беседа, отличные телесные утехи, отличные дети. Если бы она была жива, был бы у них такой же «отличный» развод? Может быть, они бы и не развелись, и, может быть, я чересчур цинична, но каждый брак, о котором женщина говорила мне: «Мой муж такая душка. Мы никогда не ссоримся», заканчивался разводом.
Кейн продолжал рассказывать о своем одиночестве после ее смерти, и как ему не позволяли горевать о ней. У всех в его семье была, видимо, одна и та же позиция — «Встряхнись и думай о детях». Ему хотелось сидеть в темной комнате и плакать целыми днями, но только его теще позволялось плакать, а Кейн должен был быть сильным и только выслушивать чужие печали. «Как они могли оплакивать ее смерть, — удивлялся он, — когда никогда не праздновали ее жизнь?»
Наконец горе немного отпустило. Все считали, что мальчики важнее всего, что им нужна мама. Кейн был не из тех, кто кричал о своих проблемах, — он сдерживал слезы и вел себя как прежде, но в конце дня его никто не ждал. Никто не смеялся его шуткам и не массировал его уставшие плечи, не с кем было поделиться мыслями и не с кем заниматься любовью.
Не знаю, почему люди склонны делиться со мной самыми интимными секретами. Может быть, потому, что я этим интересуюсь? Но иногда это еще и потому, что я сочувствую.
Я видела эпизод в «Звездном Трэке», где женщина сопереживала, она чувствовала радость и несчастья других людей. Вот это со мной и происходит. Я думаю, это потому, что я сосредотачиваюсь и слушаю так напряженно, как будто пытаюсь разрешить за них их проблемы. Если я чего-то хочу, я этого добиваюсь.
Нужно было побывать вонючей секретаршей, чтобы узнать, что не все в этом на меня похожи. Хилди толковала мне, что больше всего на свете хочет писать детские книжки. На самом деле — написала всего одну и до сих пор не может ее издать.
Не знаю, что во мне не так, но я верю тому, что мне говорят люди. Хилди сказала, что ей нужен издатель, и я сделала так, что ее книгу должны были читать лучшие издатели детских книг в Нью-Йорке. Потом я провела три дня на телефоне, пытаясь застать Хилди. Когда, наконец, я ее застала поздним вечером в воскресенье, она сердито сказала мне, что, так как я не позвонила ей, как обещала, она отослала рукопись обычным путем в другое издательство. Конечно, ей отказали, и она это восприняла как следствие моего равнодушия.
Много времени прошло, пока я сообразила, что желанием Хилди на самом деле было говорить людям, что когда-нибудь она будет писать детские книги.
Из-за того, что я слушаю людей так сосредоточенно, сопровождая их рассказы предложением помощи, поэтому, я думаю, люди и рассказывают мне о своих проблемах.
Но я не знала, какую помощь предложить Кейну. Может быть, собрать вместе его семью и наорать на них? Может быть взять его мальчиков на год или больше и дать ему возможность побыть одному и погоревать? Хотя как-то не верится, что он отдаст мне их. Может, сказать: «Кейн, я могу различить вас и вашего брата! И более того, я, должно быть, больше подхожу вам, чем ваша жена, у которой не было недостатков?»
Да, хорошо. Огромный, с прекрасной внешностью ковбой, у которого мысль о хорошо проведенном времени связана с чисткой лошадиных копыт, рядом с остроумной городской женщиной. Выйти за него замуж, переехать на ранчо и потом демонстрировать овцу на ярмарке штата? Или, может, Кейну двинуть в Нью-Йорк, сделаться мистером Кейл Эндерсон и подносить мне холодные напитки на вечерах раздачи автографов?
С другой стороны, уж если мы подошли к суровой, холодной действительности, то я не могу вообразить, чтобы кто-нибудь хотел со мной жить. Не делая из этого мелодраму, вы не верите, что кому-нибудь можете нравиться, что вас не любили ваши собственные родители.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Не знаю, сколько бы мы тут оставались в безопасности, держась друг за друга, если бы не появился Сэнди с мальчиками. Услышав голоса, мы взглянули друг на друга с внезапным ужасом, а потом с неловким смущением.
Насколько возможно быстро, я натянула одежду, морщась из-за того, что у меня были ободраны колени. Когда я попыталась обуться, то обнаружила, что шнуровка сапог разорвана. «Так вот как он их снял», — пронеслось в голове. Пришлось спускаться с чердачной лестнице в спадающих сапогах.
Сэнди, стоя позади мальчиков, взглянул на нас только раз, и я поняла, что он сразу же узнал, что произошло. Я не могла встречаться взглядами ни с ним, ни с Кейном, так что сконцентрировалась на мальчиках.
Сэнди привел лошадей. Назад я ехала верхом, и это было хорошо, учитывая состояние моих сапог. Возвращаясь в лагерь, я не глядела на Кейна, и когда он протянул мне моток тяжелого хлопчатобумажного шнура и сказал, что собирается зашнуровать мне сапоги, я выхватила моток, заверив его, что сама с этим справлюсь. Я знала, что он на мгновение остановился, глядя на меня, но я на него не смотрела.
Прошлой ночью я спала на открытом воздухе, недалеко от мужчин и мальчиков, а другие женщины спали в старом доме, но в эту ночь я пошла спать к женщинам. То, что произошло между мной и глупым ковбоем, было несчастным случаем, к которому я не собиралась добавлять еще одну ошибку. Завтра я должна начать обратный путь в Чендлер, раз собралась уезжать.
Размышления о несчастном случае навели меня на мысль, что этой ночью я могла забеременеть. Я не могла припомнить, чтобы было применено хоть какое-то предохранительное средство.
— Могу сделать аборт, — сказала я в темноту. Черт меня подери, я должна убить мое собственное дитя. Всю свою жизнь я мало думала о детях, но тотчас же вообразила себя сидящей на вращающемся кресле в три часа дня с черноволосым малышом на груди и пишущей заметки для следующей книги; потом — бинтующей сбитое колено у трехлетнего малыша и поцелуем утирающей ребенку слезы. Я вообразила женщину-помощницу, стирающую грязные пеленки и счищающую морковное пюре с кухонной стены. Я ведь реалистка!
В течение долгих часов я не могла заснуть, а когда проснулась, в комнате никого не было.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
На следующий день я почти не видела Кейна. Практически я с ним вообще не встречалась, что меня устраивало, потому что я не знала, какие чувства к нему испытываю. Он с Руфью ушел в лес, оставив меня присматривать за дорогими мне малышами. Собственно, он их оставил на Сэнди, но я их забрала, и мы чудесно провели время, разглядывая в Этернити все сразу и каждый дом отдельно, придумывая истории о тех, кто жил там, а сейчас умер.
После обеда они положили головы на мои колени, и я рассказывала им истории, пока они не уснули.
Когда мы вернулись в лагерь, было около трех часов, но на месте был только Сэнди, и тот дремал в тени. Мальчики немедленно на него запрыгнули. Увидев, что он им обрадовался, я с большой неохотой оставила их с ним и пошла вниз по дороге, ведущей в городок, где заприметила пикап, не сомневаясь, что эта машина должна доставить меня обратно в Чендлер. Я храбрилась изо всех сил. Когда я увидела Майка, стоящего рядом с пикапом, то снова изумилась — как все-таки мало он похож на Кейна. У Майка были короткие прямые ресницы, выпяченные губы и тело, склонное к полноте. К тому же тембр его голоса был выше глубокого баса Кейна.
— Привет, Майк, — сказала я. — Как себя чувствуют новорожденные?
Когда Майк повернулся, чтобы на меня взглянуть, я сразу поняла, что что-то сморозила, и не надо было особо шевелить мозгами, чтобы сообразить — что. Я слишком поздно заметила пару ног в сапогах, высовывающихся из грузовика.
Почему это мужчины так любят висеть вниз головой с сидений машин и разглядывать провода под приборной доской? Может, потому, что они такое делали детьми, пока матери, наконец, не заставили их осознать, что в обществе не одобряется лежать на полу и подглядывать под юбки девочек.
— Тебе нужен этот ключ? — спросил Майк у брата, и на момент мы оба затаили дыхание. Может быть, Кейн меня не слышал? Может, у Кейна уши полны автомобильных проводов и он не имеет представления, что я только что выдала при нем свою тайну.
Кейн был разъярен и не собирался этого скрывать. Он перевернулся на сиденье, не взглянув на меня или брата, вышел из кабины и стал взбираться на ближайшую гору. Продираясь сквозь кусты и перепрыгивая через камни, он понесся со всей энергией, которую придавала ярость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10