Он надеялся, что не начнутся. Он уже навоевался на две жизни.
Двое его людей купались в речке неподалеку. До перемирия в течение длительного времени ни у кого не было возможности поддерживать чистоту. В условиях фронта вы остаетесь грязным, в основном из-за опасности быть подстреленным, когда вы открываете свое тело воде и воздуху. Через некоторое время вы перестаете ощущать запах, который исходит от вас: все остальные пахнут точно так же. Теперь Остолоп начал привыкать к отсутствию вони.
С севера, со стороны Кинси, донесся шум двигателя внутреннего сгорания. Остолоп обернулся и посмотрел на дорогу. К ним подъезжал большой штабной «додж», на таких имели привычку разъезжать офицеры, пока бензина не стало слишком мало, чтобы повсюду болтаться на автомобиле. Появление его было признаком уверенности начальства в том, что перемирие продлится еще.
Так же уверенно на антенне штабной машины трепетал трехзвездный флаг. У парня, стоявшего за пулеметом в задней части машины, на каске тоже были нарисованы три звезды. На поясе у него болтались два револьвера с костяными ручками.
— Выше головы, ребята, — воззвал Остолоп. — К нам с визитом пожаловал генерал Паттон.
Паттон славился своей жестокостью и любил демонстрировать ее всем и каждому. Дэниелс надеялся, что он не станет доказывать ее, выпустив пару пулеметных лент в сторону ящеров.
Штабная машина затормозила. Колеса еще не остановили вращение, а Паттон уже соскочил с машины и направился к Остолопу, который оказался ближе всех. Остолоп встал по стойке смирно и отдал честь, подумав, что ящеры наверняка взяли на мушку этого агрессивного вида пришельца.
Беда только в том, что, начав стрелять в Паттона, они выстрелят и в него.
— Вольно, лейтенант, — сказал Паттон сухим тоном. Он показал через линию фронта на пару ящеров, занимавшихся каким-то своим делом. — Значит, это враги, лицом к лицу. Уродливые дьяволы, не так ли?
— Да, сэр, — сказал Остолоп. — Конечно, то же самое они говорят о нас, сэр. Называют нас Большими Уродами, я имею в виду.
— Да, я знаю. Каждый видит свою красоту, как говорится. Мне они, лейтенант, кажутся уродливыми сукиными сынами, и если они называют меня уродом, что ж, слава богу, я считаю это комплиментом.
— Да, сэр, — снова ответил Остолоп.
Паттон, похоже, не был склонен к стрельбе по окружающему ландшафту, за что Остолоп был ему чрезвычайно благодарен.
— Они соблюдают правила перемирия в этом районе? — спросил генерал. Казалось, он может начать войну снова, если ответ будет отрицательным.
Но Остолоп отрапортовал:
— Так точно, сэр. Надо отдать справедливость ящерам: когда они берут обязательство, они исполняют его. Лучше, чем немцы и японцы, и, может быть, русские, насколько мне известно.
— Вы говорите так, словно уже сталкивались с этим, лейтенант…
— Дэниелс, сэр. — Остолоп едва не рассмеялся. Он был примерно в возрасте Паттона. Если ты не набрался опыта, приближаясь к шестидесятилетию, то какого черта ты жил? — Я прошел через мясорубку под Чикаго, сэр. Каждый раз, когда мы договаривались с ящерами остановить огонь, чтобы собрать раненых и все такое, они точно соблюдали договор. Может, они и ублюдки, но ублюдки честные.
— Чикаго. — Паттон сделал кислую мину. — Это была не война, лейтенант, это была бойня, она обошлась им дорого, еще до того, как мы применили против них атомное оружие. Их величайшее преимущество по сравнению с нами — быстрота и мобильность, и как они ими воспользовались? Никак, они их отбросили прочь, лейтенант, и увязли в бесконечных уличных боях, где человек с автоматом так же хорош, как ящер с автоматической винтовкой, а человек с бутылкой «коктейля Молотова» может разделаться с танком, который на открытой местности способен раздавить дюжину наших «шерманов», даже не вспотев. Точно так же воевали и нацисты в России. Они тоже были дураками.
— Да, сэр.
Дэниелс чувствовал себя мальчишкой, слушающим рассказы о том, как выбрать лучший момент для захвата мяча и пробежки. Паттон знал военное дело так, как Остолоп бейсбол.
Генерал принялся развивать тему:
— И ящеры не учатся на своих ошибках. Если бы не их нашествие и немцы прорвались бы к Волге, можете вы предположить, что немцы были бы такими глупыми, что стали бы пытаться захватить Сталинград, отвоевывая дом за домом? Как вы считаете, лейтенант?
— Сомневаюсь, сэр, — сказал Остолоп, в жизни ничего не слышавший о Сталинграде.
— Конечно, они не стали бы! Немцы — умные солдаты, они учатся на своих ошибках. Но после того как мы отогнали ящеров от Чикаго позапрошлой зимой, что они сделали? Они снова поперли вперед, прямо в мясорубку. И заплатили за это. Вот поэтому-то, если переговоры пойдут, как надо, им придется убраться со всей территории США.
— Будет чудесно, если это случится, сэр, — сказал Остолоп.
— Нет, — сказал Паттон. — Чудесно было бы убить каждого из них или изгнать их из нашего мира совсем.
«Чего у него не отнимешь, — подумал Остолоп, — так это масштаба».
— Поскольку мы не можем сделать этого, то нам придется научиться жить вместе с ними в дальнейшем. — Паттон махнул в сторону ящеров. — Как, братание происходит мирно, лейтенант?
— Да, сэр, — ответил Дэниелс. — Иногда переходят сюда для — полагаю, это можно назвать так — профессионального разговора, сэр. Иногда просят имбиря. Вероятно, вы знаете об этом.
— О да, — хмыкнув, сказал Паттон. — Я знаю. Приятно было узнать, что грешки есть не только у нас. Некоторое время меня это удивляло. И чем же они платят за имбирь?
— Ух, — сказал Остолоп. Говорить так генералу лейтенант не должен, поэтому он поспешил продолжить: — Всякую всячину, сэр. Иногда сувениры, всякий хлам, ничего не значащий для них, как это было у нас, когда мы продавали бусины индейцам. У них есть самоприлипающие бинты, которые куда лучше наших.
Глаза Паттона заблестели.
— Они когда-нибудь предлагали спиртные напитки за имбирь, лейтенант? Такое случалось?
— Да, сэр, случалось, — осторожно ответил Остолоп, гадая, не обрушатся ли на него в следующий миг небеса.
Паттон медленно кивнул. Его глаза по-прежнему буравили Дэниелса.
— Хорошо. Если бы вы ответили мне иначе, я подумал бы, что вы лжец. Ящеры не любят виски — я говорил вам, что они глупцы Они пьют ром. И даже джин. Но шотландское, бурбон или ржаное? Они не прикасаются к виски. Поэтому когда они добывают что-то, им не нужное, и меняют на то, чего им хочется, то считают себя в выигрыше.
— У нас не было проблем с пьяными и хулиганами, сэр, — сказал Остолоп, что было достаточно близко к истине. — Я не препятствую тому, чтобы ребята выпили по глотку во внеслужебное время, и не только во время перемирия, но они всегда готовы к бою.
— Вы выглядите как человек, который достаточно повидал, — сказал Паттон. — Не могу пожаловаться на то, как вы обращаетесь со своими людьми, если они, как вы говорите, готовы к бою. Армия ведь не занимается подготовкой бойскаутов, так ведь, лейтенант Дэниелс?
— Нет, сэр, — быстро ответил Остолоп.
— Правильно, — прорычал Паттон. — Нет. Это не значит, что аккуратность и чистота не имеют значения для дисциплины и морали. Я рад видеть ваше обмундирование чистым и хорошо починенным, лейтенант, и еще больше меня радует вид купающихся людей. — Он показал на солдат в речке. — Очень часто люди на передовой считают, что армейские правила не относятся к ним. Они ошибаются и иногда нуждаются в напоминании.
— Да, сэр, — сказал Дэниелс, вспоминая, каким грязным был он сам и его форма, когда он наконец пару дней назад выбрал время помыться.
Он порадовался, что поблизости не оказалось Германа Малдуна — Паттону достаточно было бы одного взгляда, чтобы отправить его на гауптвахту. Кстати, у самого Паттона подбородок был тщательно выбрит, форма — чистая и с отутюженными складками, а начищенные ботинки раздражающе блестели.
— Судя по тому, что я увидел, лейтенант, у вас превосходная позиция. Будьте настороже. Если наши переговоры с ящерами пойдут так, как надеются гражданские власти, мы двинемся вперед и возвратим оккупированные территории Соединенных Штатов. Если же они сорвутся, то мы схватим ящеров за морду и дадим им под хвост.
— Да, сэр, — снова сказал Остолоп.
Паттон еще раз стальным взглядом посмотрел на ящеров и вспрыгнул в штабную машину. Водитель завел мотор. Из выхлопной трубы вырвался едкий дым. Большой шумный «додж» укатил прочь.
Остолоп облегченно вздохнул. Он пережил немало встреч с ящерами, а теперь он пережил и встречу с собственным начальством. Как подтвердит любой солдат на фронте, собственные генералы опасны для вас, по крайней мере в той же степени, что и враг.
* * * С немалым неудовольствием Лю Хань слушала дискуссию членов центрального комитета о том, как привлечь на сторону Народно-освободительной армии массу крестьян, наводнивших Пекин и желавших работать на маленьких чешуйчатых дьяволов на уцелевших фабриках.
Ее неудовольствие стало заметным, потому что Хсиа Шу-Тао остановился на середине своего доклада о новой пропагандистской листовке и ядовито заметил:
— Сожалею, но мы, кажется, докучаем вам.
В голосе его сожаления не прозвучало; он жалел разве что о ее присутствии здесь. Прежнюю презрительную наглость после неудавшейся попытки изнасиловать Лю Хань он внешне не проявлял. Может быть, урок, который он тогда получил, пошел ему на пользу. Во всяком случае, с той поры он подобных попыток не повторял.
— Все, что я услышала, показалось мне очень интересным, — ответила Лю Хань, — но вы в самом деле думаете, что это вызовет интерес у крестьянина, у которого в мыслях только — набить свой живот и животы детей?
— Эта листовка была подготовлена специалистами по пропаганде, — сказал Хсиа снисходительным тоном. — Почему вы позволяете себе заявлять, что вы знаете больше, чем они?
— Потому что я крестьянка, а не специалист по пропаганде, — сердито ответила Лю Хань. — Если бы кто-то подошел ко мне и на манер христианских миссионеров начал бы проповедовать о диктатуре пролетариата и необходимости захвата средств производства, я не поняла бы, о чем он говорит, и не захотела бы учиться этому. Я думаю, что ваши специалисты по пропаганде — представители буржуазии и аристократии, далекие от истинных чаяний рабочих и особенно крестьян.
Хсиа Шу-Тао вытаращил глаза. Он никогда не принимал ее всерьез, иначе не рискнул бы напасть в тот злосчастный день.
Раньше он не замечал, как хорошо она овладела жаргоном коммунистической партии. Лю Хань получила удовольствие от того, что повернула этот сложный набор терминов против тех, кто их придумал.
Сидевший напротив Нье Хо-Т'инг спросил ее:
— А как, по вашему мнению, сделать его пропаганду более эффективной?
Лю Хань оценила, с какой осторожностью ее любовник — который был также ее учителем в овладении учением коммунистической партии — вмешался в спор. Нье был старым товарищем Хсиа. Может быть, он проявил сарказм по отношению к ней, поддерживая своего друга?
Она решила, что это не так, что вопрос был задан искренне.
— Не учите крестьян идеологии. Большинство из них мало что поймет из ваших слов. Вместо этого скажите им, что работа на чешуйчатых дьяволов приносит народу вред. Скажите им, что те вещи, которые они помогают делать маленьким дьяволам, будут использованы против их родственников, оставшихся в деревне. Скажите им, что если они будут работать на чешуйчатых дьяволов, то они и их родственники подвергнутся репрессиям. Это они могут понять. И если мы потом разбомбим и сожжем фабрику или убьем рабочих, выходящих из нее, они поймут, что мы говорим правду.
— Однако они не проникнутся идеями, — заметил Хсиа, и настолько решительно, что Лю Хань подумала: не он ли написал большую часть текста листовки, которую она критиковала?
Она посмотрела на него через стол.
— Да? Ну и что? Гораздо важнее удержать крестьян от работы на маленьких дьяволов. Если проще удержать их без пропаганды идей, то не стоит и беспокоиться об этом. Нам не следует напрасно расходовать ресурсы, так ведь?
Хсиа смотрел на нее сердито и удивленно. Год назад Лю Хань была невежественной крестьянкой, но теперь она ушла очень далеко вперед. А можно ли и других поднять так быстро до ее уровня политической сознательности? Она сомневалась в этом. Она видела революционное движение изнутри, а другим эта возможность может и не представиться.
Снова вмешался Нье:
— Мы не можем ничего тратить понапрасну. Мы готовимся к длительной борьбе, которая может продлиться целые поколения. Маленькие чешуйчатые дьяволы хотят всех нас довести до уровня невежественных крестьян. Этого мы не можем допустить, поэтому мы должны познакомить крестьянство с определенной целью нашей программы. Та ли цель обсуждается сейчас — это, я должен заметить, другой вопрос.
Хсиа Шу-Тао выглядел так, словно его ткнули ножом. Даже старый друг не поддержал его в полной мере.
— Мы исправим все, как требуется, — промямлил он.
— Хорошо, — одобрила Лю Хань. — Это очень хорошо, благодарю вас.
Тот, кто победил, может проявить милость. Но — не слишком.
— Когда вы внесете изменения, то, пожалуйста, дайте мне взглянуть на них, прежде чем отнесете документ к печатнику, — добавила она.
— Но…
Хсиа был готов взорваться от негодования. Однако, бросив взгляд на сидящих вокруг стола, он заметил, как закивали другие члены центрального комитета. Их Лю Хань убедила. Хсиа прорычал:
— Если я дам вам текст, сможете ли вы прочитать его?
— Я прочитаю его, — ровным голосом ответила она. — Было бы хорошо, чтобы я смогла его прочитать, вы ведь это имели в виду? Рабочие и крестьяне, для которых предназначается листовка, — это ведь не ученые, которые должны знать тысячи иероглифов. Послание должно быть сильным и простым.
Снова одобрительные кивки. Хсиа Шу-Тао наклонил голову в знак того, что уступает. Но взгляд его был все еще чернее тучи. Лю Хань задумчиво посмотрела на него.
Попытка изнасиловать ее была недостаточной для того, чтобы вычистить Хсиа из центрального комитета, не говоря уже о партии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92