Ночной воздух, пропитанный запахом травы, приятно освежал. И все равно ужас, сковавший ее, вызывал тошноту.
— Я знаю, каково ей сейчас, — тихо произнесла она. — Знаю, что она чувствует.
— Миссис Йигер?
— Вы должны найти ее. Сделать все возможное.
— Ее лицо мелькает во всех выпусках новостей. Мы отслеживаем каждый звонок, каждый сигнал. — Корсак вздохнул и покачал головой. — Но, знаете, лично у меня сейчас большие сомнения в том, что он оставил ее в живых.
— Оставил. Я знаю.
— Откуда у вас такая уверенность?
Она обхватила себя руками, пытаясь унять дрожь, и бросила взгляд на дом.
— Так поступил бы Уоррен Хойт.
3
Визиты в неприметное кирпичное здание на Элбани-стрит Риццоли считала самым неприятным моментом в работе детектива отдела по расследованию убийств. Хотя она и подозревала, что коллеги-мужчины впечатлительны в не меньшей степени, ей никак нельзя было показывать свою слабость. Мужчины слишком хорошо умели угадывать болевые точки и тут же устремляли в них едкие стрелы своих колкостей и шуточек. Она научилась с ледяным спокойствием взирать на самое худшее, что мог предложить секционный стол морга. Никто и не догадывался, чего ей стоило с такой невозмутимостью переступать порог этого здания. Она знала, что коллеги считают ее бесстрашной Джейн Риццоли, стервой со стальными нервами. Правда, сейчас, находясь в своей машине на стоянке возле морга, она не чувствовала себя ни бесстрашной, ни стальной.
Прошлой ночью она неважно спала. Впервые за последние несколько недель Уоррен Хойт вновь ворвался в ее сны, и она проснулась в холодном поту, чувствуя, как ломит руки от старых ран.
Она посмотрела на свои изуродованные шрамами ладони, и ее вдруг охватило желание немедленно завести двигатель и уехать прочь, только чтобы избежать процедуры, которая ожидала ее в этом здании. В конце концов, она не обязана находиться здесь, ведь речь шла о преступлении, совершенном в Ньютоне, и это была не ее епархия. Но Джейн Риццоли никогда не была трусливой и гордилась этим.
Она вышла из машины, сильно хлопнула дверцей и направилась в морг.
Она прибыла последней, в лаборатории вскрытия ее уже ожидали трое коллег, которые приветствовали ее кивком. Корсак был одет в безразмерный операционный халат и пышный бумажный колпак. Со стороны он был похож на тучную домохозяйку с сеткой на голове.
— Что я пропустила? — спросила Риццоли, тоже надевая халат, призванный защитить ее одежду от любых неожиданностей.
— Не так уж много. Мы только поговорили про скотч, которым были связаны конечности.
Вскрытие проводила доктор Маура Айлз. «Королева мертвых» — так окрестили ее в отделе по расследованию убийств, когда год назад она заступила на должность патологоанатома судебно-медицинской службы штата Массачусетс. Сам доктор Тирни переманил ее в Бостон из Сан-Франциско, где она с успехом преподавала в медицинской школе. А вскоре и местная пресса радостно подхватила это прозвище. На свое первое судебное слушание в Бостоне, где она выступала со стороны службы патологоанатомов, Маура явилась в глухом черном платье. Телекамеры с удовольствием следили за ее по-королевски величавой фигурой, когда она стремительно поднималась по ступенькам здания суда — женщина с поразительно бледным лицом, на котором выделялись тронутые красной помадой губы, с иссиня-черными волосами до плеч и прямой челкой. Выступая перед судом, она была на редкость невозмутима. Когда адвокат, исчерпав свой резерв обаяния и лести, опустился до откровенной пошлости, доктор Айлз продолжала отвечать на его вопросы с железной логикой, с неизменной улыбкой Моны Лизы на устах. Пресса любила ее. Адвокаты до смерти боялись. А копы из отдела убийств одновременно и робели, и испытывали восхищение перед этой женщиной, которая решила провести остаток дней своих рядом со смертью.
Доктор Айлз руководила вскрытием с присущей ей бесстрастностью. Ее ассистент Йошима, с виду тоже невозмутимый, аккуратно разложил инструменты и установил свет. Оба врача смотрели на тело Ричарда Нигера отстраненным взглядом ученых.
Трупное окоченение уже не было так ярко выражено, как вчера, и сейчас доктор Йигер лежал расслабленно. Скотч сняли, трусы тоже, и кровь в основном была смыта с тела. Его руки безвольно свисали по бокам, опухшие и багровые, в трупных пятнах. Но сейчас всеобщее внимание было приковано к глубокой ране на шее.
— Завершающий смертельный удар, — констатировала Айлз и линейкой измерила рану. — Четырнадцать сантиметров.
— Странно, что она не кажется такой длинной, — сказал Корсак.
— Это потому, что лезвие прошло по линиям Лангера, то есть как раз в зоне максимальной растяжимости кожи. Затем кожа сократилась, и отверстие зрительно уменьшилось. На самом деле рана длиннее, чем кажется.
— Шпатель для отдавливания языка? — спросил Йошима.
— Спасибо. — Айлз взяла из рук ассистента шпатель и аккуратно просунула закругленный деревянный кончик в рану, бормоча себе под нос: — Скажи а-а-а.
— Какого черта? — недоуменно произнес Корсак.
— Я измеряю глубину раны. Почти пять сантиметров.
После этого Айлз поднесла к ране лупу и вгляделась в развороченную полость. — Перерезаны одновременно левая сонная артерия и левая яремная вена. Задета и трахея. Уровень трахеального проникновения, чуть ниже щитовидного хряща, заставляет меня сделать вывод, что перед нанесением удара шея была растянута. — Она взглянула на детективов. — Ваш неизвестный убийца оттянул голову жертвы назад, а потом уже совершил намеренный удар.
— Экзекуцию, — уточнил Корсак.
Риццоли вспомнила, как в лучах ультрафиолета светились волоски, приклеившиеся к забрызганной кровью стене. Это были волосы доктора Йигера, вырванные в тот момент, когда лезвие вонзилось в кожу.
— Что это было за лезвие? — спросила она.
Айлз не сразу ответила на вопрос. Вместо этого она повернулась к Йошиме и попросила:
— Клейкую ленту.
— У меня все готово.
— Я стяну края раны, а ты наложишь ленту.
Корсак хмыкнул, догадавшись, что они собираются делать.
— Вы опять хотите заклеить его?
Айлз бросила на него насмешливый взгляд.
— Вы предпочитаете суперклей?
— Лентой вы закрепите его голову, я правильно понял?
— Да бросьте, детектив. Скотчем голову не приклеишь. — Она вновь посмотрела сквозь лупу и кивнула. — Отлично, Йошима. Теперь я вижу.
— Видите что?
— Чудеса, которые творит скотч. Детектив Риццоли, вы, кажется, интересовались лезвием?
— Умоляю, только не говорите, что это был скальпель.
— Нет, это не скальпель. Взгляните.
Риццоли взяла лупу и вгляделась в рану. Под прозрачным скотчем явственно просматривались параллельные бороздки, которые тянулись вдоль одного края раны.
— Зубчатое лезвие, — сказала она.
— На первый взгляд, похоже.
Риццоли оторвалась от лупы и встретила спокойный взгляд Айлз.
— Но на самом деле это не так?
— Резец не имел зазубрин, поскольку другой край раны абсолютно гладкий. Вы заметили, что параллельные бороздки появляются только на одной трети разреза? Они не тянутся по всей длине. Так вот эти следы остались там, где лезвие вытаскивали. Убийца вонзил лезвие под левой челюстью, потом вел его к кадыку, а остановился на краю трахеального кольца. Бороздки появляются в том месте, где он закончил надрез и слегка повернул лезвие, чтобы его вытащить.
— Так откуда эти борозды?
— На орудии убийства зазубрины имеются лишь на оборотной стороне, и именно они оставляют параллельные борозды. — Айлз снова посмотрела на Риццоли. — Мы имеем дело с типичным охотничьим ножом.
Охотник. Риццоли взглянула на широкие мускулистые плечи Ричарда Йигера и подумала: «Это не тот мужчина, который согласится на роль добычи».
— Так, позвольте мне выяснить один вопрос, — вмешался Корсак. — Выходит, жертва, этот доктор Тяжелоатлет, спокойно наблюдает, как наш злодей достает огромный охотничий нож, и позволяет полоснуть им по своему горлу?
— Не забывайте, что он связан по рукам и ногам, — заметила Айлз.
— Плевать, пусть даже он был бы связан как Тутанхамон. Любой нормальный мужик сражался бы, как зверь.
— Пожалуй, он прав, — согласилась Риццоли. — Даже со связанными конечностями можно сопротивляться. Можно брыкаться, наносить удары головой. А он мирно сидел, привалившись к стене.
Доктор Айлз выпрямилась. На какое-то время она замерла и в своем хирургическом халате стала похожа на настоятельницу монастыря. Потом, обернувшись к Йошиме, произнесла:
— Дай мне мокрое полотенце. И посвети-ка сюда. Давай протрем его как следует и осмотрим кожу. Каждый сантиметр.
— Что мы ищем? — спросил Корсак.
— Я вам скажу, когда увижу.
Буквально через какие-то мгновения, подняв правую руку мертвеца, Айлз разглядела отметины на боку. Под лупой явственно обозначились две розоватые шишки. Она провела по ним пальцем.
— Волдыри. Тройная реакция Льюиса.
— Льюиса что? — спросила Риццоли.
— Тройная реакция Льюиса. Это особая реакция кожи. Сначала наблюдается эритема — красные пятнышки, а потом воспалительная гиперемия, вызванная расширением артерий. И, наконец, на финальной стадии, появляются волдыри как следствие повышенной сосудистой проницаемости.
— Мне это очень напоминает след от электрошокера, — сказала Риццоли.
Айлз кивнула.
— Точно. Это классическая реакция кожи на удар током. Именно этим он и вывел его из строя. Одного разряда достаточно, чтобы человек полностью утратил нервно-мышечный контроль. За это время можно успеть связать его по рукам и ногам.
— И как долго держатся эти волдыри?
— На живом теле они обычно пропадают через пару часов.
— А на мертвом?
— Смерть останавливает процессы в коже. Поэтому мы до сих пор и видим их. Хотя они еле различимы.
— Выходит, он умер в течение двух часов после получения удара током?
— Совершенно верно.
— Но ведь электрошокер вырубает человека всего на несколько минут, — возразил Корсак. — На пять, ну на десять максимум. Чтобы вывести жертву из строя, убийца должен был повторно ударить его током.
— Поэтому будем искать другие следы, — согласилась Айлз. Она направила луч лампы ниже вдоль тела.
Яркий свет безжалостно скользнул по гениталиям Ричарда Йигера. До сих пор Риццоли избегала смотреть на эти анатомические детали. Ей всегда казалось, что разглядывание половых органов трупа есть не что иное, как очередное надругательство над жертвой. Сейчас, когда пучок света сосредоточился на вялом пенисе и мошонке, Ричард Йигер выглядел особенно беспомощным.
— Еще волдыри, — сказала Айлз, стирая кровь с кожи. — Вот здесь, в нижней части брюшины.
— И на бедре, — тихо произнесла Риццоли.
Айлз подняла взгляд.
— Где?
Риццоли указала на еле различимые отметины слева от мошонки жертвы. Вот они, последние трагические моменты жизни Ричарда Йигера, подумала Джейн. Он в полном сознании, но не может шевельнуться. Не может защитить себя. Накачанные мышцы, долгие часы тренировок в спортзале — все напрасно, потому что тело ему больше не подчиняется. Мускулы парализованы электрическим разрядом, который пронзил нервную систему. Его тащат из спальни словно тупую корову на бойню. А потом сажают к стене, чтобы он мог наблюдать за тем, что будет происходить дальше.
Но эффект от электрошокера кратковременный. Вскоре его мышцы вновь наливаются силой, пальцы сжимаются в кулаки. Он видит, как насилуют его жену, и ярость наполняет его тело адреналином. На этот раз он двигается, мышцы подчиняются ему. Он пытается подняться, но звон разбившейся чашки, упавшей с колен, выдает его.
Следует очередной удар электрошокером, и он опять валится как мешок.
Она смотрела на лицо Ричарда Йигера, в его открытые глаза и пыталась представить, какие зрительные образы запечатлел его мозг в последние минуты жизни. Собственные ноги, беспомощно вытянутые вперед. Жена, распластанная на бежевом ковре. И нож, зажатый в руке охотника, замахнувшегося для смертельного удара.
* * *
В комнате отдыха шумно. Со стороны мы похожи на зверей, запертых в клетке. Орет телевизор, а металлические ступени лестницы, ведущие к верхнему ярусу камер, клацают от каждого шага. С нас не спускают глаз. Камеры видеонаблюдения повсюду — в душе, даже в туалете. Сверху, из окон сторожевой будки, охранники смотрят, как мы копошимся в этом колодце. Они видят каждое наше движение. Тюрьма «Соуза-Барановски» представляет собой шестиуровневое здание; это новейшее исправительное учреждение Массачусетса, чудо техники. Замки не имеют ключей и открываются с компьютерного терминала в сторожевой башне. Команды подаются обезличенными голосами по селектору. Двери в камеры открывают пультом дистанционного управления, при этом охранников мы не видим. Иногда я задаюсь вопросом: а живые ли это существа, или нас сторожат роботы, чьи силуэты мы можем разглядеть за стеклом? Впрочем, мне безразлично, кто следит за мной — человек или машина, ведь все равно им не проникнуть в мои мысли; не пробраться в мир моих мрачных фантазий. Этот мир принадлежит только мне.
Вот и сейчас, когда я сижу перед телевизором и смотрю шестичасовой выпуск новостей, я вновь погружаюсь в свой мир. С экрана улыбается женщина-диктор, и она сопровождает меня в моих фантазиях. Я вижу облако ее черных волос на подушке. Вижу, как блестит от пота ее кожа. Но в моем мире она не улыбается; о нет, ее глаза широко раскрыты, огромные зрачки кажутся бездонными, а губы искажены гримасой ужаса. Все это я представляю себе, глядя на хорошенькую дикторшу в изумрудно-зеленом костюме. Я вижу ее улыбку, слышу ее хорошо поставленный голос, и мне интересно, как будут звучать ее вопли.
Но вот на экране появляется новая картинка, и мысли о дикторше испаряются. Репортер стоит перед домом доктора Ричарда Нигера в Ньютоне. Мрачным голосом он извещает о том, что спустя двое суток после убийства доктора и похищения его жены никто не задержан. Я уже слышал об этом деле. И вот я придвигаюсь ближе, пристально вглядываюсь в экран, жду, когда мелькнет знакомое лицо.
Наконец я вижу ее.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6