прежде чем я узнал паровоз и вагоны Бременского вокзала.
С годами каждому из нас приходится нести на себе растущий груз памяти. А у меня за плечами их было два (порою они срастались в один): мой собственный и недоступного мне другого.
Каждая вещь на свете хочет оставаться собой, написал Спиноза. Камень хочет быть камнем, тигр ? тигром. Я хотел снова стать Германом Зёргелем.
Не помню точно, когда я задумал вернуть себе свободу. Способ я выбрал самый простой. Позвонил по нескольким случайным номерам. Трубку снимали дети, женщины. Их я решил не беспокоить. Наконец послышался голос человека, явно образованного, мужчины. Я сказал:
? Хотите владеть памятью Шекспира? Говорю совершенно серьезно. Подумайте.
Голос с сомнением ответил:
? Что ж, я готов рискнуть. Принимаю память Шекспира.
Я рассказал условия. Как ни странно, я чувствовал тоску по книге, которую должен был, но не дал себе написать, и вместе с тем страх, что призрак не покинет меня никогда.
Потом я повесил трубку и с надеждой повторил смиренные слова:
Simply the thing I am shall make me live.
Когда-то я изобретал способы оживить в себе прежнюю память, теперь я искал способов ее стереть. Одним из них стало исследование мифологии Уильяма Блейка, взбунтовавшегося ученика Сведенборга. Я убедился, что она не столько сложна, сколько переусложнена.
Этот и другие пути ни к чему не привели; все возвращало меня к Шекспиру.
Единственное, что еще внушает надежду, - это строгая и неисчерпаемая музыка. Иначе говоря, Бах.
Постскриптум 1924 года. Я ? самый обычный человек. Днем я ? профессор в отставке Герман Зёргель, который ведет свою картотеку и пишет избитые вещи, сдобренные эрудицией. Но иногда по утрам я понимаю, что сны минуту назад видел кто-то другой. Из вечера в вечер меня преследуют беглые проблески памяти. Кажется, не придуманные.

1 2