Рано утром часовые заметили приближение пяти человек — троих всадников и двоих пеших. Как только Херонимо узнал об этом, он тут же сам отправился на пост за скалами. Пятеро неизвестных приближались. Постепенно их силуэты становились все более четкими…— Да это же… Отец-Ягуар, Аука, Ансиано, а с ними и оба немца! — воскликнул Херонимо, в одной фразе перейдя от неуверенности к полной уверенности.Надо ли говорить о том, с какой радостью они были встречены! Первое, что сказал Отец-Ягуар, когда разомкнулись дружеские объятия, было:— Я надеюсь, все наши воины находятся где-то рядом?— Да, и все готовы к бою, — ответил Херонимо.— Где же они?— Там, откуда мы пришли, у ручья.— Почему вы не стали входить в долину?— Потому что твои земляки могли открыть врагам наши планы. Это вполне могло случиться, если бы они попали в руки абипонов и те стали бы их пытать. Поэтому я принял решение до твоего возвращения ничего не предпринимать. Я правильно поступил или нет?— Правильно. Я и сам сделал бы то же самое в данной ситуации.И они отправились дальше в лагерь у ручья. Снова повторялась сцена радостной встречи. Доктор Моргенштерн и Фриц, потупившись, старались держаться как можно более скромно и незаметно. Но остаться в тени ям все же не удалось.— Сеньоры! Что это случилось с вами, по какой такой причине вы вдруг утратили свои приличные манеры? Уйти и не попрощаться — где это видано? А мы ведь беспокоились: куда вы подевались, что с вами стало? Ведь вас же могла проглотить какая-нибудь глупая гигантская черепаха! — так приветствовал своих приятелей неподражаемый хирург.Доктор Моргенштерн ничего не ответил ему, зато Фриц в очередной раз продемонстрировал свое умение вести легкую словесную пикировку:— Ну, сеньор, это для нас не страшно. Мы же знаем, что вы в любой момент одним точным движением можете рассечь ее чрево и освободить нас!— Да, это так, — важно подтвердил дон Пармесан, по-прежнему совершенно невосприимчивый к иронии, когда речь заходила о его профессиональной квалификации, и перешел на другую тему: — Вы, конечно, отправились к болоту добывать кости динозавров?— Да, — ответил Фриц, — но вышла незадача: мы надеялись, что роль фонарщика для нас исполнит полная луна, а она, скупердяйка, выставила на этот раз только свою четвертинку.— Тем не менее, насколько я понимаю, — продолжил хирург, — ничего страшного с вами, к счастью, не случилось. А мы так беспокоились, что вы попадете в руки этих ужасных абипонов! Да, а где же ваши лошади?— Увы, их сожрала глупая гигантская черепаха! — с преувеличенно скорбной миной на лице заявил Фриц. — Да, если бы там был такой знаменитый хирург, как вы, можно было бы еще успеть спасти несчастных животных! А теперь — что поделаешь…Фриц продолжал бы шутить и дальше, но вдруг у него в голове мелькнуло одно весьма серьезное соображение, и он, оборвав беседу с доном Пармесаном, направился к своему хозяину, которой сидел на земле, прислонившись к стволу толстого дерева, и заговорил с ним по-немецки, что, по установившемуся между ними правилу, стало своеобразным сигналом о том, что разговор пойдет сугубо конфиденциальный.— Он мне уже несколько поднадоел, — сказал Фриц, кивком показывая на дона Пармесана, — и что я, право, вообще с ним связываюсь, давно ведь знаю, что до чокнутых шутки доходят очень плохо… Ну ладно, я вот что хотел сказать: на самом деле, мне очень жаль, что мы потеряли лошадей. Но что меня удивляет, так это то, что Отец-Ягуар отнесся к этому совершенно равнодушно! А вам так не показалось?— Погоди! Ему сейчас просто не до этого!— К сожалению, это так. Но вы не расстраивайтесь Я уже заразился вашей страстью к древним костям, и вот какая забавная штука — они с некоторых пор не выходят у меня из головы. Словом, я все беру на себя и непременно верну лошадей.— Нет, Фриц, так дело не пойдет. Я не могу принять от тебя такой жертвы.— Почему?— Это, видишь ли, задевает мою честь, по-латыни «гонор». Взвалив эту проблему на тебя, я потеряю уважение к самому себе.— Что? Как это? Какой наглец посмеет утверждать, что вы недостойны уважения? Никто, даже ваши враги! А то, что вы сами о себе думаете, никого не касается. И вообще, вам надо поменьше думать о разных бытовых и практических проблемах. Я же ваш слуга, вы забыли? Вы же мне как раз за это и платите, мой господин!— Оставим эту тему, дорогой Фриц! Я не сомневаюсь в твоей преданности. Не стоило вообще все это затевать. Глупость вышла…— Не стоило? Это еще вопрос. Ладно, я понял, вас беспокоит то, что в глазах наших спутников мы теперь выглядим недотепами, к тому же бессовестными, так? Так! Но я знаю способ, которым мы сможем восстановить свое пошатнувшееся реноме в этом достойном во всех отношениях обществе.— И что это за способ?— Мы должны проявить чудеса храбрости.— В бою, ты имеешь в виду?— Именно в бою.— Знаешь, такая перспектива меня что-то не слишком вдохновляет Нет, я не трус, но я вовсе не хочу проливать ни свою, ни чью-либо кровь, по-латыни «сангвис».— Вот как! Вы хотите проявить великодушие по отношению к людям, собиравшимся кинуть нас на съедение крокодилам? Не согласен. Было бы просто непростительным грехом оставить этих типов жить на земле. Даю вам слово, что уничтожу без всякой жалости любого из них, как только он попадет в мои руки.— А можно обойтись при этом без кровопролития?— Вполне. Хороший удар может свалить человека и без кровопролития.— Может быть, может быть… Знаешь, скажу откровенно, как только я вспоминаю об этих негодяях — Бенито Пахаро или Антонио Перильо, мои пальцы сами собой сжимаются в кулак, по-латыни «пугнус», хотя, повторяю, я совсем не кровожадный человек.— Так и должно быть. Положитесь во всем на меня и следуйте моему примеру. Я тоже, кстати говоря, не людоед.Пока Фриц пытался поднять боевой дух своего хозяина, остальные их спутники-белые собрались в кружок, чтобы послушать рассказ Отца-Ягуара о том, что ему удалось разведать. Он заключил его такими словами:— Я убежден, что они сами идут к нам в руки. Нам не следует торопиться. Но человек сто, я думаю, следует выслать им навстречу в качестве авангардного отряда. Их поведет Херонимо. Лагерь мы перенесем в долину, командовать там буду я, заняв позицию в самом центре. Как только враги появятся, я сам выйду им навстречу и потребую сдаться.— Не делай этого, Карлос, не делай! — воскликнул Херонимо. — Это не отвага, а безрассудство.— Ни в малейшей степени!— Это ты сейчас так думаешь!— Нет, я абсолютно уверен, что опасность мне не угрожает. Дело в том, что среди тех, кто командует нашим противником, есть офицер, человек не без чести и совести, не то, что эти двое — гамбусино Бенито Пахаро и эспада Антонио Перильо. Пахаро, как я имел случай убедиться, законченный негодяй, а Перильо наверняка немногим от него отличается Как только офицер поймет это, он, несомненно, попытается каким-то образом отколоться от них. Вот с ним-то я и хочу провести переговоры, в результате которых, надеюсь, до драки дело не дойдет.— А если они не поверят тебе или вообще не захотят с тобой разговаривать?— Пусть будет, что будет, но свой долг я исполню.— Нет, ты все-таки неисправимый идеалист. Неужели они тебе позволят вести какие-то проповеди? Да они просто тут же схватят тебя и, может быть, тут же, прямо на месте, убьют!— Па! Это не так-то просто сделать. Если они пойдут на это, я немало народу уложу на месте, ты знаешь, и они, надеюсь, знают тоже, что я могу это сделать. А выстрелы в этом случае будут для вас сигналом к выступлению.— Ага, а ты в это время будешь у них в лапах Нет, это слишком рискованно, слишком вызывающе.— «Рискованно и вызывающе» — это слишком слабо сказано, безумие — вот что это, — подключился к их беседе лейтенант Берано. — Я уже высказывал сеньору Ягуару свое мнение на этот счет, но он проигнорировал его. Не понимаю, чего ради мы должны щадить этих мерзавцев? Абипоны зверски жестоки, а насчет белых, которые связываются с ними, можно заранее, даже не затрудняя себя поисками доказательств, сказать, что они, конечно же, негодяи. Нет, миндальничать с ними — глупо, открывать по ним огонь следует немедленно, в ту же секунду, как только они появятся в поле нашего зрения.— Я же запретил вам это, и вы вынуждаете меня еще раз повторить этот запрет! — тоном, не допускающим возражений, сказал Отец-Ягуар, потом продолжил, но уже с более мягкой интонацией: — Вы выслушали мое мнение. Я надеюсь помирить два до сих пор постоянно враждовавших племени. Кроме того, я бы хотел, чтобы Бенито Пахаро и Антонио Перильо остались живы, во всяком случае, я прошу не стрелять в них без моего на то особого приказа.— А если я все же выстрелю? — не сдавался лейтенант.Хаммер сурово сдвинул брови на переносице (для людей, хорошо его знавших, это было признаком того, что он вне себя от гнева) и сказал:— В этом случае вся ответственность за начатое кровопролитие падет на вас, я же получаю моральное право послать пулю в вас как его зачинщика.— Как? Вы собираетесь меня убить? Убить? Вы, такой убежденный и непогрешимый гуманист?— Нет, не убить, а покарать Это вы берете на себя роль убийцы, нарушая мой приказ, и я обязан остановить вас во имя спасения жизней сотен людей. Впрочем, убивать вас совсем не обязательно, у меня имеется другое средство, с помощью которого я смогу заставить вас вести себя более разумно.— Что же это за средство?— Очень простое Я прикажу вас связать и заткнуть вам рот, только и всего— Нет, вы не посмеете так обойтись с офицером.— Ничего, посмеем И никаких моральных принципов при этом вовсе не нарушим. Вы забываете, что мы спасли вам жизнь, а вы, благородный сеньор, вместо того, чтобы отблагодарить нас, хотите нарушить мои планы— Что ж, сеньор, должен признать, что во многом вы правы. Умолкаю, но поймите, мне же обидно быть связанным, как преступник, и изгнанным, как…Не договорив последнюю фразу, он резко повернулся и зашагал прочь. Но отойдя на несколько шагов, почувствовал, что минутная слабость прошла и в нем опять закипает прежняя ярость. Он поднял вверх руку со сжатым кулаком и гневно пробормотал, обращаясь не к кому иному, как к самому себе:— Подчиниться этому человеку! Еще неизвестно, кто он такой, бродяга какой-то, а обращается со мной, лейтенантом, как… как генерал с рекрутом. Он, видите ли, не желает кровопролития. Ну, не желает, и все гут! Пусть себе! А я все равно буду делать то, что хочу и обязан по долгу службы. Эти индейцы заслуживают только уничтожения Ну неужели же мне, офицеру, подчиняться этому слабоумному сопливому гуманисту без роду без племени! Он сказал, что началом атаки будет выстрел. Очень хорошо! Этот выстрел сделаю я!Отец-Ягуар, конечно, не слышавший этого страстного монолога, счел разговор на военном совете законченным и направился к дереву, под которым сидели доктор Моргенштерн и его слуга,— Вот и пришло время выяснить наши точки зрения. Итак, я готов выслушать вас.— Прекрасно! — ответил вместо ученого его слуга. — Мы хотим быть там, где будет наиболее опасно, в самой гуще сражения.— Почему? Вас вдруг стала одолевать жажда подвига?— Вдруг? Видит Бог, я никогда не был трусом. Мы осознаем, что виноваты перед вами, и хотим как-то загладить свою вину. Дайте нам этот шанс! Поймите, мы пережили страшное потрясение. Каковы негодяи: взять и подвесить живых людей вниз головой над этим крокодильим притоном! Я полон жажды мести, как кот, которому надоели нахальные воробьи, и хочу как можно быстрее оказаться в самой гуще этих воробьев в человеческом обличье, чтобы от них во все стороны полетели пух и перья. Я знаю, что герр доктор вполне разделяет мои чувства.— Нет, то, о чем вы говорите, невозможно.— Но почему?— По очень простой причине: у вас не будет такой возможности. Неужели вы полагаете, что я всерьез рассчитываю на вас как на воинов?— Ну конечно!— Увы, должен откровенно признаться, мне это никогда бы и в голову не пришло. За то время, что вы находитесь среди нас, вы, уж извините, делали одни только глупости, и я совсем не уверен в том, что вы извлекли из всего случившегося какие-то полезные уроки для себя.— Герр Хаммер, — обиделся Фриц, — а вам не кажется, что вы задеваете мою честь? Я ведь могу потребовать от вас сатисфакции.— Этого, пожалуйста, требуйте сколько угодно, но только не своего участия в бою. Что-то вы очень разгорячились… Ну ладно, пожалуй, поручу-ка я вам стоять на посту, чтобы вы, не дай Бог, еще какую-нибудь глупость не выкинули.— Что? На каком посту? — спросил сбитый с толку Фриц.— Будете охранять лошадей, которых мы не возьмем с собой в долину.— Охранять лошадей! — со стоном протянул Фриц. — Герр доктор, что вы можете сказать на это?— Я против этого предложения, — ответил ученый, — мы хотим драться, потому что мы не трусы и готовы доказать это любому, кто сомневается в нашей храбрости!— Охотно верю, — ответил ему Отец-Ягуар, — но до сих пор ваша храбрость для нас была опаснее вражеской. Поэтому я и поручаю вам дело сугубо мирное.— И вы думаете, мы справимся с этим вдвоем? Я не знаю, обладаю ли я талантом, необходимым для выполнения данного поручения… — растерянно проговорил доктор Моргенштерн.— Нет-нет, я поручаю это дело не только вам двоим, с вами будут еще шесть камба. Но скажите мне, герр доктор, я могу на вас в данном случае положиться целиком и полностью?— Разумеется, несмотря на то, что мы по-прежнему горим желанием участвовать в бою, но раз вы вменяете нам другую обязанность, по-латыни «оффициум», мы принимаем ее на себя.— Прекрасно! Ваша задача в общем не слишком сложна, главное — быть все время начеку, чтобы ни одна лошадь не убежала в долину.И он ушел. А Фриц все еще никак не мог примириться с отведенной ему унизительной, как он считал, ролью и остро нуждался в единомышленнике.— Герр доктор, — обратился он к хозяину, — вы ведь учились в университете.— Да, и не в одном, я закончил три университета, — ответил Моргенштерн.— И вот теперь вам предоставлено «почетное право» пасти лошадей! Неужели вам нравится использовать свое прекрасное образование таким образом?— А что я мог поделать в данном случае?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67