Ее обуял ужас.
Как сможет она отвечать священнику? Ведь это же грех перед Господом, кощунственная насмешка над таинством брака!
У дверей дворецкий отступил в сторону, и графиня вплыла внутрь. Сефайна последовала за ней, не решаясь поднять глаза на того, кто ждал ее у алтаря.
Графиня шествовала по короткому проходу. На ее губах играла победная улыбка – она увидела герцога на ступеньке перед престолом. Позади стоял его капеллан. На престоле горело шесть свечей, но он не был убран цветами.
Как и дворец, часовня настоятельно нуждалась в ремонте. По витражам змеились трещины, в них недоставало стекол.
Крест на престоле потускнел, пелена, великолепный образчик вышивки елизаветинских времен, зиял прорехами.
Герцог обернулся к графине.
– Как видите, мы здесь, – произнесла та с торжеством в голосе.
Герцог, не отвечая, молча протянул руку. Она знала, чего он ждет, но заколебалась.
Герцог догадался, что она опасается, как бы он не ускользнул в последнюю минуту, порвав письма и отрекшись от их сделки. Нет, он истинный джентльмен и не нарушит слова, напомнила она себе. С большой неохотой она достала столь хорошо послужившие ей письма из сумочки, которая была сшита из той же материи, что и ее платье.
Герцог взял письма, проглядел их и спрятал во внутренний карман сюртука. Графиня направилась к резному креслу, предназначенному для епископа.
Герцог тоже повернулся, но не к Сефайне, а к престолу.
Сефайна остановилась в нескольких шагах от них, и теперь капеллан сказал ей негромко:
– Встаньте рядом со своим женихом. Сефайне хотелось негодующе закричать, последний раз воззвать о спасении. Но, как будто догадавшись о ее мыслях, Изабель поднялась с кресла и обратила на падчерицу взгляд, который яснее всяких слов объяснял, что с ней будет, если она ослушается.
Тем временем Сефайна вдруг вспомнила, что находится в священном месте. В часовне, в Божьем доме, где безобразная сцена просто немыслима. Если она попробует убежать, ее поймают и приведут обратно, если она будет возражать, ее не станут слушать. Раз герцог дал согласие на такое неслыханное насилие, то он объединит усилия с ее мачехой и они вынудят ее подчиниться.
Медленно, словно каждый шаг был мукой, она подошла к герцогу и встала рядом с ним.
Она так и не решилась взглянуть на него прямо, хотя и видела, как ее мачеха отдала ему какие-то бумаги, наверное, брачный контракт или еще какие-нибудь документы, необходимые для заключения брака.
Теперь, стоя рядом с ним, она почувствовала, что он дрожит от гнева.
«Как может маменька поступать таким образом с нами обоими?» – подумала она.
Герцог показался ей таким высоким и грозным, что она почувствовала себя совершенно беспомощной. И она здесь совсем одна среди врагов! Ее отец ничего не знает, а мать на Небесах, если и знает, то бессильна помочь.
«Если он такой отвратительный, каким не может не быть, – сказала она про себя, – то, мама… спаси меня, пошли мне… смерть… ведь я… не могу жить с человеком, которого страшусь».
Капеллан приступил к венчанию. Он был стариком и знал службу наизусть, так что почти не заглядывал в требник. Произносил он слова обряда с благоговением, и Сефайна не понимала, как он может сочетать как будто бы истинное благочестие с тем, что соединяет двух людей узами, которые обрекут их на жизнь, полную горечи и разочарований.
Словно марионетка, лишенная воли, Сефайна услышала, как повторяет за капелланом слова священного обета. На ее палец было надето кольцо.
Она вдруг обнаружила, что это не обручальное кольцо, но перстень с печаткой. Видимо, герцог снял его с мизинца, но все равно оно оказалось слишком велико, и ей пришлось согнуть палец, чтобы оно не соскользнуло.
И тут капеллан призвал на их брак благословение Божье.
Как, как может служитель Божий произносить благословение при таких обстоятельствах?!
Герцог поднялся с колен, Сефайна тоже встала и посмотрела на мачеху. Выражение в глазах Изабель и улыбка на алых губах свидетельствовали, что она упивается своей победой.
Казалось, она вот-вот злорадно рассмеется в лицо своим жертвам.
Капеллан все еще стоял коленопреклоненный перед престолом, но к удивлению Сефайны герцог взял ее под руку и повел по проходу в коридор. Его пальцы больно сжимали ее локоть, и он шел так быстро, что ей казалось, будто он насильно тащит ее вон из часовни.
В коридоре он остановился, видимо, ожидая ее мачеху.
Изабель не торопилась и шла с нарочитой грацией, что делало ее похожей на актрису, двигающуюся по сцене. Алые перья на шляпе колыхались в сиянии свечей и солнечного света, проникавшего сквозь витражи, и Сефайне почудилось, будто она видит огни ада.
Нет, ее мачеха не орудие дьявола, а его прилежная ученица!
Остановившись перед герцогом, графиня произнесла нежнейшим голосом:
– Поздравляю, милый Криспин, и от души желаю вам с Сефайной самого безоблачного счастья!
– Покиньте мой дом, – перебил он. – Уезжайте, и, надеюсь, больше я вас никогда не увижу!
Его голос был полон гнева, но также достоинства и сдержанности, которые удивили Сефайну.
– Если вы говорите серьезно, – заметила Изабель, – то выбрали очень глупую позицию, которая, как вам следовало бы понимать, обернется против вас.
– Это меня не трогает, – ответил герцог. – Я хочу только одного: избавиться от вас!
– Вам придется убедиться, что ваше желание невыполнимо, – улыбнулась Изабель. – Вы ведь не забыли, что Альберт будет считать, что вы женились на его дочери, безумно в нее влюбившись?
Еще раз ему улыбнувшись, она продолжала:
– С моей помощью эта романтичная история будет повторяться во всех лондонских гостиных. Иначе, как вы понимаете, из-за подобной неприличной спешки о Сефайне пойдут самые неприятные сплетни.
Сефайна только через несколько секунд поняла, что подразумевает ее мачеха. Она почувствовала, как герцог весь напрягся, и испуганно вскрикнула.
– А мне пора, – весело объявила Изабель. – Я ведь возвращаюсь в Лондон, а кроме того, не сомневаюсь, что вам, голубкам, не терпится остаться одним. Разумеется, я буду все время думать о вас, а когда. Альберт вернется, надо будет устроить восхитительный семейный обед, и вы расскажете ему, как вы счастливы!
Слово «счастливы» она произнесла с особой многозначительностью, и сразу же, не дожидаясь ответа герцога, столь же неторопливо и грациозно удалилась по коридору. Герцог ничего не ответил и остался стоять на месте, но Сефайна расслышала проклятие, которое он послал вслед ее мачехе.
Они оба провожали Изабель взглядом, пока та не исчезла из вида, и только тогда Сефайна, которая боялась дышать, наконец, посмотрела на того, чьей женой была теперь.
В сумраке коридора он показался ей таким же высоким и страшным, как в часовне. Однако он не был ни стар, ни безобразен. Но она ощутила, что он в ярости, и что ярость эта распространяется и на нее.
Сефайна испытала тот же ужас, как когда-то в детстве в сильную грозу. Отец нашел ее на полу под кроваткой, где она скорчилась, зажимая уши. Он подхватил ее на руки, и она, всхлипывая, прижалась лицом к его плечу.
«Там… великан… людоед и он… хочет… меня… съесть».
Граф засмеялся.
«Нет, мое солнышко, – сказал он. – Тебя никто не съест. Это просто тучи, как озорные мальчишки, дерутся на небе».
«Я., боюсь», – всхлипывала Сефайна.
«Я тебя спасу, – сказал ее отец, – но ты моя дочь и поэтому должна быть смелой, как твои предки, которые из века в век доказывали свою доблесть».
Он ей уже много раз рассказывал о битвах, в которых отличались графы Седжуики. Она видела ордена, которыми их награждали, и знамена, которые они добыли в бою.
Эти ветхие знамена все еще висели над камином в холле.
«Они не прятались от грохота пушек, – продолжал ее отец, – вот и тебе должно быть стыдно, если ты прячешься от грома, верно?»
После этого разговора Сефайна всегда старалась быть смелой.
Но если ее отца не оказывалось рядом и ее некому было обнять, она натягивала на голову одеяло и забивалась под подушку.
«Я должна быть смелой!» – велела она себе и теперь.
– Идите за мной, – коротко сказал герцог и пошел по коридору, но медленно, словно боясь догнать Изабель.
Когда они вышли в холл, ее там уже не было.
Герцог свернул в другой коридор, в конце которого открыл дверь своего кабинета. Сефайна догадалась об этом, когда вошла, потому что на первый взгляд комната напоминала кабинет ее отца в Уик-Парке. Однако, осмотревшись, она обнаружила очень большое отличие.
У нее дома, где комнаты отделывались и обставлялись по указаниям ее матери, все было совершенством, так, по крайней мере, казалось ей. Если штора выцветала, ее немедленно заменяли. Чехлы на подушках и обивка мебели обновлялись каждые три-четыре года.
Здесь все было иным.
Формой кожаный диван и кресла напоминали гарнитур в кабинете графа, но кожа выцвела и потрескалась. Ковер совсем истерся, на потолке и стенах виднелись разводы сырости.
Герцог подошел к камину и стал спиной к нему.
– Садитесь! – Это прозвучало как приказ, а не как приглашение, и Сефайна быстро села на ближайший стул – высокий с прямой спинкой – и посмотрела на герцога.
С изумлением она увидела, что он не только не страдает физическими недостатками, но и очень красив.
Его широкие плечи и узкие бедра сказали ей о том, что он спортсмен.
Он тоже смотрел на нее и думал, что она совсем не то, чего он ожидал. Почему-то ему казалось, что молоденькая девушка, которую ему навязала Изабель, будет точной копией девиц, только начавших выезжать в свет.
Сколько их он уже видел! Слащаво-хорошенькие, белокурые, голубоглазые, не способные от застенчивости связать двух слов или то и дело хихикающие. Но перед собой он видел совсем иную девушку, не похожую ни на одну из тех, кого он знал. Ее никак нельзя было назвать хорошенькой, но ее лицо показалось ему смутно знакомым, хотя он и не понимал, почему.
Черты ее лица были почти классическими. Волосы не светлые, а особого оттенка, напомнившего ему пастель Микеланджело. Огромные глаза, обрамленные темными ресницами. Цвет этих глаз был, видимо, серым, но от испуга они приобрели фиалковый оттенок.
Она не шелохнулась, ничего не сказала, а только сидела очень прямо и смотрела на него.
Наступило молчание, которое, наконец, нарушил герцог:
– В подобных необычных, обстоятельствах и мне и вам трудно найти слова. Как знакомятся те, кто уже вступил в брак, но никогда прежде друг друга не видел?
Он пытался сохранить в этой унизительной ситуации хотя бы какую-то видимость достоинства.
– Я… очень… сожалею, – тихим голосом сказала Сефайна.
– Вы как будто просите извинения, но сожалеть вы можете только о своей судьбе, – ответил герцог. – Полагаю, то, что сейчас произошло, приводит вас в такой же ужас, как и меня.
– Как вы… могли… допустить… это? – спросила Сефайна.
– Допустить?! – воскликнул герцог, но, словно спохватившись, что тон его был слишком резким, мягко добавил: – Меня шантажом принудили дать согласие на требование вашей мачехи.
– Но… что… мы… можем… сделать? – сказала Сефайна еле слышно.
Герцог подумал, что она просто героически держит себя в руках, подавляя свой страх.
Он прошелся по комнате и снова, прежде чем ответить, встал перед камином.
– Откровенно говоря, сделать мы ничего не можем. Нам остается только смириться с положением вещей и попытаться, насколько это в человеческих силах, что-то наладить.
– Вы… хотите сказать, что… я должна оставаться… вашей женой?
– Мы обвенчаны, – ответил герцог, – и бессильны это изменить.
Сефайна прерывисто вздохнула.
– Маменька сказала мне, что… вам нужны… мои деньги. Но, может быть, она… не объяснила… вам, что… у меня… почти ничего нет, пока папа жив.
– Она мне сказала, – ответил герцог, – что у вас есть тридцать тысяч фунтов.
Ему стало очень неловко, что они обсуждают денежные дела сразу же после брачной церемонии. Но раз уж она коснулась этого предмета, то, конечно, имеет смысл узнать реальное положение дел.
– Мама оставила мне… тридцать тысяч… в своем завещании, но я получаю… только проценты… пока мне не исполнится двадцать пять лет.
Герцог недоуменно посмотрел на нее, но затем понял, что Изабель и тут его обманула, убеждая, что тридцати тысяч хватит на уплату самых неотложных его долгов. Что же, ему следовало предвидеть; она будет лгать, чтобы добиться своего.
И, значит, он остался в том же отчаянном положении, в каком находился вот уже два года. Словно прочитав его мысли, Сефайна сказала:
– Я… очень… сожалею. Пожалуй… лучше всего… сделать то, о чем я говорила с маменькой.
– Но что? – спросил герцог.
– Я хотела… вернуться… назад… во Флоренцию и… стать монахиней.
– И что ответила, ваша мачеха? – осведомился герцог.
– Она сказала, что… когда папа… узнает… он не… позволит, и мне… пришлось… выйти за вас.
– А вы сказали ей, что не хотите выходить за незнакомого человека?
Сефайна не ответила, и он добавил:
– Может быть, вы подумали, что стать герцогиней не так уж плохо.
В его голосе слышался сарказм, и Сефайна ответила:
– Разумеется, я не хотела… выходить за вас! Мне кажется… это очень дурно… быть мужем и женой… если мы… ненавидим… друг друга!
Она горько вздохнула и продолжала:
– Я хотела… так хотела… сказать «ни за что», но маменька… пригрозила мне… если я ослушаюсь, и… это было… ужасно.
– Но чем она пригрозила? – спросил герцог.
Ему показалось, что Сефайна решила не отвечать, но она сказала:
– Она обещала… если я откажусь… во время обряда… приказать слугам… держать меня, пока я… не дам… согласия. А если бы я… не согласилась… поехать сюда, она бы… отвезла меня в… приют для умалишенных… и объявила бы… сумасшедшей.
– Будь она проклята! – вскричал герцог. – Как она могла придумать такой дьявольский план? И мы вынуждены были уступить!
– Я… боялась, – добавила Сефайна, – что, если она… поместит меня в приют, никто не будет знать, где я и мне придется остаться там… до самой смерти!
Герцог прижал руку ко лбу.
– Мы оба попали в западню, – сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13