Как только все они скрылись за кулисами, на арену, великолепный в своей ярко-малиновом фраке, белых бриджах и черном цилиндре, с длинным бичом в руках вышел маэстро.
— Леди и джентльмены! — начал он звучным, раскатистым голосом. — Мы имеем величайшую честь и удовольствие предложить вам сегодня единственный в мире, уникальный номер — загадочная и таинственная леди и ее удивительный, необыкновенный друг, который, несмотря на то что выглядит как лошадь, на самом деле — получеловек! Да, да, леди и джентльмены, позвольте представить вам — «Дама в маске и ее полуконь-получеловек»!
Цирк взорвался аплодисментами, и на арене появилась Калиста.
На ней было алое платье для верховой езды, все усеянное сверкающими звездами и расшитое серебряными блестками. Черная полумаска из бархата, обшитая по краям венецианским кружевом, почти полностью закрывала ее лицо, но граф был уверен, что он узнает ее стройную фигурку и великолепную посадку, где бы ему ни довелось ее встретить.
Кентавр тоже сильно изменился. Белая звездочка исчезла с его лба, то же случилось и с его белоснежными чулками на передних ногах. Теперь он весь был черный, как ночь, как вороново крыло, но шерсть его лоснилась, а грива и хвост были тщательно расчесаны заботливой рукой.
Для начала Калиста сделала на нем круг по арене, затем продемонстрировала различные номера.
Граф был восхищен ими, публика тоже смотрела в восторге, затаив дыхание.
По команде Кентавр поднимался на задние ноги, опускался на колени, припадая головой к полу, он танцевал и проделывал еще множество различных трюков, которым его научила Калиста. Он выполнял все это с необыкновенной грацией, которая напомнила графу чистокровных жеребцов испанской школы верховой езды в Вене.
Под непрекращающиеся аплодисменты зрителей на арену выехала карета из папье-маше, которую толкал человек, находившийся внутри нее.
На козлах сидел кучер, погонявший крохотного, довольно неказистого на вид пони.
Выхватив пистолет из нагрудного кармана, Калиста остановила карету.
Человек, сидевший в ней, пытался что-то возражать, но в этот момент Кентавр схватил зубами большой мешок, лежавший в карете, который, по-видимому, должен был изображать мешок с золотом, и понес его к краю арены, туда, где стоял бедный старичок в лохмотьях.
Дети радостно закричали и захлопали в ладоши. Тут мужчины выскочили из кареты и навели дула своих пистолетов прямо на Калисту и Кентавра.
Калиста верхом на Кентавре, подъехала совсем близко к тому месту, где сидел граф, и он услышал, как она тихо проговорила на ухо лошади:
— Ничего, малыш, не волнуйся! Спокойно!
Затем, не обращая внимания на наведенные на них пистолеты, лошадь галопом пронеслась через арену, эффектно перепрыгнула через картонную карету и исчезла.
Зрители разразились бурей аплодисментов. Калиста и Кентавр появились снова, лошадь кланялась точно так же, как она кланялась графу тогда, на берегу Серпентина.
Она низко, почтительно склоняла голову направо, налево, затем прямо перед собой. Потом они окончательно скрылись за кулисами, и начался следующий номер.
Теперь выступал силач-тяжеловес — очень смуглый, мускулистый, с надменным заносчивым видом. Он был в трико и расшитой блестками короткой тунике. Граф уже наизусть знал все, что сейчас произойдет: сначала он просто будет поднимать разные тяжести, а потом ему на голову и на плечи встанут три или четыре, а может быть, даже и шесть человек, и он будет стоять, удерживая равновесие вместе с ними.
Он подождал, пока начнется его выступление, и вышел из шатра.
Теперь ему нужно было отыскать Калисту и, что самое главное, — убедить ее вернуться домой вместе с ним.
Граф обогнул «Большой купол»; за ним, как он и ожидал, стояли клетки с дикими зверями — львами и тиграми.
Животные выглядели не такими дряхлыми, как в других цирках, и вид у них был довольно бодрый.
Здесь было также немало лошадей; некоторые из них уже закончили свое выступление, другие еще только готовились выйти на манеж.
Лошади в этом цирке были серые в яблоках; пышные султаны из перьев у них на головах, а также разноцветные седла и сбруя придавали им весьма живописный вид, и когда они все вместе выходили на арену, это было красочное зрелище.
Никто не обращал особого внимания на графа, пока он пробирался между фургончиками; некоторые из них были ярко раскрашены на манер цыганских; на других было просто крупными буквами выведено слово «ЦИРК».
Вокруг было множество палаток, в воздухе стоял шум и гомон голосов, люди торопливо пробегали куда-то, мужчины тащили стойки и разные приспособления к «Большому куполу», лай собак смешивался с ржаньем лошадей, — в общем, царила обычная цирковая суета и неразбериха.
Граф шел оглядываясь, пока наконец не заметил Калисту.
Она разговаривала с женщинами, толпившимися у своих фургончиков; некоторые из них сидели на ступеньках, другие — на траве; на всех были яркие, расшитые блестками цветастые одежды.
Калиста уже сняла свою шляпку и черную полумаску, но еще не переоделась; на ней по-прежнему было ярко-красное, ослепительное платье для верховой езды, которое даже на расстоянии выглядело дешевеньким и кричаще-безвкусным.
Калиста что-то сказала, и женщины засмеялись. Граф отошел в сторону, опасаясь, что его могут заметить.
Он не хотел подходить к Калисте на виду у всех, опасаясь взволновать или напугать се.
Граф держался в тени, стараясь, чтобы его не заметили, не теряя Калисту из виду. Он увидел, как она отошла от группы женщин и направилась к маленькому, ярко раскрашенному фургончику, стоявшему немного в стороне от других, на окраине лагеря.
Последовав за ней, граф заметил Кентавра, который уже поджидал ее.
— Подожди, я сначала переоденусь, — сказала она лошади и скрылась в фургончике.
Та как будто поняла обращенные к ней слова, так как спокойно продолжала стоять у ступенек, только время от времени помахивая хвостом, чтобы отогнать надоедливых мух.
Граф тоже ждал, не сводя глаз с фургончика, но не приближаясь, желая прежде удостовериться, что ему удастся поговорить с Калистой наедине, и им никто не помешает.
Она появилась на верхней ступеньке, одетая, как показалось графу, в длинную, ярко-красную цыганскую юбку и белую блузку; на плечах у нее была накинута шаль.
Граф совсем уже было собрался подойти к ней, как появился еще один человек — высокий, худощавый мужчина в одежде клоуна; лицо у него было как белая маска, которую, точно рана, прорезал кроваво-красный рот.
— Позвольте, я расседлаю для вас Кентавра, chere? — произнес он, обращаясь к Калисте.
Незнакомец говорил с сильным акцентом, и граф подумал, что он, вероятно, француз.
— Спасибо, Коко, — ответила Калиста, — но ты можешь опоздать — скоро твой выход.
— Я выступаю после Мандзани, — возразил клоун, — а вы же знаете — ах, Боже милостивый! — всем известно, как долго его вызывают; он без конца раскланивается после каждого своего выступления.
Калиста засмеялась.
— Он обожает аплодисменты! Просто жить без них не может!
— Он жадный, не правда ли? — заметил клоун. Калиста снова рассмеялась.
— Все мы любим, чтобы нас хвалили.
— Вы, chere, были merveilleuse ce soiri — сказал клоун.
— Благодарю, Коко, — просто ответила Калиста.
Клоун снял с Кентавра седло и положил его за дверью фургончика.
Калиста освободила его от сбруи, и жеребец, радостно взбрыкивая, чтобы показать, что он совершенно не устал после представления, отбежал в сторону, туда, где трава была гуще и сочнее.
Из большого шатра донеслись крики и звуки оваций.
— Тебе пора идти, Коко, — настойчиво сказала Калиста.
Клоун, сообразив, что времени у него в обрез, повернулся и побежал, лавируя между палатками и фургончиками, придерживая на ходу свою высокую шляпу.
Спустя мгновение, как раз когда граф снова собирался выйти из своего укрытия, — показался еще один человек.
Поверх трико, расшитого блестками, на нем был накинут длинный, ярко-алый плащ, и граф сразу же узнал силача-тяжеловеса, которого только что видел на манеже.
Вид у него, когда он направлялся к Калисте, был довольно внушительный.
— Твое выступление сегодня имело необыкновенный успех, Мандзани, — заметила Калиста. — Аплодисменты доносились даже сюда.
— Мы оба имели успех, — ответил тяжелоатлет. Он говорил по-английски с легким акцентом, глубоким, низким голосом, в котором звучало такое неприкрытое хвастовство, что графу стало противно. Он сразу почувствовал неприязнь к этому человеку.
— Я хочу поговорить с тобой. Калиста покачала головой.
— Мне нужно отдохнуть. Разве ты забыл, что мы снимаемся с места сегодня вечером, после представления? Нам и так предстоит бессонная ночь.
— Я помогу тебе собраться.
— Ничего, я справлюсь сама. Спасибо.
— Но я хочу помочь тебе; ты же знаешь, я всегда хочу тебе помогать!
— Это очень любезно с твоей стороны, — возразила Калиста, — но я прекрасно могу управиться без посторонней помощи.
— Ни одна женщина не может обойтись без помощи мужчины! — воскликнул Мандзани. — Вместе мы могли бы добиться величайшего признания и славы! Мы бросили бы этот жалкий бродячий табор и поступили бы в большой, настоящий цирк! Нас примут там с распростертыми объятиями, и мы быстро поднакопим деньжонок — мы станем богаты, очень богаты!
— Очень мило с твоей стороны, Мандзани, что ты предложил мне все это, — ответила Калиста, — но, знаешь, я предпочитаю работать одна.
— А вот этого-то я тебе и не позволю сделать! Пока они разговаривали, граф, стараясь держаться за другими фургончиками так, чтобы остаться незамеченным, подходил все ближе.
Теперь ему слышно было уже каждое слово их разговора, и он заметил тень робости и неуверенности на лице Калисты.
— Ты поедешь со мной, — произнес силач, протягивая руки к девушке. — Ты будешь моей подругой, и нам будет хорошо, очень хорошо вместе!
— Нет! — воскликнула Калиста.
Она сделала шаг назад, как бы желая убежать в фургончик, но Мандзани, мгновенно оказавшись рядом, схватил ее за плечи своими голыми волосатыми руками.
Он притянул ее к себе, и она тихонько вскрикнула.
Выйдя из своего укрытия, граф решительно шагнул к ним.
— Стой! — сказал он повелительно. — Немедленно отпусти леди!
Глава 5
Калиста и Мандзани на мгновение застыли, молча, удивленно глядя на него. Затем, когда силач обернулся к графу, девушка тихо спросила:
— Как вы нашли меня?
Не отвечая на ее вопрос, граф подошел к ней и сказал очень ласково и спокойно:
— Я приехал, чтобы забрать вас домой, Калиста.
Мандзани быстро подскочил к графу.
— Убирайся вон отсюда! — заорал он. — Ты что, не видишь, что ты здесь лишний?!
— У меня есть права на эту даму, — твердо возразил граф.
— А это мы еще посмотрим! — вызывающе крикнул Мандзани.
С этими словами он без предупреждения выбросил вперед свой громадный кулак, целясь прямо в лицо графу; тот, быстро отступив назад, едва успел уклониться от удара.
Тяжелый кулак, точно молот, ударил его в плечо; граф покачнулся. Не успел он еще как следует выпрямиться, как Мандзани снова бросился на него.
На этот раз граф был готов к нападению и парировал удар. Теперь они схватились по-настоящему, не на жизнь, а на смерть. Мандзани дрался яростно, не соблюдая никаких правил классической борьбы, его дикая, первобытная сила устрашала.
Он был сильнее и весил больше, чем граф, а руки у него были длинные и цепкие; к тому же, высокие гессенские сапоги графа скользили на влажной земле, цепляясь за траву, а его узкий, облегающий сюртук для верховой езды мешал ему, стесняя движения.
Тем не менее графу удалось нанести тяжеловесу резкий сильный удар по скуле, что несколько сбило с того спесь и поумерило его пыл.
В цирке всем уже давно было известно, что силач-тяжеловес обладает необузданным нравом и легко приходит в ярость, как бык, бросаясь на каждого, кто пытался пойти против него.
Лицо его исказила страшная уродливая гримаса безумной злобы, когда он, обхватив графа, сдавил его, не давая ему вздохнуть.
Это была поистине медвежья хватка человека, привыкшего напрягать свои сверх меры развитые мускулы, поражая всех нечеловеческой силой; на мгновение у графа перехватило дыхание, и он почувствовал, как ребра его хрустнули, сжатые чудовищными, железными пальцами этого человека-зверя.
Тем не менее ему удалось высвободиться, но в этот момент он поскользнулся, и Мандзани, воспользовавшись этим, нанес ему в лицо страшный удар справа, сопровождая его ударом слева и снизу в челюсть.
Граф пошатнулся и упал на спину.
Калиста вскрикнула от ужаса. Она увидела, что Мандзани нагнулся над графом, лежащим без сознания, намереваясь выместить на нем свою слепую злобу, нанося ему все новые и новые удары в лицо и в грудь.
Однако в ту минуту, когда силач уже занес свою огромную руку, чтобы ударить своего поверженного противника, он неожиданно получил такой сильный удар в затылок, что покачнулся и повалился вперед; второй удар заставил его уткнуться лицом в траву; больше он не шевелился.
Отбросив в сторону железный столбик, из тех, к которому обычно крепили полотнища палаток и который на этот раз послужил Калисте хорошим оружием, сразившим Мандзани, девушка опустилась на колени около графа.
Глаза его были закрыты, тоненькая струйка крови стекала по подбородку.
Она беспомощно смотрела на него, не зная, что делать дальше, когда услышала у себя над головой знакомый голос:
— Что случилось, chere?
Калиста подняла голову и, слегка задыхаясь от волнения, умоляюще сказала:
— Помоги мне! Пожалуйста, помоги мне, Коко!
— Кто это?
Поколебавшись всего лишь долю секунды, Калиста твердо ответила:
— Мой муж!
— Votre man? Когда Мандзани придет в себя, он убьет его!
— Знаю, — согласилась Калиста. — Мы должны унести его отсюда. — Достав носовой платочек, она вытерла кровь с подбородка графа. Потом, поднявшись, сказала решительно:
— Его лошадь должна быть где-нибудь неподалеку. Пожалуйста, найди ее, Коко.
Скинув свой высокий колпак, клоун вытер рукавом грим с лица и бросился на поиски.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27