— Я уверен, ты будешь ослепительна за ужином.
— Можешь ставить соверен, — бросила Клэрис. Ее руки скользнули на плечи маркиза, потом она
обвила его за шею и притянула к себе его голову.
К полному изумлению Идоны, она поцеловала его в губы и сказала:
— Пока меня не будет, не шали, или я устрою тебе веселенькую жизнь.
Не ожидая его ответа, она быстро пересекла комнату, и перья на ее шляпке затрепетали, когда она бросила Идоне:
— Скажите служанке, чтобы показала, где спальня, и помогла мне раздеться.
— Боюсь, это может сделать только моя старая няня, — ответила Идона, следуя за ней. — Она очень умелая, прислуживала еще моей матери.
— Да уж лучше бы ей оказаться такой. Если бы не его сиятельство, я бы взяла с собой горничную, но он пообещал, что здесь слуги найдутся.
К счастью, няня ждала внизу, у лестницы, словно почувствовала, что понадобится.
— О няня! — Идона предостерегающе посмотрела на старушку. — Это мисс Клэрис Клермонт, известная актриса. Она хочет отдохнуть перед ужином. Я знаю, ты ей поможешь.
Клэрис Клермонт уже поднималась по лестнице, раскачивая бедрами.
— Я надеюсь, мой багаж уже принесли и мой саквояж с косметикой? — бросила она, не оборачиваясь.
— Все ваши вещи наверху, мадам, — ответила няня, торопясь за ней.
Идона вернулась в гостиную.
По выражению лица няни было совершенно очевидно, что гостья ей не нравится, но Идона надеялась, что все обойдется и Клэрис Клермонт не начнет куражиться над старой женщиной или устраивать, как угрожала, веселую жизнь для всех.
Маркиз, с бокалом шампанского в руке, рассматривал портрет отца.
Идона подошла к нему, и он сказал:
— Теперь я понимаю, на кого вы похожи.
— Я думала, я больше похожа на мать.
— А она… умерла?
— Да, она умерла. Но папа жил здесь, пока вы… не убили его.
Она не собиралась этого говорить, слова вылетели сами собой, прежде чем она успела сообразить.
Повисло неловкое молчание, а потом маркиз сказал:
— Вы действительно обвиняете меня в убийстве отца?
— Если бы вы не искушали его абсурдной игрой, он был бы жив, — ответила она.
— Азартная игра, в ней может участвовать любой.
— Но большинство людей не ставят на карту все, включая, как я понимаю, и свою дочь.
И снова замолчали. Потом маркиз, медленно растягивая слова, проговорил:
— Лоусон сообщил, что в поместье живет дочь сэра Ричарда. Но ваш отец так молодо выглядел и так был хорош собой, что я представлял себе ребенка.
— А какая разница? — спросила Идона. — Как вообще можно включить в ставку людей?
— Честно говоря, когда бумага была составлена, — ответил маркиз, — и мне ее показали, я больше думал о лошадях…
Прежде чем Идона нашла, что ответить, он спросил:
— А у вас есть какие-нибудь средства?
— Нет, конечно, нет. Если бы они были, я бы заплатила отцовские долги.
— Стало быть, он оставил долги? — поинтересовался маркиз.
— Я уверена, мистер Лоусон вам сказал, что папа не только занимал наличные, но и все наше имение в долгах. Мы не могли больше брать в банке, и папа распродал большинство вещей в доме.
В голосе Идоны чувствовалось страдание, и это не осталось незамеченным для маркиза.
— Покажите мне мебель, о которой говорил мистер Лоусон, — сказал он.
Подавленная, она повела его по коридору в гостиную матери.
Полуденное солнце проникало сквозь окна, наполняя комнату ослепительным светом.
Пахло цветами, которые Идона поставила здесь накануне. Из тонкого аромата весенних цветов явственнее всех чувствовался запах белых фиалок.
Миниатюры, висевшие по обе стороны камина, как и французская мебель, столь любимая матерью, сияли на солнце.
Идона заметила, что маркиз огляделся, как ей показалось, разочарованно; на его лице появилась презрительная усмешка.
Эта мебель так много значила для нее, а он… В сердце Идоны вдруг поднялась волна ненависти, и она пожалела, что не дала разбойникам убить маркиза. Она понимала, что думать так грешно, но ничего не могла с собой поделать.
— Но вы все же спасли меня, — тихо проговорил маркиз.
Девушка уставилась на него, не веря себе: неужели он прочитал ее мысли?
— Вы… что, знаете… о чем я думаю? — спросила, запинаясь, она.
— Все слишком очевидно, мисс Овертон. Может, я снова должен поблагодарить вас за спасение?
Идона смущенно отвернулась, а он насмешливо предложил:
— Вы можете воспользоваться возможностью и попросить меня, о чем хотите. Для меня будет делом чести выполнить вашу просьбу.
— Вы действительно так считаете? — спросила она.
А потом, увидев цинично скривившиеся губы, добавила:
— Нет, нет, это нехорошо!.. Я поступила как должно поступить любой христианке в подобных обстоятельствах, я вам уже говорила, и мне не нужно никакого вознаграждения.
— Вы совершенно уверены? Вам не кажется, что вы ведете себя глупо или, лучше сказать, непрактично?
Идона помолчала, а потом сказала:
— Я собиралась попросить вашу светлость об одном — позаботиться о стариках, которые живут в доме. Я имею в виду слуг: конюха, который здесь работает тридцать лет… двух стариков-садовников и, конечно, всех, кто уже не в состоянии работать.
— А что вы ждали от меня? Что я, по-вашему, должен был сделать? — спросил маркиз. — Выбросить их в канаву и дать умереть голодной смертью?
Идона сцепила пальцы и проговорила:
— Пожалуйста… я не хочу вас сердить, я просто хочу, чтобы вы поняли, как много значат для меня эти люди.
— И больше вы ничего от меня не хотите? Идона беспомощно развела руками и взглянула на портрет матери над камином.
— Насколько я понимаю, это ваша мать, — сказал маркиз. — Вы очень похожи на нее. А как вы думаете, что попросила бы она на вашем месте?
Впервые за все время Идона улыбнулась:
— Мама всегда верила, что люди добры и справедливы. И я думаю, милорд, она как раз и положилась бы на вашу доброту и справедливость.
Маркиз уставился на Идону, точно подумал, что ослышался.
Потом проговорил:
— Вы еще не сказали мне, чего бы хотели лично для себя?
Идона тяжело вздохнула:
— Я, конечно, не могу ничего требовать, но если бы вы разрешили мне остаться в этом доме, я была бы очень счастлива.
— Одна?
— Но у меня есть няня, она со мной со дня рождения, и одна супружеская пара, которая присматривает за домом. — Идона посмотрела на маркиза умоляющим взглядом. — Они очень боятся, что вы их выгоните и им придется идти в работный дом.
— А сколько вам лет? — поинтересовался маркиз.
Ей показалось, что вопрос не имеет отношения к теме разговора, но она послушно ответила:
— Восемнадцать с половиной.
— И вы считаете, что вас устроит жизнь здесь? Или есть местный красавчик, вскруживший вам голову?
— Такое предположение вы уже высказывали, — тихо сказала Идона. — И я отвечаю: никого нет.
Маркиз приподнял брови, будто не веря ей.
— Я была год в трауре после смерти матери, а потом мы оказались в трудном материальном положении, и я не могла позволить себе развлечений. Папа часто ездил в Лондон. Но я была счастлива здесь. Мне нравится кататься верхом, заниматься домом.
Ей показалось: маркиз смотрел на нее из-под полуопущенных век и не верил.
— Я нахожу вас совершенно удивительной, мисс Овертон. И, конечно, думаю, что с вашей стороны большая ошибка ездить верхом в одиночестве, как сегодня. Если бы разбойники поняли, что вы их подслушивали, последствия для вас могли быть самыми плачевными. Как, впрочем, и для меня.
Идона засмеялась:
— Очень сомневаюсь, что разбойники заинтересовались бы мною. У меня нет ни денег, ни дорогих украшений.
Маркиз насмешливо скривил губы, догадавшись, что она не поняла намека. И сказал:
— Разбойники или не разбойники — словом, вам не следует скакать в одиночестве. Я думаю, что такой молодой особе, как вы, не следует оставаться в доме, который теперь принадлежит мне.
— Я… я не понимаю…
— Тогда позвольте мне изложить суть яснее, — ответил он. — Поскольку этот дом мой, я могу приезжать или нет, но если вы останетесь здесь, пойдут всякие разговоры.
Идона смутилась.
— Вы хотите сказать, — начала она, — что станут говорить, будто я у вас на содержании?
— Совершенно верно!
Идона вспомнила, что маркиз предлагал этот дом Клэрис Клермонт, но та предпочла дом в Челси. И он собирается купить ей тот дом. И она будет в нем жить…
И тут Идона все поняла. Ну какая она глупая!
Она никогда не понимала, что люди имеют в виду, рассказывая шепотом о джентльменах в Лондоне, сопровождающих красивых женщин, которых не принимали в обществе.
Сейчас Идона вспомнила, как отец говорил своему другу вскоре после возвращения из столицы:
— Я видел в один из вечеров Квекса. Он стал хозяином Крум-Фоксхаус.
— Слышал, — ответил друг.
— И он завел, — продолжал отец, — хорошенькую любовницу, красотка, каких поискать! Лицо ангельское, язык дьявольский. Квекс очень ею гордится.
— Ничего удивительного. Но скоро это приобретение наскучит ему, — ответил друг. — Они все ему быстро надоедают.
Оба рассмеялись, а сейчас Идона вспомнила этот разговор и с ужасом поняла, кем была Клэрис Клермонт для маркиза.
Девушка не понимала до конца последствия подобной связи, но была абсолютно уверена, что он может купить этой женщине дом, может целовать ее при незнакомых людях и тем не менее никогда не предложит ей стать его женой.
И если бы она, Идона, продолжала жить в доме, который ей больше не принадлежит, ее тоже могли бы отнести к разряду таких женщин, как Клэрис Клермонт.
Она в ужасе вскрикнула. Потом, взглянув на маркиза, наблюдавшего за ней, снова подумала, что он, должно быть, читал ее мысли.
Глава 4
Идона спускалась к обеду с дурным предчувствием. В глубине души она надеялась, что маркиз не захочет, чтобы она обедала вместе с ним и с Клэрис Клермонт.
Они вышли из гостиной матери в библиотеку, потом направились к большой гостиной.
— Когда у вас обед? — спросил маркиз.
— При отце мы обедали в семь тридцать. Но если вы хотите позже…
— В семь тридцать меня устраивает, — перебил ее маркиз.
Остановившись у двери гостиной, Идона нерешительно сказала:
— Может, вы предпочитаете обедать с мисс Клермонт наедине, тогда я могу поесть у себя в комнате…
— Вы полагаете, что это я так хочу или это ваше желание?
В его тоне она услышала агрессивность и поспешно ответила:
— Я хочу… сделать так, как вы предпочитаете, милорд.
— Поскольку это еще ваш дом, мисс Овертон, я полагаю, что я ваш гость, а вы — хозяйка.
Идона покраснела: она решила, что он снова смеется над ней. Оглядев гостиную, она сказала:
— Я буду вам очень благодарна, если вы сразу поставите меня в известность относительно дальнейшей судьбы этого дома. Полагаю, вы понимаете, что мне крайне трудно находиться в неведении.
Произнеся это, она прошла через комнату к большой вазе с желтыми нарциссами.
Маркиз наблюдал за ней, потом, поскольку он ничего не ответил, она повернулась к нему, уверенная, что он смотрит на нее из-под полуопущенных век с тем циничным выражением лица, которое ей больше всего не нравилось.
Он продолжал молчать, и она спросила:
— Что-то не так?
— А почему вы так решили?
— У меня ощущение, что вы собираетесь мне сказать… что-то такое… что меня очень взволнует.
— Вы пытаетесь быть такой же проницательной по отношению ко мне, как я к вам? — спросил маркиз.
— Я думаю, — быстро сказала Идона, — не столько о себе, сколько о людях, чья жизнь зависит от вашего решения.
— В данный момент меньше всего я озабочен ими, — ответил маркиз. — Я думаю о вас. И если бы ваш отец был жив, именно этого он бы ждал от меня.
Маркиз посмотрел на портрет сэра Ричарда, и вдруг Идону пронзила, как мечом, мысль о том, что если он ее куда-то отошлет из дома, она уже никогда больше не увидит портретов отца и матери!..
Маркиз, точно следуя собственным мыслям, сказал:
— Вы говорили, что ваш отец безрассудно отдавался азартным играм. А ведь если бы он выиграл, у вас было бы совершенно другое отношение и к играм, и к выигрышам.
Он произнес это так, будто хотел в чем-то обвинить Идону. Она ответила:
— Дело не в том, кто выиграл. Просто я считаю, что нельзя ставить на карту все и вся.
— Вы говорите это из ханжества?
— Но я действительно думаю, что это противоречит здравому смыслу, — ответила она. — Вы можете себе позволить потерять пятьдесят тысяч фунтов, хотя, полагаю, ими можно гораздо лучше распорядиться. Но папа не имел права рисковать абсолютно всем.
Ее голос дрогнул на последнем слове, и она повернулась к окну, чтобы маркиз не увидел ее повлажневшие глаза.
Маркиз пересек комнату и встал у нее за спиной.
— Никто из нас, какой бы умный ни был, не способен повернуть часы назад. Что случилось, то случилось, и сейчас надо искать из создавшегося положения самый лучший выход для вас, — сказал маркиз.
— Ну, может, я смогу жить в каком-нибудь другом доме в имении? Тогда ни у кого не будет оснований интересоваться мною.
— Да похоже, что и сейчас вами мало кто интересуется, — заметил маркиз.
Она подумала, что он намеренно так груб с ней, и напряженно проговорила:
— Да, у меня никогда не было много друзей, но меня любили родители, и это самое главное. И я… вполне довольна!..
Идона говорила горячо, потому что ей казалось: маркиз смеется над ней. Она добавила:
— Мне кажется, вы стараетесь меня убедить, что я беспомощна и неумела, но, может, когда-нибудь, милорд, я вас удивлю.
— Да вы меня уже удивили, — ответил он. — Никогда раньше не встречал женщину, которая так ловко обращается с оружием. У вас к тому же молниеносная реакция.
— Да, и все же мне неприятно сознавать, что я убила человека, пусть даже разбойника, — сказала Идона.
— Весьма похвально!
Перехватив его насмешливый взгляд, Идона почувствовала, что ненависть к этому человеку охватила ее с новой силой.
Она отвернулась от маркиза, понимая, что каким-то непонятным образом ему удается читать ее мысли.
— Ну, а сейчас послушайте о планах относительно вас.
Идона напряглась, продолжая смотреть в окно, как солнце опускается за древние дубы.
— Поскольку вы теперь моя собственность и моя подопечная, я увезу вас в Лондон и дам возможность посмотреть на жизнь общества, которое вы намерены презирать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14