Что бы ни случилось, мы должны выполнить наши обязательства на сегодня.
– А что потом?
– Мы обсудим наши планы вечером, – ответил сэр Харвей. Он бросил беглый взгляд на часы. – Мы уже опаздываем во дворец графа. Пока вы отдыхали, он прислал записку, в которой приглашал нас полюбоваться регатой с его балконов. Я согласился, и он сочтет странным, если мы не появимся. Сегодня вечером должен состояться еще один бал, на который мы приглашены. Но мы не будем там задерживаться, а вернемся сюда пораньше, чтобы обо всем поговорить. Вас это устраивает?
– Вполне, – ответила Паолина. – Но, мой дорогой, я надеюсь, вы будете осторожны все это время?
– Да, конечно, – пообещал сэр Харвей. – Я постараюсь ни на мгновение не выпускать вас из вида.
Паолина вздрогнула, вспомнив полные губы герцога и тот ужас, который она испытала, пытаясь спастись от его преследований.
– Слава богу, что его рука все еще на перевязи, – заметила она. – Вам следовало бы ударить сильнее.
– Оказывается, вы еще и кровожадны, – поддразнил ее сэр Харвей. – Вот уж никогда не мог бы предположить.
– Да, я вас понимаю, – отозвалась Паолина. – Но я боюсь его. У меня такое ощущение, словно он что-то замышляет против нас. Может быть, мы и в безопасности, пока находимся в Венеции, но рано или поздно он непременно захочет свести с нами счеты. Он из тех людей, которые по натуре очень злопамятны.
– Он не причинит нам вреда, пока мы остаемся здесь, а затем мы как можно скорее переправимся в Австрию, – успокоил ее сэр Харвей. – Не тревожьтесь. У вас на лбу могут появиться морщинки, и тогда больше никто не будет считать вас красавицей, – добавил он шутливым тоном.
– И вы тоже разлюбите меня? – спросила девушка.
– Я буду любить вас, даже когда ваше лицо будет покрыто морщинами, волосы поседеют, а глаза утратят свой блеск, – ответил он. – Неужели вы не поняли, как вы мне дороги? Все в вас, с головы до ног, кажется мне совершенством, и в особенности та милая вещица, которую вы отдали мне и которую вы называете сердцем.
– Если бы я только была уверена в том, что вы отдали мне свое, – отозвалась Паолина.
– Вы можете в этом не сомневаться, – ответил он, – потому что я люблю вас так, как прежде никогда и никого не любил. Теперь вы довольны?
Она поднялась на цыпочки, чтобы поцеловать его в щеку.
– Теперь – да, – прошептала она чуть лукавым тоном и, когда он протянул руки, чтобы удержать ее, выскользнула из его объятий и бросилась в комнату.
Казалось, что регата продолжалась целую вечность, несмотря на то, что, когда они прибыли во дворец графа, несколько гондол, участвовавших в состязании, уже проплыли мимо него. Там уже собралось большое общество дам и кавалеров, наблюдавших за регатой с балконов, и у Паолины сложилось впечатление, что все они были искренне рады видеть ее и сэра Харвея. Но в глубине души она невольно спрашивала себя, были бы они столь же дружелюбны к ним обоим, если бы знали правду.
– Вы становитесь все красивее с каждым днем, – заявил граф. – Я полагал, что запомнил в точности ваш облик, и все же, когда вы появились, я понял, что ошибся, и ваше лицо еще более привлекательно, чем мое воспоминание.
– Вы удостаиваете меня восхитительными комплиментами, – улыбнулась Паолина и затем присела в глубоком реверансе перед тетушкой графа, сурового вида пожилой дамой, седые волосы которой, уложенные в высокую прическу, покрывала черная кружевная вуаль. Она носила великолепные бриллиантовые серьги и брошь в виде букета из тех же камней, приколотую к корсажу платья.
– Для нас огромная честь видеть вас, сударыня, – произнесла Паолина.
Вдовствующая графиня наклонилась вперед и слегка коснулась веером ее руки.
– Вы славное дитя, – сказала она. – Я слышала о вас от моего племянника, и то, что я от него узнала, заранее расположило меня к вам.
Паолина в знак признательности снова присела в реверансе и затем, когда внимание его тетушки было отвлечено другими гостями, граф отвел Паолину в сторону и произнес:
– Вы покорили сердце моей тетушки. Я никогда не замечал, чтобы она была с кем-либо столь же любезна. Обычно она недолюбливает молодых женщин и не упускает случая съязвить на их счет.
– Я польщена, – отозвалась Паолина.
– Мне кажется, что вы способны очаровать любого, – продолжал он чуть слышно. – В вашем облике есть нечто, что внушает уверенность в том, что вы – подлинное сокровище и в вашей душе не может быть места злу или лжи.
Паолина отвела от него взгляд.
– Вам не стоит так говорить, потому что мы по большей части совсем не те, чем кажемся.
– Я убежден, что знаю вас, – заявил он в ответ.
Граф хотел добавить еще что-то, но тут его голос потонул в приветственных криках и возгласах гондольеров, доносившихся снизу. Гондола, плывущая впереди, лишь на половину корпуса опережала своих соперников.
Когда общее возбуждение ненадолго улеглось, все собравшиеся перешли в один из огромных парадных залов, куда были поданы закуски, вино и особый род печенья, которое готовили только по торжественным случаям.
– У нас подают на стол множество деликатесов, – объяснил граф Паолине, – хотя я должен признать, что большая часть из них французского происхождения. Мы, венецианцы, устали от плотной, однообразной пищи, которой нас потчевали в течение веков, и потому вошло в моду приглашать поваров из Франции, а теперь у нас появились собственные изысканные блюда, свойственные только венецианской кухне.
– Я никогда не пробовала ничего вкуснее! – воскликнула Паолина.
Однако ей было трудно проглотить хотя бы кусок. Она была слишком взволнована, находясь под обаянием нового и волшебного чувства в своей душе, чтобы уделять внимание столь приземленным вещам, как еда. Девушке стоило немалых усилий не смотреть все время в сторону сэра Харвея или сосредоточиться на том, о чем говорили окружающие. Он стоял неподалеку, беседуя с некоторыми из присутствовавших дам и кавалеров, и Паолина невольно подумала, что он выглядел бы представительным в любом обществе. В сравнении с его камзолом из серого, стального оттенка атласа более яркие, пестрые костюмы других кавалеров казались слишком вычурными и даже несколько безвкусными.
Словно прочитав ее мысли, сэр Харвей обернулся к ней, их взгляды встретились, и Паолина почти против воли, словно не в силах удержаться, направилась через комнату в его сторону.
– Ты устала? – осведомился он сочувственным тоном. – Наверное, нам лучше вернуться к себе, чтобы ты могла отдохнуть перед тем, как мы отправимся на бал.
– Вы дали слово пообедать сегодня со мной, – отозвался граф.
– Но мы только вчера обедали у вас, – возразила Паолина. – Мне казалось, что у нас есть другие планы.
– Граф вынудил меня пересмотреть их, – произнес сэр Харвей с улыбкой. – Ему очень хочется, чтобы мы пообедали у него en famille, без большого числа приглашенных.
– Моей тетушке не терпится познакомиться с вами поближе, так что отказаться было бы крайне нелюбезно, – заметил граф.
– Конечно, я согласна со всем, что решит мой брат, – улыбнулась Паолина.
– Вы очень преданы своему долгу.
– Да, конечно.
С этими словами она бросила беглый взгляд из-под ресниц на сэра Харвея, но тут же, вспомнив, что влюбленные всегда так или иначе выдают свой секрет, усилием воли заставила себя смотреть в другую сторону.
И все же, возвращаясь из палаццо графа домой в гондоле, девушка не устояла перед искушением вложить свои пальцы в ладонь сэра Харвея в надежде, что гондольеры не заметят ее жеста. Она почему-то чувствовала настоятельную потребность дотронуться до него, ощутить тепло его рукопожатия и обрести покой от одного прикосновения его сильных пальцев.
– Я люблю вас, – донесся до нее его приглушенный шепот. Хотя его слова едва можно было расслышать за тихим плеском воды и скрипом весел в уключинах, ей удалось их разобрать, и губы ее шевельнулись в ответ:
– Я тоже люблю вас.
Паолина надеялась, что, вернувшись к себе в палаццо, они останутся одни. Но у самого порога они заметили поджидавшую гондолу изящной работы, которая, как они знали, принадлежала графине.
– Что ей могло понадобиться? – спросила Паолина.
Сэр Харвей покачал головой.
– Понятия не имею. Но вы не беспокойтесь. Несмотря ни на что, она относится к нам очень благожелательно.
– У меня нет желания видеть ее, – сказала Паолина. – Разве не странно, что графиня явилась сюда, когда она в глубоком трауре?
– Мне самому это не понятно, – согласился сэр Харвей. – Давайте поднимемся наверх и спокойно примем даже самое худшее.
Он взял ее под руку и помог подняться по лестнице. Графиня, вся в черном, сидела на диване в дальнем конце галереи. Она выглядела очень маленькой, печальной и сломленной, и природная доброта Паолины побудила ее тотчас броситься ей навстречу.
– Я так сочувствую вам, – обратилась она к графине, и когда дамы обменялись поцелуями, графиня, чье лицо было мокрым от слез, усадила Паолину рядом с собой на диван.
– Мне необходимо было проведать вас, – произнесла она, всхлипывая. – Вы оба единственные, с кем я могу говорить о моем несчастном брате без недомолвок.
– Что сообщили свету? – спросил Харвей.
– Врачи составили заключение, в котором говорится, что смерть последовала в результате внезапного сердечного приступа, вызванного переутомлением, и что мой брат также страдал от не известной медикам болезни, о которой никто не подозревал. Сейчас мы пытаемся заставить наших кузенов и более дальних родственников поверить в это. Но я вдруг почувствовала, что не могу более терпеть эту ложь, и потому решила прийти сюда и повидаться с вами.
– Я очень рада, что вы здесь, – ответила Паолина со всей искренностью. – Харвей, не был бы ты так любезен принести рюмочку вина для графини?
– Пожалуйста, зовите меня Занеттой, – попросила графиня. – Не будем сейчас придавать значение пустым формальностям.
– Конечно, не будем, – согласилась Паолина тоном утешения. – И я хочу, чтобы вы знали, что мой брат и я глубоко соболезнуем вам. С вашей стороны было очень мило прислать мне те цветы. Они очень мне помогли.
– Видите ли, – произнесла графиня, как-то странно взглянув на сэра Харвея, – сейчас меня беспокоит вопрос о том, что будет со мной теперь, когда мой брат умер. Я жила с ним, потому что он был одинок. Теперь же вся моя жизнь сломана.
Она сделала короткую паузу и затем добавила, явно колеблясь:
– Я даже спрашивала себя... раз вы все равно собираетесь в Лондон, не могли бы вы... взять меня с собой?
– Взять вас с нами! – воскликнула Паолина.
– Это было всего лишь предположением, – отозвалась графиня. – Я хотела бы уехать подальше от Венеции, от воспоминаний о моем брате и от всех призраков прошлого, что обитают в дальних углах дворца. Кроме того, я слышала, – наивно добавила она, – что венецианские дамы имеют огромный успех в Сент-Джеймсе.
– Вы имеете в виду, очаровательные венецианские дамы, – заметил сэр Харвей.
Она улыбнулась ему в ответ – слабый отголосок ее былого кокетства. Паолина с растерянным видом взглянула на сэра Харвея.
– Нам бы это доставило огромное удовольствие, – произнес он, – но, по правде говоря, мы не намеревались возвращаться в Англию в ближайшее время. Покинув Венецию, мы предположительно направимся в Австрию, а затем в Швейцарию. Моя сестра прошлой зимой была нездорова, и мы подумали, что это пошло бы на пользу ее легким. Мы бы охотно предложили вам сопровождать нас, но, к сожалению, мы собираемся остановиться у одного из наших друзей в довольно стесненных условиях, и попросить его принять еще одну гостью значило бы злоупотребить его великодушием.
– О да, конечно, я понимаю, – отозвалась графиня. – Но, быть может, вы вспомните обо мне, когда вернетесь в Англию?
– Непременно, – заверила ее Паолина. – Я знаю, мой брат искренне жалеет о том, что мы в данный момент ничем не можем помочь вам, но вы тоже можете понять наши трудности.
– Разумеется, – ответила графиня. – Я только надеялась, что это возможно.
С этими словами она взглянула на сэра Харвея, и Паолина убедилась, что молодая венецианка действительно была влюблена в него. Внезапно она почувствовала острую жалость к этой женщине, так как сама слишком хорошо знала, что такое любовь – душевная боль, муки ревности, чувство опустошенности от сознания того, что желаешь недостижимого.
Паолина инстинктивно протянула к ней руки.
– Вы наш друг, – сказала она. – Как только представится случай, мы сделаем для вас все, что в наших силах. Надеюсь, вы верите мне?
В ее голосе чувствовалась искренность, и графиня взглянула на нее с благодарностью.
– Вы так добры, – с чувством произнесла она, – и так не похожи на большинство женщин, которые готовы разорвать друг друга на куски.
– Я не думаю, что это справедливо по отношению к вам, – возразила Паолина. – Мне кажется, все должны любить вас.
– Вы даже не представляете себе, как я одинока, – ответила графиня. Она слегка вздохнула и затем добавила: – О, я совсем забыла. У меня есть кое-что для вас. Думаю, вам это будет приятно.
Она открыла ридикюль и, достав оттуда мужской перстень с печаткой и ограненным изумрудом в золотой оправе, вручила его Паолине.
– Но я не могу взять его, – запротестовала та.
– Пожалуйста, прошу вас, – взмолилась графиня. – Мой брат любил вас. Это то самое кольцо, которое он всегда носил. Он, без сомнения, пожелал бы, чтобы оно досталось вам.
Она всхлипнула и поднялась с дивана. Паолина осталась сидеть, рассматривая кольцо, а сэр Харвей между тем подал руку графине и проводил ее вниз по лестнице до гондолы. Она позволила им уйти вместе, так как ей казалось, что это было самое лучшее, что она могла сейчас сделать.
Бедняжка Занетта, которая любила сэра Харвея и даже понятия не имела, что он никогда не сможет ответить ей взаимностью. Возможно, придя к ним сегодня, она втайне надеялась, что он объяснится с нею и предложит ей поехать с ним в Англию в качестве не только его спутницы, но и его невесты.
Это был отчаянный шаг отчаявшейся женщины, и Паолина вдруг задумалась о том, сколько еще трагедий разыгрывалось за великолепными фасадами роскошных дворцов и сколько разбитых сердец и сломанных судеб скрывали эти мраморные стены и дорогие интерьеры?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34