Три с половиной мили – это достаточно далеко?
Мир, укутанный вереском и камнем, покрывало утреннее спокойствие, нарушаемое только жужжанием комаров и пчел. Даже скрип его стремянного ремня и сухой свист хвоста Молота Битвы казался оглушительным.
Интересно, что величайшего героя легенд описывали как человека, который в дракона что-то швырнул – вместо того, чтобы возвышенно отрезать ему голову одним движением могучего меча, и к черту Селкитара, Антару Воительницу и Гримониуса Гримблейда, благодарю покорно.
Молот Битвы втянул воздух и прижал уши. Хотя ветер дул с юга, с руин Кайр Дхью, но если жеребец смог почуять дракона отсюда, то смог ли дракон почуять их?
Или услышать, при полном отсутствии пронзительных рассветных криков птиц?
Драконья погибель. Он был единственным, кто, предположительно, все это знал.
Джон согнул руки. Стены завала все еще защищали его, а журчание ручейка, может, скрывает щелканье копыт Молота Битвы. Проблема с драконами большей частью была в том, что никто не знает, что сработало.
Он соскользнул с седла, проверил подпруги, проверил гарпуны в своих кобурах. Поднял каждую их четырех ног боевого коня, чтобы быть уверенным, что тот не подцепил камня. Это все, что мне нужно. Проделывая все это, он мысленно просматривал руины. Он проверял их несколько месяцев назад; вряд ли там многое изменилось. Дракон мог залечь в склепе.
Он должен поймать его там, прежде чем тот поднимется в воздух.
Лестница, холл, дверь, дверь…Как быстро передвигаются драконы? Моркелеб появился из тьмы главного рыночного зала Бездны Ильфердина словно атакующая змея. Разрушенные стены, обрыв склона, и все вперемешку с вереском и выпавшими кирпичами. Рвы, незаметные из-за сорняков, что в них росли. …Что за место для галопа. По крайней мере, хоть местность ему знакома.
Он пристроил свой шлем поплотнее на голове, а в волосах все еще развевалась красная лента. Джен, у меня неприятности, ты нужна мне, приходи скорее.
Хотя он полагал, что если она видит его в своем кристалле сейчас, она догадается об этом и без ленты.
Он снова закрепил очки, опустил руку назад, чтобы коснуться первого гарпуна в кобуре, и глубоко воздохнул.
– А ну, выходи, подлый червь, – прошептал он и дал шпоры.
Они знали о твоем приближении с пятисот ярдов, с подветренной стороны, против ветра, во тьме, в бурю. В этом, кажется, были единодушны все легенды. Может и больше, чем с пятисот. Может и намного больше.
Молот Битвы понесся по открытой почве стремительным галопом, а Джон наблюдал за бесконечностью стен перед ним: разрушенный камень, продольные балки внешних стен, угловатые сосны и карликовые ивы, раскинувшиеся на земле. Теперь все было разрушено и сожжено драконьей кислотой и ядом его дыхания. Он представлял это мысленно, оскальзываясь на вдребезги разбитом лестничном пролете. Сто футов длиной…Бог Земли, пусть они ошиблись в этом…
Он был тут, в расколотых воротах. Сентуивир, голубой с золотом на суставах. В пятидесяти футах впереди, вздыбившийся, вскинув птицеобразную голову. Голубой, как горечавка, голубой, как лазурь и сияние зари, переливающийся голубизной как летнее море, весь усеянный, вышитый и расцвеченный лютиково-желтым, с глазами, подобными двойным расплавленным опалам, золотым как старинное стекло. От этой красоты у него перехватило дыхание, а рука пошла назад, смыкаясь вокруг ближайшего гарпуна, хотя он знал, что было еще слишком далеко, чтобы бросить, и размышлял 60 футов в дюймах – это…
Сентуивир, голубой с золотом на суставах.
Тварь прошла через ворота и раскрыла крылья, и Джон метнул: кистью, спиной, бедрами, каждым мускулом, которым владел. Гарпун ударил по розовой впадине ниже правого крыла, где кожа была нежной, словно бархат, и он жестко осадил Молота Битвы и резко свернул в сторону, уходя, выхватил другое орудие и вскинул его, чтобы швырнуть в пасть.
Алкмар, если ты среди богов, ты мог бы помочь…
Первый гарпун промазал, когда по нему нанесла удар змееподобная шея, гигантская узкая голова, обрамленная защищавшей ее гривой, черно-белой, бледно-желтой и зеленовато-голубой. Молот Битвы пронзительно заржал, упал и завертелся, сбитый с ног резким размашистым ударом драконьего хвоста, а Джон, оттолкнувшись, почти инстинктивно высвободился от стремени и перекувырнулся. Желто-зеленая кислота глухо ударила в вереск под его ногами, и жесткая щетка обратилась в пламя.
Молот Битвы. Он слышал, как лошадь снова визжит от боли, но не отважился повернуться, чтобы посмотреть, только сгреб с земли четыре гарпуна
– сколько смог достать – и побежал.
Сохрани это до ворот. Сохрани это до ворот. Если он остался на земле, у тебя есть шанс.
Звездная птица снова нанесла удар по нему, головой и хвостом, плюнув кислотой, что воспламенялась в воздухе. Джон ринулся под прикрытие разрушенной стены, потом перекатился, быстро приблизившись к ограде, ошеломленный струящейся стеной сине-золотых шипов. Вереск вокруг него горел ярким пламенем, дым жег глаза. Дракон кусался, хлестал, отбрасывал его, беспрепятственно уползая из ограничивавших его стен. Джон ударил его гарпуном, пытаясь остановить; когти, похожие на клинки с золотыми лезвиями, перехватили его ногу, лишив равновесия. Он снова ударил гарпуном, когда эта голова с зубами, похожими на мокрые зубила, и слюной, выжигающей кровь, нагнулась к нему.
Слепящие удары, жар, борьба за свободу. Один раз он упал и скатился в старый оборонительный ров за секунду до того, как в землю ударил шипастый набалдашник на конце драконьего хвоста. Он осознавал, что ранен и сильно истекает кровью, но не знал, когда или как это случилось. Только боль и тот факт, что он не мог вздохнуть. Он всадил второй гарпун, и третий, а затем раздался ужасающий кожистый треск крыльев, и он увидел солнечный свет сквозь золотые перепонки и светящиеся темно-красные вены, когда дракон поднялся, взлетел невесомый, словно лист, гонимый ветром. В отчаянии Джон бросился под прикрытие упавшей стены и где-то даже с удивлением понял, что не может стоять.
Будь оно все проклято.
Он бросился под камень за секунду до того, как на его голову пролился ливень кислотного огня: дым, удушье, яд. Все плыло перед глазами и он пробрался подальше в расщелину, подсчитывая, где может отсюда выйти, как ускользнуть, чтобы подождать, пока подействует отрава. Мог ли порошок, что он обычно использовал для загущения, помешать сделать эту работу? Боль в икрах и бедрах и тошнотоворная слабость сказали ему, куда он ранен. Он нащупал в кармане один из шелковых шарфов Дженни, обмотал ногу жгутом, и тут с небес на камень снова устремились огонь, кислота, яд. Дым. Жар.
Он вырвет этот камень сверху…
У него был за поясом топор, он его вытащил и вонзил в когти, что продирались сквозь камень и корни над его головой. Громадная пятипалая рука восемнадцати дюймов в поперечнике, по которой он и ударил со всей силы, так что кровь, вырвавшаяся наружу, опалила лицо. Над ним, над защитными камнями, слышался визг Сентуивира, а под ударами этого чудовищного хвоста на голову рушились камни.
Будь ты проклят, от этого яда тебе бы к этому времени следовало, по меньшей мере, неважно себя чувствовать.
Стена над ним подалась. Кровоточащее тело пожирали тьма и боль.
Безмолвие.
Его власть над сознанием ускользала, как будто он цеплялся за скалы над пропастью. Он знал, что именно лежит в этой пропасти, и не хотел заглядывать туда.
Лицо Яна, искривленное дымом и ядовитыми испарениями, блестевшее от слез. Он не мог представить себя проливавшим слезы из-за собственного отца ни в двенадцать, ни в шестнадцать, когда этот драчливый, раздражительный, краснолицый человек умер, ни в любое другое время. Видения изменились, и какое-то время дым, обжигавший глаза, был дымом от пергамента, который скручивался и чернел в очаге Алин Холда. А боль была болью от треснувших ребер, что не позволяла ему вдохнуть, когда он наблюдал за огромной, черной на фоне света камина медведеобразной фигурой. В камине горели его книги: древняя рукопись Полибуса, которую он умолил торговца продать ему, два тома пьес Даригамба, чтобы купить которые он ездил неделю назад к Элдсбаучу…
Пьяный голос отца: – Людям Алин Холда не нужен идиотский учителишка. Им не нужен какой-то хлыщ, который может рассказать, как пар крутит колеса, или какие камни нашлись на дне этого вонючего моря. Чем это, к черту, поможет, когда с севера спустятся Ледяные Наездники, или в самый разгар мертвой зимы совершат набег черные волки? Это Уинтерленд, глупец! Им нужен кто-то, кто защитит их тело и кости! Кто умрет, защищая их!
Позади него, в стене неясного огня – в игре света и теней от очага и близорукости все было неясным – горели книги Джона.
В огне он видел еще и другие вещи.
Смутный образ высокой хрупкой женщины, черноволосой, холодноглазой, стоявшей на зубчатой стене Холда рядом с седым волком. Ветер трепал мех ее воротника, а она вглядывалась поверх вересковых пустошей и рек этого каменистого неблагодарного запустения, что было границей государства Короля. Его мать – хотя он не помнил ни ее голоса, ни прикосновений, ничего, только годами мечтал ее найти и никогда не встречал снова. Одна из деревенских девчонок была ее ученицей, худенькая, маленькая, с тонким загорелым лицом, наполовину скрытым бездонным мраком волос, и причудливой угловатой улыбкой.
Он как будто слышал ее голос, произносивший его имя.
– Яд не удержит его внизу надолго, – казалось, говорила она. – Мы должны с ним покончить.
Она говорила не о голубом с золотом драконе. Это был первый дракон, золотистый дракон, прекрасное создание из солнечного света и ярких как драгоценности пурпурных, красных и черных узоров.
И она была права. В том, первом, сражении в глубоком овраге на другой стороне Большого Тоби он тоже был ранен. Теми словами она привела его в себя. Никто не знал, убьют эти яды дракона или он только на время впадет в оцепенение. Он не знал этого до сих пор. Теперь, как и тогда, он вынужден был решать этот вопрос топором.
С огромным трудом он заставил себя прийти в сознание. Известка, что скрепляла стену над ним, испортилась от времени. Пятная гранит, сочилась едкая муть; вспыхивая, тлели кустарники и сорняки. Его тело болело, словновсе кости сломаны, он чувствовал слабость и головокружение, но знал, что лучше покончить с этим делом, если он не хочет пройти через все это снова.
Тело и кости, сказал его отец. Тело и кости.
Вонючий старый ублюдок.
Он поднял руку и нашарил очки. Каменная плита, оглушившая его, сбила очки с лица, но стекла не разбились. Заклинания, которые Дженни наложила на них, пока работали. Он втянул воздух и равнодушная боль рассекла его от пальцев ног до макушки через желудок и пах.
Снаружи ни звука. Потом волочащийся скрежет, частое царапанье металла по камню.
Дракон все еще двигался. Но он был на земле.
Нет времени. Нет времени.
Чтобы сдвинуть камень, понадобилась вся его сила. Кислота обжигала руки сквозь обугленные лохмотья перчаток. В глаза градом сыпалась раздробленная галька и комки земли. Он добрался до изгиба гранитного основания, двигаясь крайне медленно, словно вытягивая кости из вдребезги разбитого тела.
Топор, – думал он, сражаясь с тошнотой, сражаясь с серым гудящим жаром, застилавшим зрение. Топор. Дженни, без тебя я не могу этого сделать.
Солнечный свет был похож на горящую головешку, которую вколотили через глаза прямо в мозг.
Сентуивир лежал перед ним, упав среди руин восхитительной мозаикой из синевы и золота. Раскинуты полосатые крылья, украшенные узором, как у бабочки: из одного текла черная кровь. Удивительное создание в черно-белой шкуре опустило птицеподобную голову: длинные чешуйки, похожие на позолоченные ленты, рога, расчерченные продольными и поперечными полосками, усы с наконечниками из сияющих, расцвеченных шишечек. По позвоночнику поднялись шипы, спирали и остроконечные гребни чешуи, сверкая на суставах хрупких смертоносных передних лап, на огромной узкой задней части, по всей длине смертельно опасного хвоста. В нем было, прикинул Джон, около 65 футов длины, а размах крыльев раза в два больше, чем у самой большой звездной птицы, которую он видел прежде.
В сознании сквозь туман изнеможения и дыма отозвалась музыка. Нежные мотивы и обрывки мелодий, которые Дженни наигрывала на своей арфе, фрагменты забытых песен, что были истинными именами драконов. А с ними – память о старинных списках Дженни: Телтевир, гелиотроповый; Сентуивир, голубой с золотом на суставах…
Древние существа, более древние, чем это могли постичь люди, средоточия тысяч странных легенд и оборванного блеска песен.
Сначала крылья. Он вытеснил из сознания собственный тошнотоворный ужас, отвращение к себе за жестокое убийство такой красоты. Дракон мог за несколько коротких недель разрушить непрочную экономику Уинтерленда, и другого пути прогнать дракона нет, как нет его и для избавления от бандитов или волков. Дженни была права. Драконы питались бы гарнизонными стадами. Бандиты и Ледяные Наездники следили бы за любым ослаблением мощности гарнизонов.Чтобы вышибить людей Короля и законы Короля; быть полными хозяевами этих земель и снова грабить.
Двигаясь как во сне, он нашел свой топор, с трудом работая им у подножия скал, что его защищали. Смрад от сожженной земли и кислоты заставил его оцепенеть. Он почувствовал нарастающий холод в руках и ногах, тело слабело от шока. Не сейчас, подумал он. Проклятье, не сейчас!
Сентуивир шевельнул головой, разглядывая его глазами цвета расплавленного золота.
Джон почувствовал, что его сознание дрогнуло и начало распадаться, словно плот, разбившийся на куски в открытом море.
Скрипнул камень. Скатившиеся от падения кусочки на той стороне старой стены куртины.
Маффл! Его сердце екнуло. Ты не послушался и пришел за мной! Я бы тебя расцеловал, ты самый большой и безмозглый оболтус!
Но через минуту в обрамлении бледного утреннего неба появился не кузнец.
Мужчина, которого Джон прежде не видел, чужак в Уинтерленде.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7