И как я…
— Мой папа был директором школы, — последовало моё уточнение.
— Намерена видеть моего сына не директором какой-нибудь там государственной школы, а главой мощной бизнесменской фирмы!
— Мы же с тобой, если не ошибаюсь, не просто инженеры, а инженеры-программисты. Я же еще, прости меня, кандидат наук.
— И это не для моего сына! Зачем ему быть «кандидатом»? Пусть станет, как минимум, полноправным «членом», а еще лучше — «главой»! Я выбиваюсь из сил, чтобы торжествовали его силы. Подрабатываю по вечерам… А ты потом ко мне помпезно присоединишься, чтобы гордиться моим сыном «на равных» со мной. Это справедливо?
Лиана обладала удивительным свойством помнить то, чего не было, и не помнить того, что было.
Конечно, и я «подрабатывал». И не забывал, что сын успешно овладевает немецким и французским плюс к английскому, который изучает в школе. А в приобретении спортивных снарядов принимал непосредственное участие. Но спорить не стал, ибо к бесплодным занятиям не тяготел. Ограничился напоминанием:
— Кроме спортивных снарядов, комната твоего сына перенаселена гантелями и перчатками, но не теми, которые согревают, а теми, которые призваны бить, наносить удары…
— В наше время это необходимо! — гласил твердый ответ Лианы. — Сентиментальных сегодняшняя пора не любит.
В этом Лиана была права: новые годы порождали новые традиции…
Каждый месяц был отмечен торжественными приемами. Отмечались всё возрастающие успехи сына, дни рождения, годовщины нашего с Лианой знакомства и дня, когда я сделал ей предложение. Не говоря уж о дне нашего бракосочетания. Всё это являлось лишь поводом для приглашения нужных людей. Этим заведовала Лиана. Маму мою чаще всего она приглашать забывала. Я старался, по возможности, возражать: не могли же произноситься тосты, звучать в захмелевшем исполнении песни и греметь аплодисменты у нее над головой так, точно она всего этого не слышала. На моё недоумение Лиана реагировала однозначной неискренностью:
— Я думала, ты сам догадаешься её пригласить…
После этого я шагал по ступеням, заранее зная: мама, отблагодарив, сообщит, что неважно себя чувствует и не считает возможным испортить своим внешним видом общее торжество.
Но когда сын, вопреки указанью Лианы, запамятовал пригласить свою бабушку на празднование её же дня рождения, я вскипел:
— Мало того, что вы её утром не поздравили…
— Я наметила сделать это в праздничной обстановке! А, кроме того, рано уходя на работу, боялась её разбудить… — защищалась Лиана.
— А ты не догадываешься, — обратился я к её сыну, — что, не будь бабушки, я бы не появился на свет. А, стало быть, не появился бы, как подозреваю, и ты?
— Он бы появился в любом случае! — возразила Лиана. — Понимаю, что приглашение из уст такого внука прозвучало бы с особой трогательностью, а потому в этом случае забывчивость его не одобряю.
Получалось, что во всех иных случаях она и забывчивость его одобряла.
В связи с возникшим конфликтом, Лиана за столом пылко славила свекровь и, более того, в чем-то поставила её в пример своим родителям, которые жили в другом городе и большим вниманием дочери одарены не были.
Сын же и в тот вечер глубокомысленно реагировал на все «деловые» телефонные звонки, бесконечно и бесцеремонно вторгавшиеся в семейный праздник.
— Какая память тут не изменит?! — попыталась, не вникая в детали, реабилитировать его Лиана.
Сыну в ту пору уже исполнилось двадцать три… И прямо из студенческой аудитории он ринулся в аудиторию бизнесменовскую. Используя и бицепсы, накачанные в своей комнате…
Минуло еще пять лет.
— Не вздумай меня спасать! Папа слишком давно меня ждет. Мы еще в юности поклялись, что вместе уйдем из жизни.
— Уходя, он не хотел, клянусь, чтобы ты исполнила вашу взаимную клятву. Она лишь в сказках осуществляется. И то не всегда…
— Всё равно: не вздумай меня спасать! Я и так зажилась на этой земле. — Мама огляделась по сторонам, — и мне показалось, что она имеет в виду не всю «эту землю», а свой «полуподвал». — Ты спас мои глаза. Благодаря тебе, я до сих пор вижу белый свет!
— Это сделал выдающийся офтальмолог.
— Если б не ты, никто бы не искал того офтальмолога. А значит, и не нашел бы его…
Я еще не слышал, чтобы мама кого-нибудь обвиняла, высказывала бы жесткие претензии. Но тут, не сомневаюсь, она имела в виду мою супругу и своего внука.
— Ты не должна — слышишь, не должна! — уходить. Подумай: к кому я буду спускаться по семнадцати ступеням? Пожалей меня… Кому нужны будут мои шаги?
— Я сама не уйду. Об этом болезнь позаботится.
… На мамины похороны пришли ее благодарные ученики, искренне уважающие коллеги, мои самые близкие друзья, две подруги её молодости — больные, еле передвигавшиеся, но непрестанно погруженные в минувшую молодость. Лиана усердно прижимала к глазам платок. Внук мамин отсутствовал. Он был занят.
Через полгода занятость не помешала Гере жениться…
Жена его была начинающей певицей и по совместительству дочерью коллеги сына по бизнесу, который с удовольствием нарёк их совместную фирму «Гераклом». Тем паче, что она всё успешнее распространяла новейшие спортивные «снаряды». На самых действенных из них наш домашний Геракл стремился оправдать присвоенное ему Лианой имя.
Ну, а дочь коллеги звалась Надей. И хотя имя дали новорожденной, когда она еще захлебывалась в плаче, а не пела, родители впоследствии объясняли, что назвали её в честь знаменитой певицы Большого театра Надежды Обуховой, чей голос, как им мечталось чуть ли не в родильном доме, будет сродни голосу их Нади.
Увы, недостаточно наградить будущего поэта именем Михаил, чтобы он приблизился к Лермонтову.
Или, к примеру, наречь возможного в будущем прозаика Виктором, чтобы он приблизился к Виктору Гюго.
Пока же Надя пела в самодеятельном хоре. Но и дома совершенствовалась часами. Геракл тренировал свои мышцы, а она тренировала своё «сопрано»..
Ежедневно «вкушать» пение Нади было невыносимо.
— Мой сын опять о нас позаботился! — торжественно возвестила Алина. — Это «опять» меня озадачило: я не сумел припомнить, когда он уже обо мне заботился. — Гера переживает, что нам, возвращаясь с работы (иногда же и до неё), приходится выслушивать звон и стук из его спортивной комнаты, а в двух других комнатах, вместо того, чтобы отдыхать, мы оглушаемся Надиным пением. Он предлагает нам обоим — с его помощью! — спуститься в уют укромного помещения, где мудро предпочитала жить твоя мама. Вечная ей память!.. — Лиана, как на похоронах, приблизила к глазам свой платок.
Ну, а мама, и правда, делала вид, что жилище её — это земной, а, вернее, «полуподземный» рай.
— Там всё будет напоминать нам о твоей маме, — продолжала Лиана. — Это значит почти с нею не разлучаться… Наконец, мы вернемся к духовности: книги, письма и, к несчастью, незаконченная ею рукопись. А питаться будем на кухне, что уютнее, чем в столовой, где постоянно распевает Надя. Ты рад, я надеюсь…
Наше семейство обременилось таким количеством разных надежд — с рядовой и с заглавной букв — что я не возразил. Лиана же не останавливалась:
— Я сказала Гере, что мы оба по достоинству оценим его очередную заботу. Он прямо через минут двадцать или через полчасика начнет переселять наши вещи. Давай благодарно встретим его внизу!
— Торопится с нашим выселением, — не сдержался я.
— Это не выселение, а разумное, выгодное для нас, переселение, — не сдавалась Лиана.
Одну за другой семнадцать ступеней стали преодолевать тяжелые, наступательные шаги.
— Вот видишь, Гера даже не попросил тебя, мужчину, ему подсобить. Всё наше счастливое переселение он взял на себя. И совершит сам, один — с громоздкими вещами и без них! — еще не один маршрут по семнадцати ступеням… Не зря я его назвала Гераклом.
Она не ошиблась: на наши головы еще долго в тот день опускались оглушительные шаги Геракла.
Лиана предупредила, что Гера станет регулярно нас навещать… Но регулярность не последовала. С вечера Лиана на нервной почве задавала мне поверхностные, необязательные вопросы, не дожидаясь ответов. А мои обращения к ней игнорировала… Она натыкалась на стол и на стулья, которых было, как и раньше, всего два.
Истерично ждала шагов, но они, как правило, долго не возникали.
— Как же он, бедный, заработался! Не жалеет себя.
Мысль о том, что сын не жалеет е ё, Лиана к себе не подпускала.
Ужинали мы нередко у себя внизу. В то же время, примерно с восьми часов, Надя, если она была дома, переставала распеваться — это означало, что наступало время солидных «нужных» людей. Их машины, проезжая мимо наших зарешеченных окон, усмиряли скорость, чтобы остановиться у парадного подъезда. Он, к их облегчению, располагался со стороны двора — и потому устранял трудность парковки.
Затем начинала распахиваться входная дверь.
Распахивались, почти не затворяясь в течение долгого времени, и голоса гостей. Они превращались там, наверху, вроде бы тоже в хозяев, так как были коллегами Геракла по бизнесу. Напыщенно братские тосты и пожелания сменялись мимолетными спорами, а иногда раздраженными дискуссиями.
Лиана затихала, чутко прислушиваясь к происходящему наверху, чтобы время от времени провозглашать: «Он, как обычно, победил!», «Он вновь уложил их на обе лопатки!».
— Как тебе удаётся увидеть сквозь потолок их поверженные «лопатки»?
— Потому что, напоминаю тебе, я мать! — возразила она так, что наверху, мне показалось, её можно было услышать. Тоже сквозь потолок…
Я, верный своей привычке, якобы, удовлетворился её ответом.
… Часам к одиннадцати машины, одна за другой, набирали прощальную скорость возле наших окон с решётками. А Лиана набирала пылкость примерно таких выводов:
— Вот видишь, как мой сын ужасно — мученически — занят! Однако в субботу или в воскресенье мы услышим его шаги.
Но и в дни отдыха те шаги баловали нас не часто.
А если и устремлялись поспешно сверху вниз, то максимум минут через десять столь же поспешно устремлялись и снизу вверх.
Перед появлением неких наиболее значимых персон (я их угадывал по маркам притормаживавших машин) вся квартира подвергалась капитальным уборкам. Не исключая «полуподвала»: а вдруг заглянут!
… В один из вечеров в нашу дверь постучалась, а потом вошла уборщица, на уборщицу совсем непохожая. То была немолодая, некогда, безусловно, красивая и вальяжная женщина с предельно усталым лицом. Усталым, привиделось мне, вовсе не из-за уборки, уже произведенной ею над нами, этажом выше.
— Можно чуть-чуть отдохнуть?
В руках у неё были ведро с водой и тряпкой, метла и швабра.
— Пожалуйста… — Я подставил один из двух стульев.
Она присела и вздохнула так тяжко, что я невольно поинтересовался:
— У вас что-то случилось?
Лиана еле заметным жестом дала понять, что мой вопрос бестактен. Но женщине натерпелось высказаться.
— Случилось ли? — Она вновь выдохнула наружу свою душевную тяготу. — Вот письмо получила от сына. — Достала из кармана синего рабочего халата конверт. — С днем рождения меня поздравляет…
— Это прекрасно! — подбодрила Лиана. Но женщина на её возглас не обратила внимания. И продолжала:
— Два их у меня. Один в Праге живет, а другой в Будапеште. Все разъехались… Оба помнят, что я родилась девятого числа. Один девятого сентября поздравляет, другой — девятого октября. А я в декабре родилась. Об этом я им обоим как-то напомнила. Но они продолжают путать. Может, и писем моих не прочли… Так, для вида поздравляют.
Вроде, и ерунда, но обидно… Вы с ними не встретитесь, они ко мне не приедут, потому я себе и позволила…
— А у меня сын прекрасный! — успокоила не её, а себя Лиана, только что упрекнувшая меня в бестактности.
— Вам очень повезло! Очень… — Она призадумалась. — И всё-таки, простите меня ради Бога, но мне представляется, что к словам «мать» и «сын» эпитеты добавлять не надо.
— Почему?! — удивилась Лиана.
— Потому что… или мать, или же просто родственница. И либо сын, либо родственник — иногда далекий, хоть и близко живёт. Ну, а если живёт далеко… Насильно никого не притянешь! С мамами такой вариант редко случается, а со взрослыми сыновьями… По-разному, конечно, бывает. — Она поднялась. — Наверху сказали, чтобы я «прибралась» тут у вас…
Хотела сказать «тут у вас внизу», но интеллигентность произнести завершающее слово ей не позволила.
Больше я её в нашем доме не видел. Лиане она не понравилась.
Мы еще не один вечер дожидались шагов прекрасного сына.
— Как же его, безотказного, затерзали дела! — сочувствовала Гераклу Лиана.
А мне было жалко её, каждый день содрогавшуюся от безмолвия ведущих к нам ступеней. Когда ей удавалось перехватить Геру наверху, он на бегу сообщал:
— Дела, мама, дела! Я вечером к вам спущусь, — и ты всё поймешь.
Но спускаться д о нас он не успевал. Или забывал о своем обещании.
Наконец, в одно воскресное утро, бодрый, жизнерадостный Гера, проделавший все тренировочные упражнения, через супругу-певицу Надю известил, что после традиционной воскресной пробежки спустится в «полуподвал» с приятной новостью.
Пока он бегал по аллеям парка, Лиана сбегала за букетом цветов.
— После столь долгого отсутствия букет, в знак извинения, следовало бы, думаю, протянуть тебе, а не ему, — негромко предположил я.
— Он к нам приходил!..
— Чтобы сказать, что у него нет времени разговаривать?
— Какой ты злопамятный! И к тому же, он вместо букета вручит нам приятную новость.
— Если по обыкновению не перенесет свое намерение побеседовать на другой день.
… Я оказался неправ! Шаги зазвучали гораздо раньше, чем мы ожидали: вероятно, он сократил свою пробежку и последующее непременное омовение.
Лиана до того была этой неожиданностью растрогана, что вручила букет раньше, чем он успел вручить обещанный нам сюрприз.
— Спасибо, мамуля… Пусть и моя новость покажется вам букетом!
— Не томи… Что за очередной добрый сюрприз?
Наверное, предыдущие добрые сюрпризы он преподносил в тайне от меня: ни одного из них я не припомнил.
С вручением подарков обычно, как и сделала это Лиана, торопятся.
1 2 3