На аэродроме его встречал старший физик Альбани, худущий, очень смуглый в противоречии с фамилией (Альба-белый), крикливый и страстно, как девушка, влюбленный в Гхора. С ним приезжали два техника. Техники менялись. Лайнер прыжком вырывался за облака; на всех маршрутах одинаково Ким видел кипы ваты внизу, а над головой-по-южному синее небо. Но вата и синева приелись еще с детства. Обычно Альбани дремал, дремали техники, и Ким дремал несколько часов, пока лайнер, пробив облака, белые днем, сизые вечером, черные ночью, приземлялся на Северном полюсе, в Гвинее или в Австралии.
Иногда они ложились еще на часок-другой поспать в гостинице при аэродроме. Но аэродромные гостиницы все одинаковы, гвинейские и австралийские. Даже не спрашивая, можно найти столовую и ванну.
Затем в зависимости от расписания уже на местном глайсере или автобусе они добирались до площадки, предназначенной для опыта.
Вот тут на короткий момент Ким оказывался в чужой стране, вдыхал настоенный на ароматах тропический воздух, или, напялив шубу, тер щеки, прихваченные морозом, любовался розоватыми пирамидами гор, или (один раз и так было) всматривался в смоляную подводную тьму, разукрашенную цветными огоньками светящихся рыб.
Долго любоваться не приходилось. Наскоро завтракали консервами (ведь ратоснабжения для путешественников не было), связывались по радио с Институтом ратомики, и Альбани начинал ловить кабель-невидимку. Посланный из Москвы, он висел где-то над головой, слепой стрелкой уходил в космос. Альбани водил по небу локатором, клял техников и себя, посылал радиоизвинения Гхору… Наконец на экране локатора появлялась черная линия-кабель найден! Манипулируя магнитами, Альбани подтягивал его к земле все ближе и ближе. Чем ближе, тем точнее требовалось манипулировать: кабель то и дело норовил распрямиться, выскользнуть из грави-магнитного невода, уйти к звездам. Альбгни уже не кричал, только шипел и сверкал глазами… Ближе, ближе! Вот уже неподалеку начинает плавиться лед, или камешки резво скачут по склонам, или пыль дымится над полем. Это, значит, лучи Нгуенга уткнулись в землю, сверлят и крошат ее.
Кибы наготове. Мчатся к лучу, несут электростатическую ловушку. Луч надо поймать и обезвредить: он рассекает все, даже атомные ядра. И если киба подвернется под лучи, получатся две полукибы, обе неподвижные.
Но допустим, все прошло благополучно. Кабель пойман, зажат в электростатическом поле, натянут от Москвы до полюса (или до Гвинеи, или до Австралии). К зажимам ловушки Альбани подключает ратоприемник, радирует: “Шлите посылку”. И через минуту вынимает пробы: набор красок (проверка зрительная), набор духов (проверка по запаху), страницу книги и биологический яд.
– Держи, Смерть Мышам,– говорит Альбани.
Смерть Мышам – это прозвище Кима. Такова его задача: убивать мышей во льдах, в тропиках и подводой.
Если мышки умирают, работа закончена. Можно погулять часок, поглядеть окрестности или затребовать из Москвы вкусный ратомический обед. Чаще всего группа связана расписанием и спешит на аэродром. Опять стандартная гостиница, где, не спрашивая, можно найти столовую и ванну. Четыре путешественника ищут постель, прежде всего им хочется выспаться. И где-то в середине сна их будят: отправляется баллиста на Москву. Ким дремлет в кресле, а если не дремлет, видит за окном облака – днем белые, вечером сизые, ночью черные. А если облака надоедают, можно послушать рассказы Альбани, большей частью о Гхоре:
– Гхор говорит: “Наука это подвиг. Работающих с прохладцей она выталкивает”.
– Гхор говорит: “Главное – польза дела. Можно терпеть грубых, можно терпеть глупых, если от них есть польза”.
– Какая польза от глупых? – спрашивает Ким.
– Гхор говорит: “Можно быть глупым житейски, глупым с женщинами, но исполнительным и сосредоточенным”.
“Вероятно, я из этих глупых,-думает про себя Ким.-Жалко. Мне хотелось бы быть умным с Ладой”.
Лада тоже ему твердит постоянно: “Гхор! Гхор! Гхор подсказал, Гхор указал, Гхор придумал, Гхор направил”.
В последнее время она работала в другой группе– подмосковной; Гхор часто посещал их лабораторию, разговаривал с техниками.
– Что-то неправильное есть в Гхоре,– сказал ей Ким однажды.– Почему он стремится заслонить всех?, Работает целый институт, а слышно одно имя.
– Институт прозябал до прихода Гхора.
Ким спрашивал себя: “Может, он несправедлив к Гхору?” Как говорит Альбани: “Пусть грубый, была бы польза”. Польза от Гхора есть: ратомика распространилась по миру. С невидимым кабелем дело идет на лад. Скоро дубликаторы появятся на всех поездах, на всех островах и на самолетах. На Луне тоже будет ратомика. Луна на очереди.
В инстутуте все знали, что Луна на очереди. В апреле Альбани сказал помощнику:
– Ну, Смерть Мышам, готовься в дальнее плавание. Довольно скакать по Земле, двинем на Луну, там будем кабель за хвост ловить.
На Луну! Дух захватило от волнения. Это уже путешествие. Подумать, Ким будет в космосе, куда рвутся все, а попадают немногие!
И все же Ким засомневался. До сих пор его полеты не мешали основной работе. Он улетал на субботу и воскресенье, будни аккуратно проводил в Институте профилактики. Но на Луну нельзя летать каждую неделю. Надо выбирать: или-или! Профилактика-его главное дело, там он растет, совершенствуется. А среди ратомистов кто он? Не биолог и не врач, лаборант какой-то.
Вот если бы и Ладу командировали на Луну, он не сомневался бы ни секунды. А почему бы ей не полететь? Разве ей не интересно в космосе? И Гхор отпустит Ладу, если она попросит. Если скажет: “Хочу лететь с женихом”.
Ким даже зажмурился, когда в мыслях назвал себя женихом. Неужели придет когда-нибудь такое счастье?
Лады не было дома в тот вечер, его встретил Тифей. Старик, конечно, стоял за Луну. Он сказал; “Медицина подождет. Нельзя упускать такой случай. Будешь в космосе-увидишь настоящих людей”.
– А на Земле мы не настоящие разве?
– Вы настоящие в зародыше: вам проявить себя негде, на Земле вас опекают, под локотки поддерживают. А в космосе только настоящие выживают. Слабые духом пропадают там.
Лада запаздывала. Ким набрал ее позывные. Оказа-
лось, что она на Оке, в городке ратомики, через минуту вылетает. “Я уже одеваюсь,– сказала она час спустя.-' Я лечу вот-вот, подожди меня обязательно, Кимушка”. Потом вообще перестала отвечать на вопросы, перевела свой браслет на “эн”.
Ким вернулся домой обеспокоенный. Почему “эн”?
Все ли благополучно у Лады? Попросил позволения у старика Грицевича позвонить в полночь и ровно в полночь набрал позывные.
–Все в порядке, прилетела только что,-сказал старик сурово. И Лада наклонилась над его браслетом, показала усталое лицо.
– Кимушка, ты прости меня. Мчалась домой как ракета, не хотела терять время на разговоры. Тебе нужно обсудить со мной что-то? Завтра обсудим, хорошо? Ужасно хочу спать, нестерпимо.
Она улыбнулась пленительно, а Тифей сказал почему-то: “Подожди еще” – и браслета не выключил, на экране не появилась “омега” (разговор окончен). Виднелось там что-то смутное, вероятно узоры на потолке, и слышались голоса Тифея и Лады.
Ким вежливо ждал. Ему сказали: “Подожди еще”.
– Где была так долго? – спросил Тифей ворчливо.
– В Серпухове, папа. Так интересно было. Гхор рассказывал про свое детство. Оказывается, он вырос в горах, без друзей, без товарищей, совершенно одинокий.
И в четырнадцать лет убил бешеного слона. Удивительный человек какой!
– Лекция была такая?
– Что ты, папа, при чем тут лекция? Мне он рассказывал и еще двум девушкам.
– А те двое… тоже влюблены по уши?
Ким вздрогнул.
– Как тебе не стыдно, папа, почему я не могу восхищаться человеком просто так? Какая может быть любовь к Гхору? Он необыкновенный ученый, а я простая девчонка.
– Самыми плохими супругами бывают необыкновенные…
– И вообще, почему ты на каждого человека смотришь как на возможного мужа? Я не собираюсь замуж. Мне и с тобой хорошо.
– Лесть пропускаю мимо ушей. Значит, замуж не собираешься? Тогда позволь спросить: что ты думаешь о Киме?
– О Киме? Ну папа, что ты? Он тоже кандидат в мужья? Ким милый парень, хороший товарищ, добрый такой…
– Но ты же понимаешь, что этот милый, хороший и добрый любит тебя.
– Ну, понимаю,-созналась Лада после долгой паузы.
– Почему же ты так недобра к этому доброму? Почему не скажешь откровенно, что у него нет никакой надежды? Про запас его держишь, что ли?
– Папа, ты становишься циничным.
– Хорошо, каким нециничпым словом ты назовешь поведение девушки, которая позволяет себя любить, внает, что любовь эта безнадежна, и не помогает другу избавиться от несчастливой любви?
– Что же ты хочешь от меня, папа? По-твоему я должна объясниться в нелюбви? Каждому мужчине при первом знакомстве объявлять: “А знаете ли, я вас не люблю”.
– Не шути! Не каждому и не при первом знакомстве. Но товарищу, с которым два года дружишь, должна сказать.
– Ладно, я скажу. Я скажу, дорогой мой, ужасно честный, отвратительно прямолинейный папка. Только не сегодня, завтра. Сейчас я хочу спать.
И тогда Ким увидел над экраном жесткий неуверенный палец протеза. Он тянулся к выключателю. Почему только сейчас Тифей вспомнил о выключении?
“Омега”. Конец разговора.
–Так,– сказал Ким сам себе,– значит, так. Отвергнутый, подавленный, уничтоженный, сидел он на кровати, угрюмо глядя на пол. Пол был из мелких плиточек, белых и голубых. Можно было мысленно пройтись по белой диагонали, можно и по голубой. А ходом коня перескакиваешь с голубой на белую, с белой на голубую…
– Значит, так.
На полу стояли ботинки с твердыми круглыми носами. Мягкие удобны лишь в городе. На левом носке была царапина и красноватая грязь, тропическая грязь с Гвинейского залива.
– Стало быть, так!
Рано утром Ким позвонил Альбани, сказал, что полетит на Луну.
ГЛАВА 17.
КОСМИЧЕСКИЙ КАБОТАЖ
Не отдельные кадры в памяти Кима, а целая кинолента, полнометражный фильм “Мой первый космический день”.
Ким вышел из дому в 7 часов утра с чемоданчиком в руках.
Пешком дошел до станции метро “Библиотека имени Ленина”, затратил на это десять минут.
Подземный поезд, покачиваясь в однообразном тоннеле, довез его до станции Домодедово-до московского аэропорта.
Пересадка. Посадка. В 8.15 Ким уже пристегнулся ремнями в кресле стратолайнера.
В десять утра лайнер приземлился в казахской степи, там, где некогда стартовали первые в мире космонавты. Издалека космодром был похожа недостроенный дом с торчащими колоннами. Между рядами стоячих колоннообразных ракет, как обрезки жести, лежали плоские глайсеры.
По расписанию корабль на Луну отбывал ровно в двенадцать. Пришлось провести два часа в гостинице, обыкновенной, стандартной. Киму не надо было спрашивать, где тут ванна и столовая. Но ни купаться, ни завтракать не хотелось. Ким был взволнован. Все-таки не каждый день летишь в космос. Пробовал читать газеты, но не понимал строк. Вышел прогуляться. Садик был небольшой, но ухоженный, с розовыми кустами на газонах и бордюрами из наивных анютиных глазок. В беседке два старика сосредоточенно передвигали шашки.
Дети играли в прятки, с криком неслись к водосточной трубе: там у них была палочка-выручалочка. Кима даже покоробило: в преддверии космоса играть в прятки. Неуважительно!
А потом он еще увидел парочку. Он и она – оба в закопченных комбинезонах. Он сорвал розу, она воткнула ее в волосы, засмеялась, засветилась вся. И взглянула на товарища. Никогда так не смотрели на Кима. Сердце защемило, все на свете показалось противным. Эх, Лада, Лада!
Впрочем, с Ладой покончено. Ладу меняем на Луну.
Без четверти двенадцать “хозяйка” ядролета – полногрудая девушка в серебряной космической форме объявила, очаровательно улыбаясь: “Кто на Луну рейсом 212, за мной, пожалуйста”. У Кима билет был на рейс 212. Он двинулся за серебряной девушкой к ближайшей башне. Башня была огромная, как кремлевская, такая же толстая внизу и со шпилем на макушке.
– На места 1, 2, 3, 4 пройдите, пожалуйста,-девушка приветливо распахнула дверцу у подножия ракеты.
У Кима был четвертый номер, третий – у толстяка с портфелем, первые два – у старика и старушки, видимо мужа и жены, с обилием сумочек. Ким помог нести им.
Внутри оказался лифт, обыкновенный. Только кнопки нумеровались сверху вниз. Их каюта, первая, находилась почти на самом верху, под штурманской. Площадки не было, дверь лифта открывалась прямо против каюты.
Все было очень похоже на самолет: круглое окно, откидные кресла, столик, шкафчик, в нем кислородные баллончики, маски, термос, аптечка…
– В первый раз на Луну? – спросил толстяк, видя, как разглядывает Ким каждый ящичек.– Если новичок, садитесь к окну: вам любопытно будет. А мне, по правде сказать, приелось. Каждую неделю мотаюсь туда и обратно. Раньше открывали рудники, теперь консервируем. Цинковый законсервировали, титановый тоже.
Дошла очередь и до уранового. Скоро нечего делать будет у нас в Лунной Руде. С таким трудом открыли Луну, теперь закрываем потихонечку.
Ким охотно поменялся местами, прилип лбом к стеклу. Отсюда видны были и другие башни, и домик аэропорта с палисадником. Крошечная серебряная девушка провожала очередную партию пассажиров.
Посадка тянулась долго. Надо было поднять на лифте и разместить больше ста пассажиров. Наконец “хозяйка” объявила по радио: “До отлета осталось три минуты. Пожалуйста, усаживайтесь поудобнее, жесткие предметы выньте из карманов, на коленях ничего не держите. Предупреждаю, что после старта тяжесть удвоится ненадолго, на три-четыре минуты. Старайтесь дышать ровно, сидеть спокойно. Если почувствуете себя плохо, вызывайте врача, нажимая кнопку с красным крестом”.
– Неужели только один врач на всех? – забеспокоилась старушка, сидевшая против Кима. Она уже успела сообщить, что едет с мужем на Луну в санаторий для сердечников лечиться пониженной тяжестью.
Ким успокоил ее, сказал, что он сам врач, поможет, если понадобится. Посмотрел, какие таблетки есть в аптечке, выбрал покоин, посоветовал принять для профилактики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55