По ссылке сайт https://Wodolei.ru
Хранил спокойствие в ней,И страх презирал, и чело склонялЛишь перед дамой своей.
Быть может, чувство захватило старую леди Эрментруду больше, чем музыка, или слух у нее притупился от возраста, только, когда Найджел кончил, он захлопала в иссохшие ладоши и воскликнула скрипучим голосом:— У Уэдеркота был поистине способный ученик! Спой еще, прошу тебя.— Нет, дорогая госпожа, теперь ваш черед. Пожалуйста, расскажите что-нибудь из какого-нибудь рыцарского романа, вы их так много знаете. Все годы, что я слушал вас, вы ни один из них не закончили. А в голове у вас, клянусь честью, их побольше, чем во всех толстых книгах, что я видел в Гилдфордском замке. Мне так хочется послушать «Песнь о Роланде», или «Сеньора Изамбара», или «Дона де Майанс».И старая дама начала свое долгое повествование. Сперва речь ее текла неспешно, монотонно; потом, по мере того как события развивались, становилась все живее; наконец лицо старой дамы запылало, руки заметались, и стихи полились рекой. Они говорили о том, как пуста праздная жизнь, как прекрасна геройская смерть, о святости чистой любви, о высоком долге чести. Найджел застыл в кресле, упиваясь пылкими словами, пока они не замерли на устах леди Эрментруды и она в изнеможении не откинулась на спинку кресла. Тогда он склонился над ней и поцеловал ее в лоб.— Ваши слова всегда будут мне путеводной звездой, — сказал он. Потом пододвинул к очагу шахматный столик и предложил перед отходом ко сну сыграть их обычную партию.Но их утонченное состязание было внезапно самым грубым образом прервано. Одна из собак насторожилась и залаяла. Остальные, рыча, бросились к двери. Раздалось бряцание оружия, глухой, тяжелый стук в дверь, словно ударили дубинкой или рукоятью меча, и низкий голос приказал именем короля открыть дверь. Старая леди и Найджел вскочили на ноги; столик опрокинулся, и фигуры разлетелись по камышовой подстилке. Рука Найджела потянулась было за арбалетом, но леди Эрментруда удержала его.— Не надо, милый сын. Ты же слышишь, что это приказ именем короля, — сказала она. — На место, Толбот! Байярд, на место! Найджел, открой дверь и впусти гонца.Найджел отодвинул засов, и тяжелая деревянная дверь широко распахнулась наружу. Неровный свет факелов упал на стальные шлемы и суровые бородатые лица, замерцал на клинках мечей и желтом дереве луков. В комнату ворвалась дюжина вооруженных лучников. Возглавлял отряд тощий ризничий и полный пожилой человек в красном бархатном камзоле и перепачканных грязью и глиной штанах. В руке ризничий держал большой пергамент, с которого свисало множество печатей. Войдя, он поднял пергамент кверху.— Я вызываю Найджела Лоринга, — провозгласил он. — Я, слуга королевского закона, выступающий от имени Уэверлийского монастыря, вызываю человека по имени Найджел Лоринг.— Это я.— Да, да, это он! — воскликнул ризничий. — Лучники, делайте, что вам приказано!Отрад тотчас же кинулся на Найджела, как свора гончих на оленя. Найджел отчаянно пытался дотянуться до меча на сундуке. Невероятным усилием скорее духа, чем тела, он протащил их всех к сундуку, но ризничий успел перехватить оружие, и тогда им удалось повалить извивающегося Найджела на пол и скрутить веревкой.— Держите его крепче, храбрые лучники! Держите хорошенько! — закричал стряпчий. — И уберите этих псов: они того и гляди вцепятся мне в ноги. Да говорю же вам, держите их! Именем короля! Уоткин, стань тут, между нами. Эти твари так же мало чтут закон, как их хозяин!Один из лучников отогнал башмаком верных псов. Но не только собаки готовы были встать на защиту дома Лорингов. Из дверей, ведущих в их жилище, показалась кучка полунищих челядинцев Найджела. В былые времена за алыми розами Лорингов последовали бы десяток рыцарей, сорок копейщиков и две сотни стрелков. Теперь же, на этот последний сбор, когда молодой глава дома лежал связанный на полу собственного дома, сбежались паж Чарлз с дубинкой, повар Джон с длинным вертелом, Рыжий Суайер, бывший копейщик, с поднятым над головой топором и Уэдеркот, менестрель, с рогатиной. И все же разношерстный отряд, в котором не умер еще дух этого дома, бросился бы под предводительством старого воина на обнаженные плечи лучников, если бы между ними не встала леди Эрментруда.— Остановись, Суайер! — воскликнула она. — Назад, Уэдеркот! Чарлз, возьми на сворку Толбота и оттащи Байярда. — Она метнула сверкающий взгляд в сторону захватчиков, и те попятились. — Кто вы такие, подлые разбойники? Как вы смели, прикрываясь именем короля, поднять руку на того, чья капля крови во сто крат дороже, чем вы все со всеми вашими презренными потрохами?— Не горячитесь так, госпожа, не горячитесь, пожалуйста! — воскликнул толстый стряпчий. Теперь, когда ему пришлось иметь дело с женщиной, лицо его снова приняло нормальный цвет. — Вспомните, что в Англии существует закон и есть люди, которые ему служат и блюдут его. Они — верные слуги короля, и я — один из них. А еще бывают люди, что хватают таких, как я, и перемещают, или переправляют, или переносят их в болото либо трясину. К таким принадлежит вон тот бесстыдный старик с топором, которого я уже видел сегодня. Бывают и такие, что комкают, рвут и рассеивают по ветру судебные документы. И главный из них вот этот молодой человек. Посему, благородная дама, я посоветовал бы вам не браниться, а понять, что мы — слуги короля и исполняем закон.— Тогда какое же дело привело вас в мой дом в столь поздний час?Стряпчий торжественно прочистил горло и, обратив пергамент к свету факелов, стал читать пространный документ на франко-норманнском диалекте, изложенный таким языком и стилем, что самые вычурные и нелепые обороты нашей речи показались бы воплощением простоты и изящества по сравнению с теми, которыми люди в длинных мантиях превращали в неразрешимую загадку то, что более всего на свете требовало языка ясного и понятного. У Найджела от отчаяния захолонуло сердце, лицо старой леди побледнело, когда она услышала длинный, страшный перечень исков, претензий, судебных решений, ходатайств, недоимок, подымного сбора, платы за торф и дрова, который заканчивался требованием передать монастырю все земли, усадьбы и подворья — иначе говоря, все их достояние.Найджел, все еще связанный, сидел, прислонясь спиной к сундуку. Губы у него пересохли, пот выступил на лбу, когда он услышал ужасный приговор дому, и он разразился такой неистовой речью, что стряпчий даже подскочил на месте.— Вы еще пожалеете о том, что сделали сегодня вечером! — кричал он. — Хоть мы и бедны, у нас есть еще друзья, они не потерпят, чтобы нам причинили зло. А сам я обращусь с этим делом в Уиндзор, к его величеству королю. Пусть король, на глазах которого пал мой отец, узнает, какое зло сотворили его именем над сыном Лоринга! Дело будет разбираться по закону, в королевском суде. Как-то вы тогда оправдаетесь, что напали на мой дом и на меня самого.— Ну, это совсем другое дело, — сказал ризничий. — Вопрос о долгах, и верно, может рассматриваться в гражданском суде. А вот то, что вы посмели поднять руку на стряпчего и его бумаги, — преступление против закона и дьявольское наущение и подлежит аббатскому суду в Уэверли.— Истинная правда! — воскликнул стряпчий. — Нет на свете греха чернее.— Поэтому, — продолжал неумолимый монах, — по приказу святого отца настоятеля вы проведете сегодняшнюю ночь в келье монастыря, а завтра предстанете перед ним и капитулом в суде и понесете заслуженное наказание за этот поступок, да и за многие другие дерзкие и непристойные выходки против слуг святой церкви. Довольно слов, достойный господин стряпчий. Лучники, уведите его!Когда четверо здоровенных лучников поднимали Найджела, леди Эрментруда бросилась было к нему на помощь, но ризничий оттолкнул ее.— Не подходи, гордячка! Не мешай закону исполнять свое дело и смири сердце свое перед могуществом святой церкви. Неужели жизнь ничему тебя не научила? Ведь ты занимала достойное положение в самом высоком обществе, а скоро у тебя не будет крыши над твоей седой головой. Не подходи, говорю, не то я прокляну тебя.Старая женщина, стоявшая перед обозленным монахом, пришла в ярость.— А теперь послушай меня, как я прокляну тебя и всех вас! — закричала она, воздев морщинистые руки и испепеляя его пылающим взглядом. — Да будет тебе от Господа Бога как дому Лорингов было от тебя! Да сметет вас небо с английской земли! Да станет Уэверлийский монастырь серым прахом на зеленом лугу! Я это вижу, вижу своими старыми глазами! Пусть отныне весь монастырь со всем, что в нем есть, от последнего работника до аббата, от погребов до башен, начнет рушиться и гибнуть.Как ни стоек был суровый монах, но и он дрогнул перед неистовой силой этой женщины, перед ее горькими, обжигающими словами. Стряпчего, арестованного и лучников уже не было в доме. Ризничий повернулся и, хлопнув тяжелой дверью, тоже вышел. Глава VКак настоятель Уэверлийского монастыря судил Найджела Средневековые законы, написанные на невразумительном старом франко-норманнском диалекте, изобилующие неуклюжими оборотами и непонятными словами, вроде «юрисдикция над своими и чужими подданными», «конфискация», «виндикация» и другими, подобными им, были страшным оружием в руках тех, кто умел ими пользоваться. Не напрасно восставший народ первым делом отрубил голову лорду-канцлеру. В то время, когда лишь немногие умели читать и писать, туманные выражения и запутанные обороты законов, пергамент, на котором они были написаны, и таинственные печати вселяли ужас в сердца, отважно противостоявшие любой физической опасности.Даже жизнерадостный и легкий духом Найджел пришел в уныние, когда лежал той ночью в монастырской тюрьме Уэверлийской обители. Он думал о неминуемом полном разорении своего дома и о силах, которые не могли побороть все его мужество. Пытаться противостоять тлетворной власти святой церкви — все равно что с мечом и щитом сражаться против черной смерти. В руках церкви он был совершенно беспомощен. Она уже давно отхватывала у них то лес, то поле, а теперь разом заберет все остальное. Что станется с домом Лорингов, где теперь леди Эрментруде приклонить седую голову, куда деваться его старым, больным слугам, где доживать им остаток дней своих? От этой мысли он задрожал.Ну, хорошо, он пригрозил, что обратится к самому королю. Но с той поры, как король Эдуард в последний раз слышал имя его отца, прошли годы, а Найджел знал, как коротка память царственных особ. К тому же власть церкви простиралась не только на хижины, но и на дворцы, и нужны были очень веские причины, чтобы вынудить короля пойти против интересов такого важного духовного лица, как настоятель Уэверлийского монастыря, коль скоро тот действовал по закону. Где же ему искать поддержки? В простоте наивной веры тех времен он стал взывать о помощи к своим святым: св. Павлу — Найджелу сызмала полюбились его злоключения на суше и на море; св. Георгию, который так прославился победой над драконом; св. Фоме, благородному рыцарю, который бы понял другого человека благородной крови и помог ему. Эти наивные молитвы успокоили Найджела, он уснул и проспал здоровым сном юности, пока его не разбудил монах, принесший ему завтрак — хлеб и слабое пиво.Аббатский суд собрался в капитуле в три часа по каноническому счету, то есть в девять утра. Это всегда было торжественное действо, даже если преступник был низшего звания — крепостной, попавшийся за браконьерство в монастырских владениях, или странствующий торговец, который плутовал с весами. Но теперь, когда предстояло судить человека благородного происхождения, все, что предписывал ритуал, исполнялось самым строжайшим образом — все мелочи судебного и церковного церемониала, со всеми их нелепыми и впечатляющими подробностями. Под звуки музыки, долетавшей из церкви, и тяжелый звон монастырского колокола братия, облаченная в белые одежды, парами трижды обошла зал с пением Benedicite* [Благослови (лат.) — католический аналог православной молитвы «Благослови, душе моя, Господи».] и Veni, Creator* [Грядет, Творец (лат.) — католический аналог православной молитвы: «Се жених грядет в полунощи, и блажен раб, его же обрящет бдяща».] и расселась по своим местам по обе стороны зала. Затем, соблюдая старшинство сана, торжественно вошли и уселись на свои обычные места монахи, занимавшие высокие должности: раздаватель милостыни, чтец, капеллан, помощник приора и приор.Наконец в зал проследовал мрачный ризничий, низко опущенное лицо которого светилось сдержанным торжеством, и следом за ним сам аббат Джон. Он шел неторопливо, важно, лицо его было спокойно и торжественно; с пояса свисали железные четки, в руке был требник. Шепча молитву, он готовился приступить к дневным обязанностям. Настоятель встал на колени на высокую молитвенную скамеечку. По знаку приора монахи распростерлись на полу, и их низкие, глубокие голоса вознеслись в молитве, плавно отдаваясь от сводчатого потолка, как волны откатываются от бухты на берегу океана. Потом монахи снова заняли свои места, и тут же, с перьями и пергаментом, вошли писцы в подобающих им черных рясах; появился стряпчий в красном бархатном камзоле — ему предстояло изложить дело. Наконец ввели Найджела, окруженного лучниками. И вот, после бесконечных заклинаний на старофранцузском языке и столь же бесконечных и непонятных заклинаний по-латыни, аббатский суд приступил к делу.Первым к скамье для свидетелей подошел ризничий. Сухо, жестко, бесстрастно он изложил претензии Уэверлийского монастыря к семье Лорингов. Еще несколько поколений назад один из Лорингов в уплату долга, а также в благодарность за оказание каких-то духовных милостей признал за монастырем определенные феодальные права на свои владения. И ризничий показал пожелтевший ломкий пергамент с болтающимися свинцовыми печатями, на котором и основывался иск монастыря. Среди других обязательств, принятых на себя Лорингами, была и ежегодная плата за содержание одного всадника. Плата эта никогда не вносилась и всадника никто не содержал, но долг накапливался и теперь превышал стоимость поместья.
1 2 3 4 5 6 7 8
Быть может, чувство захватило старую леди Эрментруду больше, чем музыка, или слух у нее притупился от возраста, только, когда Найджел кончил, он захлопала в иссохшие ладоши и воскликнула скрипучим голосом:— У Уэдеркота был поистине способный ученик! Спой еще, прошу тебя.— Нет, дорогая госпожа, теперь ваш черед. Пожалуйста, расскажите что-нибудь из какого-нибудь рыцарского романа, вы их так много знаете. Все годы, что я слушал вас, вы ни один из них не закончили. А в голове у вас, клянусь честью, их побольше, чем во всех толстых книгах, что я видел в Гилдфордском замке. Мне так хочется послушать «Песнь о Роланде», или «Сеньора Изамбара», или «Дона де Майанс».И старая дама начала свое долгое повествование. Сперва речь ее текла неспешно, монотонно; потом, по мере того как события развивались, становилась все живее; наконец лицо старой дамы запылало, руки заметались, и стихи полились рекой. Они говорили о том, как пуста праздная жизнь, как прекрасна геройская смерть, о святости чистой любви, о высоком долге чести. Найджел застыл в кресле, упиваясь пылкими словами, пока они не замерли на устах леди Эрментруды и она в изнеможении не откинулась на спинку кресла. Тогда он склонился над ней и поцеловал ее в лоб.— Ваши слова всегда будут мне путеводной звездой, — сказал он. Потом пододвинул к очагу шахматный столик и предложил перед отходом ко сну сыграть их обычную партию.Но их утонченное состязание было внезапно самым грубым образом прервано. Одна из собак насторожилась и залаяла. Остальные, рыча, бросились к двери. Раздалось бряцание оружия, глухой, тяжелый стук в дверь, словно ударили дубинкой или рукоятью меча, и низкий голос приказал именем короля открыть дверь. Старая леди и Найджел вскочили на ноги; столик опрокинулся, и фигуры разлетелись по камышовой подстилке. Рука Найджела потянулась было за арбалетом, но леди Эрментруда удержала его.— Не надо, милый сын. Ты же слышишь, что это приказ именем короля, — сказала она. — На место, Толбот! Байярд, на место! Найджел, открой дверь и впусти гонца.Найджел отодвинул засов, и тяжелая деревянная дверь широко распахнулась наружу. Неровный свет факелов упал на стальные шлемы и суровые бородатые лица, замерцал на клинках мечей и желтом дереве луков. В комнату ворвалась дюжина вооруженных лучников. Возглавлял отряд тощий ризничий и полный пожилой человек в красном бархатном камзоле и перепачканных грязью и глиной штанах. В руке ризничий держал большой пергамент, с которого свисало множество печатей. Войдя, он поднял пергамент кверху.— Я вызываю Найджела Лоринга, — провозгласил он. — Я, слуга королевского закона, выступающий от имени Уэверлийского монастыря, вызываю человека по имени Найджел Лоринг.— Это я.— Да, да, это он! — воскликнул ризничий. — Лучники, делайте, что вам приказано!Отрад тотчас же кинулся на Найджела, как свора гончих на оленя. Найджел отчаянно пытался дотянуться до меча на сундуке. Невероятным усилием скорее духа, чем тела, он протащил их всех к сундуку, но ризничий успел перехватить оружие, и тогда им удалось повалить извивающегося Найджела на пол и скрутить веревкой.— Держите его крепче, храбрые лучники! Держите хорошенько! — закричал стряпчий. — И уберите этих псов: они того и гляди вцепятся мне в ноги. Да говорю же вам, держите их! Именем короля! Уоткин, стань тут, между нами. Эти твари так же мало чтут закон, как их хозяин!Один из лучников отогнал башмаком верных псов. Но не только собаки готовы были встать на защиту дома Лорингов. Из дверей, ведущих в их жилище, показалась кучка полунищих челядинцев Найджела. В былые времена за алыми розами Лорингов последовали бы десяток рыцарей, сорок копейщиков и две сотни стрелков. Теперь же, на этот последний сбор, когда молодой глава дома лежал связанный на полу собственного дома, сбежались паж Чарлз с дубинкой, повар Джон с длинным вертелом, Рыжий Суайер, бывший копейщик, с поднятым над головой топором и Уэдеркот, менестрель, с рогатиной. И все же разношерстный отряд, в котором не умер еще дух этого дома, бросился бы под предводительством старого воина на обнаженные плечи лучников, если бы между ними не встала леди Эрментруда.— Остановись, Суайер! — воскликнула она. — Назад, Уэдеркот! Чарлз, возьми на сворку Толбота и оттащи Байярда. — Она метнула сверкающий взгляд в сторону захватчиков, и те попятились. — Кто вы такие, подлые разбойники? Как вы смели, прикрываясь именем короля, поднять руку на того, чья капля крови во сто крат дороже, чем вы все со всеми вашими презренными потрохами?— Не горячитесь так, госпожа, не горячитесь, пожалуйста! — воскликнул толстый стряпчий. Теперь, когда ему пришлось иметь дело с женщиной, лицо его снова приняло нормальный цвет. — Вспомните, что в Англии существует закон и есть люди, которые ему служат и блюдут его. Они — верные слуги короля, и я — один из них. А еще бывают люди, что хватают таких, как я, и перемещают, или переправляют, или переносят их в болото либо трясину. К таким принадлежит вон тот бесстыдный старик с топором, которого я уже видел сегодня. Бывают и такие, что комкают, рвут и рассеивают по ветру судебные документы. И главный из них вот этот молодой человек. Посему, благородная дама, я посоветовал бы вам не браниться, а понять, что мы — слуги короля и исполняем закон.— Тогда какое же дело привело вас в мой дом в столь поздний час?Стряпчий торжественно прочистил горло и, обратив пергамент к свету факелов, стал читать пространный документ на франко-норманнском диалекте, изложенный таким языком и стилем, что самые вычурные и нелепые обороты нашей речи показались бы воплощением простоты и изящества по сравнению с теми, которыми люди в длинных мантиях превращали в неразрешимую загадку то, что более всего на свете требовало языка ясного и понятного. У Найджела от отчаяния захолонуло сердце, лицо старой леди побледнело, когда она услышала длинный, страшный перечень исков, претензий, судебных решений, ходатайств, недоимок, подымного сбора, платы за торф и дрова, который заканчивался требованием передать монастырю все земли, усадьбы и подворья — иначе говоря, все их достояние.Найджел, все еще связанный, сидел, прислонясь спиной к сундуку. Губы у него пересохли, пот выступил на лбу, когда он услышал ужасный приговор дому, и он разразился такой неистовой речью, что стряпчий даже подскочил на месте.— Вы еще пожалеете о том, что сделали сегодня вечером! — кричал он. — Хоть мы и бедны, у нас есть еще друзья, они не потерпят, чтобы нам причинили зло. А сам я обращусь с этим делом в Уиндзор, к его величеству королю. Пусть король, на глазах которого пал мой отец, узнает, какое зло сотворили его именем над сыном Лоринга! Дело будет разбираться по закону, в королевском суде. Как-то вы тогда оправдаетесь, что напали на мой дом и на меня самого.— Ну, это совсем другое дело, — сказал ризничий. — Вопрос о долгах, и верно, может рассматриваться в гражданском суде. А вот то, что вы посмели поднять руку на стряпчего и его бумаги, — преступление против закона и дьявольское наущение и подлежит аббатскому суду в Уэверли.— Истинная правда! — воскликнул стряпчий. — Нет на свете греха чернее.— Поэтому, — продолжал неумолимый монах, — по приказу святого отца настоятеля вы проведете сегодняшнюю ночь в келье монастыря, а завтра предстанете перед ним и капитулом в суде и понесете заслуженное наказание за этот поступок, да и за многие другие дерзкие и непристойные выходки против слуг святой церкви. Довольно слов, достойный господин стряпчий. Лучники, уведите его!Когда четверо здоровенных лучников поднимали Найджела, леди Эрментруда бросилась было к нему на помощь, но ризничий оттолкнул ее.— Не подходи, гордячка! Не мешай закону исполнять свое дело и смири сердце свое перед могуществом святой церкви. Неужели жизнь ничему тебя не научила? Ведь ты занимала достойное положение в самом высоком обществе, а скоро у тебя не будет крыши над твоей седой головой. Не подходи, говорю, не то я прокляну тебя.Старая женщина, стоявшая перед обозленным монахом, пришла в ярость.— А теперь послушай меня, как я прокляну тебя и всех вас! — закричала она, воздев морщинистые руки и испепеляя его пылающим взглядом. — Да будет тебе от Господа Бога как дому Лорингов было от тебя! Да сметет вас небо с английской земли! Да станет Уэверлийский монастырь серым прахом на зеленом лугу! Я это вижу, вижу своими старыми глазами! Пусть отныне весь монастырь со всем, что в нем есть, от последнего работника до аббата, от погребов до башен, начнет рушиться и гибнуть.Как ни стоек был суровый монах, но и он дрогнул перед неистовой силой этой женщины, перед ее горькими, обжигающими словами. Стряпчего, арестованного и лучников уже не было в доме. Ризничий повернулся и, хлопнув тяжелой дверью, тоже вышел. Глава VКак настоятель Уэверлийского монастыря судил Найджела Средневековые законы, написанные на невразумительном старом франко-норманнском диалекте, изобилующие неуклюжими оборотами и непонятными словами, вроде «юрисдикция над своими и чужими подданными», «конфискация», «виндикация» и другими, подобными им, были страшным оружием в руках тех, кто умел ими пользоваться. Не напрасно восставший народ первым делом отрубил голову лорду-канцлеру. В то время, когда лишь немногие умели читать и писать, туманные выражения и запутанные обороты законов, пергамент, на котором они были написаны, и таинственные печати вселяли ужас в сердца, отважно противостоявшие любой физической опасности.Даже жизнерадостный и легкий духом Найджел пришел в уныние, когда лежал той ночью в монастырской тюрьме Уэверлийской обители. Он думал о неминуемом полном разорении своего дома и о силах, которые не могли побороть все его мужество. Пытаться противостоять тлетворной власти святой церкви — все равно что с мечом и щитом сражаться против черной смерти. В руках церкви он был совершенно беспомощен. Она уже давно отхватывала у них то лес, то поле, а теперь разом заберет все остальное. Что станется с домом Лорингов, где теперь леди Эрментруде приклонить седую голову, куда деваться его старым, больным слугам, где доживать им остаток дней своих? От этой мысли он задрожал.Ну, хорошо, он пригрозил, что обратится к самому королю. Но с той поры, как король Эдуард в последний раз слышал имя его отца, прошли годы, а Найджел знал, как коротка память царственных особ. К тому же власть церкви простиралась не только на хижины, но и на дворцы, и нужны были очень веские причины, чтобы вынудить короля пойти против интересов такого важного духовного лица, как настоятель Уэверлийского монастыря, коль скоро тот действовал по закону. Где же ему искать поддержки? В простоте наивной веры тех времен он стал взывать о помощи к своим святым: св. Павлу — Найджелу сызмала полюбились его злоключения на суше и на море; св. Георгию, который так прославился победой над драконом; св. Фоме, благородному рыцарю, который бы понял другого человека благородной крови и помог ему. Эти наивные молитвы успокоили Найджела, он уснул и проспал здоровым сном юности, пока его не разбудил монах, принесший ему завтрак — хлеб и слабое пиво.Аббатский суд собрался в капитуле в три часа по каноническому счету, то есть в девять утра. Это всегда было торжественное действо, даже если преступник был низшего звания — крепостной, попавшийся за браконьерство в монастырских владениях, или странствующий торговец, который плутовал с весами. Но теперь, когда предстояло судить человека благородного происхождения, все, что предписывал ритуал, исполнялось самым строжайшим образом — все мелочи судебного и церковного церемониала, со всеми их нелепыми и впечатляющими подробностями. Под звуки музыки, долетавшей из церкви, и тяжелый звон монастырского колокола братия, облаченная в белые одежды, парами трижды обошла зал с пением Benedicite* [Благослови (лат.) — католический аналог православной молитвы «Благослови, душе моя, Господи».] и Veni, Creator* [Грядет, Творец (лат.) — католический аналог православной молитвы: «Се жених грядет в полунощи, и блажен раб, его же обрящет бдяща».] и расселась по своим местам по обе стороны зала. Затем, соблюдая старшинство сана, торжественно вошли и уселись на свои обычные места монахи, занимавшие высокие должности: раздаватель милостыни, чтец, капеллан, помощник приора и приор.Наконец в зал проследовал мрачный ризничий, низко опущенное лицо которого светилось сдержанным торжеством, и следом за ним сам аббат Джон. Он шел неторопливо, важно, лицо его было спокойно и торжественно; с пояса свисали железные четки, в руке был требник. Шепча молитву, он готовился приступить к дневным обязанностям. Настоятель встал на колени на высокую молитвенную скамеечку. По знаку приора монахи распростерлись на полу, и их низкие, глубокие голоса вознеслись в молитве, плавно отдаваясь от сводчатого потолка, как волны откатываются от бухты на берегу океана. Потом монахи снова заняли свои места, и тут же, с перьями и пергаментом, вошли писцы в подобающих им черных рясах; появился стряпчий в красном бархатном камзоле — ему предстояло изложить дело. Наконец ввели Найджела, окруженного лучниками. И вот, после бесконечных заклинаний на старофранцузском языке и столь же бесконечных и непонятных заклинаний по-латыни, аббатский суд приступил к делу.Первым к скамье для свидетелей подошел ризничий. Сухо, жестко, бесстрастно он изложил претензии Уэверлийского монастыря к семье Лорингов. Еще несколько поколений назад один из Лорингов в уплату долга, а также в благодарность за оказание каких-то духовных милостей признал за монастырем определенные феодальные права на свои владения. И ризничий показал пожелтевший ломкий пергамент с болтающимися свинцовыми печатями, на котором и основывался иск монастыря. Среди других обязательств, принятых на себя Лорингами, была и ежегодная плата за содержание одного всадника. Плата эта никогда не вносилась и всадника никто не содержал, но долг накапливался и теперь превышал стоимость поместья.
1 2 3 4 5 6 7 8