!
Ч Мам, а как же я до вечера?! Я есть хочу! С утра хочу. Как Паштету булку отдал
, так и захотел!
Ч Сильвестр, замолчи, Ч шикнула Маша. Ч Сейчас приедем в издательство
и чего-нибудь найдем. Там столовая есть.
Сильвестр засопел над ухом у Родионова. Столовая Ч это звучало как-то уж
очень скучно. Хоть бы буфет. И то как-то веселее.
Маша посмотрела на него в зеркало заднего вида. У него была расстроенная
мордочка. Он имел способность моментально расстраиваться из-за пустяко
в и так же моментально приходить в хорошее настроение.
Ее сын был рассеян, непрерывно все терял и потом шатался по квартире и ныл
, что злые люди все специально от него попрятали. Он был ленив, все уроки де
лал за пять минут, но и этих пяти минут ему хватало, чтобы учиться прилично
, а по некоторым дисциплинам просто блестяще, что для Маши, все науки бравш
ей исключительно упорством, то есть той самой чугунной задницей, оставал
ось загадкой. Он обладал чувством юмора, всегда был готов прийти на помощ
ь, чувствовал ответственность за семью, в которой были одни женщины, и люб
ил пожаловаться на то, что невыносимо устал, специально для того, чтобы ег
о жалели. Жалость он любил не просто какую-нибудь, а деятельную Ч чтобы ч
есали спинку, наливали чаю, делали бутерброд и давали кашу с вареньем. Он б
ыл честолюбив и однажды, выиграв теннисный турнир, весь вечер прошатался
в халате, с голой худосочной грудью, на которой болталась заслуженная «з
олотая медаль» из жести на триколорной ленточке. Медалью Сильвестр очен
ь гордился.
Ему только что стукнуло двенадцать лет.
Родионов раньше его никогда не видел. Впрочем, нет, видел один раз, когда С
ильвестр приезжал к Маше на работу, то есть к Родионову домой, но она тогда
быстренько вытолкала сына вон, и он, помнится, ждал мать на лавочке у подъ
езда.
Ч Мам, а чего там в этой столовой, а? Я тебе сразу говорю, я борщ не буду!
Ч Если хочешь есть, будешь все, Ч отрезала Маша.
Ч Да не буду я борщ! Не хочу я его!
Ч А ты чего хочешь?
Родионов в семейную перепалку не вмешивался, помалкивал, но Маша, вдруг о
сознав, что он рядом, разговоры про борщ моментально свернула.
Тут и до издательства доехали, и оказалось, что даже не опоздали.
Ч Я сразу к Маркову, Ч сказал Родионов раздраженно, как только Маша при
парковалась и приказала сыну вылезать. Раздражение возникло оттого, что
сейчас опять придется объясняться по поводу рукописи, которой как не был
о, так и нет. Ч А ты в пиар-отдел давай. И спроси про билеты.
Иногда с ним такое бывало, он любил поруководить Машей относительно чего
-то такого, что уже давным-давно не имело к нему никакого касательства.
Вот, к примеру, спросить про билеты в Киев. Или узнать, заправляла ли она ма
шину.
Ч Хорошо, Дмитрий Андреевич.
За чистыми высокими стеклами нового офисного здания угадывалась конто
рка и прохладный плиточный пол, и охранники за конторкой, завидев их, изда
ли приветливо улыбались, и в идеально промытом стекле Маша поймала отраж
ение их троицы Ч очень красивое. По крайней мере, ей так показалось. Здоро
венный, ухоженный Родионов, она сама в пиджачке и с портфелем, настоящая б
изнес-леди, и Сильвестр, загребающий уличную пыль раздолбанными кроссов
ками, в джинсах и майке навыпуск. На майке спереди была нарисована чудови
щная морда и написано кровью «Рамштайн», а на спине загадочные символы. В
прочем, спина в стекле не отражалась.
Они вошли, и турникет послушно повернулся Ч знак особого уважения охран
ы, которая не то что пропусков у великого не спрашивала, но и переключала с
вои кнопки даже раньше, чем следовало.
Родионову нужно было на шестой этаж, а Маша с Сильвестром вышли на пятом, г
де располагались пресс-служба и пиар-отдел. Она не сказала никаких напут
ственных привычных слов, вроде того, что «Я буду ждать вас там-то и там-то,
возвращайтесь скорей», и он на миг почувствовал себя брошенным.
Это она из-за сына, решил Родионов, рассматривая в зеркале свое небритое о
тражение. У нее голова занята Сильвестром и тем, что наговорил по телефон
у тот придурок.
Аркадий Воздвиженский был не только «неорганизованным», но еще и крайне
равнодушным человеком. Он знал за собой эту черту и старался всячески ее
маскировать Ч там, где ему представлялось нужным. Он особенно вниматель
но слушал собеседников, до коих ему не было никакого дела, но которые могл
и пригодиться в его дальнейшей жизни и карьере, и прослыл очень внимател
ьным и чутким человеком. Он оказывал нужным ему людям мелкие услуги, кото
рые ему самому ничего не стоили, но казались важными тем, кому он их оказыв
ал, и прослыл отзывчивым. Вот, к примеру, он предложил Маше заехать за ее сы
ном в школу, и она наверняка преисполнилась благодарности и еще раз убед
илась в том, какой ее шеф душевный человек!
А он вовсе не от душевности, а от равнодушия предложил-то!
Ну, какая ему разница, с сыном ехать или без оного?!
Секретаршина семья не имела к нему никакого отношения, и никогда он ею не
интересовался, и поэтому сейчас ему было как-то… непривычно, что ли. Он ни
когда не интересовался тем, что происходит с Машей за порогом его кварти
ры Ч куда она идет и что делает там, куда пришла, и что представляют собой
ее родители и есть ли у нее, скажем, садовый участок под Егорьевском. А тут
вдруг сын Сильвестр оказался вполне материальным, и Родионова это… смущ
ало. Он неожиданно подумал, что если ему двенадцать, а Маше двадцать девят
ь, значит, она родила его в нежном возрасте семнадцати лет, и это показалос
ь ему странным.
Или ей не двадцать девять, и он все перепутал?…
Это тоже от равнодушия, сказал он себе. Тебе нет дела ни до кого, кроме твои
х героев. Вот и до Маши никакого нет. Просто тебе с ней удобно, гораздо, гора
здо удобнее, чем с ее предшественницами и предшественниками.
Лифт тренькнул, разъехались блестящие двери, и Родионов вышел на пустынн
ую площадку шестого этажа. Здесь никто никогда не курил, не толкался, не об
менивался новостями, не шептал друг другу в уши свежие сплетни. Здесь был
о чисто, чинно, хорошо пахло, и ни один звук сюда, в «поднебесную», не долета
л «снизу», оттуда, где обитали простые смертные с их простыми радостями и
печалями.
Родионов усмехнулся своему трепету, который испытывал против желания, и
нажал белый квадратик на стене.
Он чувствовал, что невидимый Большой Брат изучает его в глазке камеры, сл
овно в щели прицела, внимательно и равнодушно, как он сам, Родионов, изучал
весь мир. Потом в мозгах дверного механизма запищало, и писатель толкнул
тяжелую дверь с матовым стеклом.
В святая святых самого крупного, успешного и процветающего издательств
а этой страны было прохладно и еще более тихо, пахло кофе, цветами и какой-
то парфюмерией.
Родионов перехватил портфель другой рукой Ч от неловкости.
Дьявол!… Я не хочу и не буду… переживать. Я самостоятельный человек тридц
ати восьми лет от роду, сделавший собственные деньги и имеющий собственн
ые мозги. Я уже написал почти двадцать книг и напишу еще сорок! Я никого и н
ичего не боюсь. Меня нельзя заставить есть борщ против моего желания.
Ч Здравствуйте, Катя.
Ч Здравствуйте, Дмитрий.
Ч А Марков у себя?…
Ч Да, Ч с некоторым сомнением произнесла секретарша. Ч Вы договаривал
ись? Потому что мне никто ничего не сказал, и Марья Петровна не звонила.
Родионов не сразу сообразил, что Марья Петровна Ч это его Маша.
Ч А… она не звонила, потому что я не собирался заезжать. Если Марков заня
т, я не буду настаивать на встрече.
Ну, слава богу, он занят!…
Про Машины проблемы и странные телефонные звонки Родионов давно позабы
л.
Ч Нет, нет, Ч заторопилась секретарша, Ч я сейчас спрошу. Может быть, ва
м пока кофе сделать или чаю зеленого? Или минеральной воды?
Ч Кофе и воды, Ч решил Родионов. Еще оставалась некоторая надежда на то,
что издатель его не примет. Впрочем, что за глупости?! Разве когда-нибудь М
арков его не принимал?
Ч Валентин Петрович, к вам Родионов.
Катя послушала, что говорит ей трубка, улыбнулась Дмитрию Андреевичу при
ятной улыбкой и вышла из-за конторки.
Ч Проходите, пожалуйста. Кофе я вам в кабинет подам.
Надо идти. Отступать некуда.
В просторном кабинете было привольно и прохладно, элегантно и стильно, о
днако богатство в глаза не лезло, не свисало со стен в виде полотен Айвазо
вского, не покрывало пол в виде шелковых китайских ковров, не торчало на с
толах в виде курительных трубок и пепельниц из чистого английского сере
бра. Впрочем, отсутствием вкуса Валентин Марков никогда не страдал, как и
отсутствием чувства юмора.
Ч Здравствуйте, Валентин.
Ч Здравствуйте, Дмитрий! Рад вас видеть. Ч Рукопожатие у Маркова энерги
чное, ладонь сухая и прохладная. Ч Надеюсь, вы приехали нас порадовать?
Порадовать Ч это значит привезти рукопись. Разочаровать Ч это значит р
укопись не привезти.
Ч Боюсь, что нет, Ч заблеял Родионов самому себе отвратительным тенорк
ом, Ч я еще ее не закончил. Мне не слишком много осталось, но все-таки пока
я не могу сказать, что дело идет к концу. Я стараюсь, но всякие обстоятельс
тва…
Марков слушал, не перебивая. И про обстоятельства, и про то, что осталось н
емного, хотя на самом деле много, и про то, что на прошлой неделе у Родионов
а сделался насморк и из-за насморка он не мог полноценно трудиться, и еще
про то, что в Москве жара, как обычно в конце мая, и про что-то столь же бессм
ысленное.
К концу речи Родионов себя ненавидел.
Марков же остался невозмутим, только чуть заметно пожал плечами под безу
пречной белой рубахой голландского полотна.
За это чуть заметное пожатие плеч, за странное выражение, мелькнувшее в л
ице издателя, за сигарету, которую он не торопясь вытащил и так же не тороп
ясь прикурил, Родионов готов был его убить. Этот человек, почти одного с ни
м возраста и, насколько Родионову известно, не родившийся членом английс
кой королевской фамилии, держался безукоризненно и очень продуманно Ч
так, что тертый калач Родионов моментально начал чувствовать себя круго
м виноватым и практически ни на что не годным.
Ч Я все понимаю, Ч произнес Марков и посмотрел на свою сигарету. Ч Но у
нас план, и мы опоздаем, если вы продержите рукопись еще, скажем, месяц. А ти
пография? Вы же бизнесмен, Дмитрий, и не можете не понимать, что такое… обя
зательства.
Родионов чуть не завыл.
Да, да, он отлично понимает, что такое обязательства! Да, он знает, что рукоп
иси нужно сдавать вовремя! Да, он знает, что издательство на его задержках
теряет время и деньги!!!
Ну, расстреляйте меня! Ну, спихните меня с Крымского моста!
Но, черт побери, что я могу поделать, если все мои герои до одного вдруг реш
или, будто история, которую я для них придумал, никуда не годится?! То есть, м
ожет быть, она годится для каких-то других героев, но эти отказываются мар
шировать дружными рядами в ту сторону, в которую я их направляю!! В один го
лос они вопят, что я должен изменить историю или придумать других героев,
которые как раз пойдут куда надо, а у меня план, видите ли!
Кажется, Марков отлично понимал, о чем именно думает Родионов, потому что
вдруг улыбнулся и смешно почесал затылок. У него, при всей внешней безупр
ечности, была такая чудная манера, и это как-то примиряло Родионова с дейс
твительностью, с тем, что Марков все время его опережает, заставляет игра
ть на своем поле.
И еще одна мысль была совершенно убийственной. Мысль, что Марков… прав.
Прав, и все тут. Рукописи нужно сдавать вовремя. Есть обязательства, и от н
их никуда не денешься. Если их невозможно выполнить, лучше всего их на себ
я не брать. И точка.
Отворилась матовая стеклянная дверь, сделанная в стиле хай-тек, вошла Ка
тя и внесла подносик. На подносике стояли маленькая чашечка кофе, приятн
о запотевшая бутылка минеральной воды и вазочка с конфетами. Конфеты был
и как в детстве, в хорошо знакомых, вкусных бумажках: «Трюфели», «Столичны
е», «Вечерний звон». Те, что еще несколько лет назад невозможно было купит
ь в магазине, их приходилось «доставать» или мечтать о том, что дадут в «за
казе» Ч двести граммов.
Сердясь, Родионов взял «Трюфель», развернул бумажку и положил его в рот. П
альцы, испачканные коричневой шоколадной пылью, он вытер под столом о дж
инсы. Хорошо, что Марков не видел!…
Ч Так когда же?…
Ч Думаю, что недели через две, Ч невнятно из-за конфеты за щекой сказал Р
одионов. Ч Никак не раньше.
Ч Но через две недели рукопись будет точно?
Ч Думаю, что да.
Ч Дмитрий, мне хотелось бы все-таки знать совершенно точно!
Черт бы его побрал! Черт бы побрал все на свете рукописи, всех писателей и
всех издателей!
Не отвечая, Родионов прожевал конфету и глотнул кофе из чашки. Кофе был ск
верный, слабый и теплый. Он любил горячий и крепкий.
Ч Через две недели книга будет.
Ч Может быть, вы пока пришлете редактору то, что готово на сегодняшний де
нь, чтобы мы могли запустить в работу хотя бы обложку? Хотя бы.
Ч Пришлю, Ч обреченно пообещал Родионов. Интересно, за две недели он ус
пеет собрать и вразумить героев?… Или предстоит еще одна пытка и верчени
е ужом, будто на раскаленной сковородке?!
Ч Жаль, что вы не успеваете, Ч заметил Марков бесстрастно. Ч Мы же собир
ались выпустить новинку в конце зимы! Впрочем, сейчас об этом уже можно не
говорить, мы все равно опоздали, а к лету никто никаких новинок не выпуска
ет Ч мертвый сезон!
«Зачем только я стал писать эти романы, Ч думал Родионов обреченно. Ч С
идел бы себе дома, смотрел бы телевизор, пил пиво, плевал в потолок и разжи
рел бы, как средний американец, вес которого составляет в среднем килогр
аммов сто десять! Или больше?…»
Одним глотком он допил скверный кофе и уже приподнялся, чтобы идти, и тут в
друг вспомнил, зачем он пришел.
Телефонный звонок, черт возьми! Он же явился к Маркову, чтобы рассказать е
му про звонок и угрозы, а вовсе не затем, чтобы лепетать и оправдываться!
1 2 3 4 5 6 7