Даже не взглянув на нее, Шариф протянул записку Аресу.
– Этот монах, однако, вел несколько длинных телефонных разговоров с определенным сотовым номером, – коротко констатировал он.
Они покинули бюро и через минуту вышли во двор. Когда они уже почти подошли к машине, Арес вычленил из неразберихи цифр телефонные номера и даты, которые имел в виду араб.
– Это, должно быть, фон Метц, – подтвердил он свое предположение. – Хорошо, когда мы исчезнем отсюда, ты определишь мне его проклятый сотовый номер. – Арес протянул руку, чтобы открыть переднюю дверцу машины справа от шофера, но затем его взгляд упал на пальцы спутника и он замер на месте. – Скажи, Шариф, ты что, не надевал сегодня перчатки? – спросил он араба.
– Что-о? – Шариф растерянно смотрел на него.
– Тогда твои проклятые отпечатки сейчас повсюду, – простонал Арес.
Араб открыл рот, чтобы что-то сказать, но не успел. Арес без дальнейших комментариев сунул руку в карман плаща, вытащил ручную гранату и швырнул ее в открытую дверь дома священника.
«В моем лице приоры имеют по крайней мере одного члена, у которого есть мозги», – подумал он и залез в машину, в то время как позади них раздался оглушительный взрыв и ручная граната сровняла с землей домик Квентина.
Затем одним только взглядом Арес дал понять арабу, что надо завести мотор и нажать на газ.
Ничего из того, что он читал или видел на картинках, которые попадались от случая к случаю на страницах пухлого тома, толщиной, как быстро установил Давид, более полутора тысяч страниц, не продвигало его вперед и не давало никаких сведений, имеющих отношение лично к нему. Возможно, ему было бы проще, если бы он мог поверить в то, что рассказывал ему вчера Квентин и что подтверждалось чтением этой книги. Вместе с выводами, сделанными им из происшествий вчерашнего вечера, это даже имело некоторый смысл, если только располагать достаточным объемом фантазии. Однако в результате это приводило его на грань между безумием и манией величия, и любое новое даже совсем незначительное событие могло нарушить то шаткое равновесие в его мыслях, которое еще сохранилось.
Так прошло пятнадцать-двадцать минут, в течение которых он беспомощно и с возрастающим смятением листал страницы старой книги, пока дверь позади него снова не открылась и в библиотеку не вернулся Квентин. Давид не был убежден, что должен воспринять это возвращение как луч надежды; он знал монаха достаточно хорошо, чтобы быть уверенным, что если Квентин не хочет говорить о каких-то вещах, он не скажет ни слова, даже если Давид встанет на голову, будет шевелить ушами или сыграет ему на гребешке Пятую симфонию Бетховена. В Давиде все еще горел огонь любопытства, и таким же огнем горели его глаза. Но недостаток сна предыдущей ночью, волнение и досада (он даже не знал до этого, какой мучительно напряженной может быть ярость) постепенно исчерпали в нем запасы энергии. После того как приемный отец оставил его одного, Давида все больше охватывали равнодушие и усталость.
– Квентин? – спросил он слабым голосом, не оборачиваясь и не отрываясь от чтения, но ему никто не ответил.
Усталым жестом Давид потер обеими руками глаза. Его удивляло, что он не слышит шагов на деревянных половицах. И когда он наконец услышал шаги, в них было что-то чужое и незнакомое. Это не была походка Квентина. Квентин никогда так не подкрадывался.
Давид испуганно поднял голову и обернулся к вошедшему, но когда он понял свою ошибку, было слишком поздно. Незнакомец успел подойти к нему, встал за спинкой стула и с невероятной силой обхватил его голову, не давая возможности увидеть себя. Только медвежья сила дала понять Давиду, что он имеет дело с мужчиной. Задолго до того, как ему пришла в голову идея закричать и позвать на помощь, так как это была самая нормальная реакция на нападение чужаков, которые подкрадываются сзади, мужчина прижал к его лицу тряпку, пропитанную какой-то жидкостью. «Хлороформ!» – распознал Давид это дьявольское вещество. Только на прошлой неделе на химии они…
Он почувствовал, что его сознание начинает ослабевать, и отчаянно постарался собрать свою волю, чтобы уцепиться за все более жалкие остатки разума. Но ни единого шанса у него не было. Благотворная, бархатная чернота опустилась над ним и погрузила в глубокий сон без сновидений.
– Пповторяю вам еще раз! – раздраженно простонал фон Метц и нервно посмотрел на огромный циферблат часов, красовавшихся на стене за спиной таможенника в затхлой канцелярии аэропорта. – Я – торговец предметами искусства, и у меня есть официальное разрешение на провоз этого меча.
Роберт бросил пронзительный взгляд на упитанного служащего, сидевшего за стойкой, на которой лежал чемодан с мечом Великого магистра – с его мечом; но это, казалось, сделало таможенника еще недоверчивее. В отчаянии переступая с ноги на ногу, Роберт старался скрыть волнение и досаду, чтобы дурак за стойкой не укрепился в своем ошибочном предположении, что поймал контрабандиста с поличным.
С внешне безразличным лицом невежда разглядывал оружие, но прозрачный блеск в его глазах свидетельствовал о том, что ему нравится меч и он горд своей находкой якобы нелегального груза. Чиновник вертел в руках разрешение на ввоз, о котором говорил Роберт, уже довольно продолжительное время, но в глубине души не знал, что делать.
– И я вам охотно повторю еще раз, – возразил таможенник, сохраняя при этом равнодушное выражение лица, – я обязан все точно перепроверить, а для этого вам придется набраться терпения. Почему бы вам не присесть?
Он показал на один из дешевых пластиковых стульев, стоявших вдоль стены за спиной Роберта, затем повернулся и, даже не извинившись, поспешно выскочил из конторы. Фон Метц горячо надеялся, что парень встретит по пути какого-нибудь более опытного коллегу, который сможет убедить его в законности существующего разрешения.
Вместо того чтобы воспользоваться предложением несимпатичного толстяка отойти и сесть, Роберт вытащил из кармана плаща сотовый и начал беспокойно ходить взад-вперед, попутно набирая номер телефона Уильяма.
– Роберт, – немедленно отозвался голос тамплиера, – мы в аэропорту. Юноша у нас.
– Слава богу!
Словно каменная лавина свалилась с его сердца. Он закрыл глаза, чтобы собраться с мыслями. Первый шаг – противостоять планам одержимой манией величия Лукреции – сделан. Но за первым шагом должен последовать второй, и в этом пункте отцовское начало в нем пришло к решению предварительно все учесть и не торопиться.
– У меня здесь возникли кое-какие проблемы. На их решение уйдет некоторое время, – сказал он.
– О'кей. Встретимся в подземном гараже, – откликнулся Уильям.
Фон Метц попрощался, положил трубку и уселся наконец на неудобный стул, возблагодарив Господа за то, что у него есть такие помощники, как Цедрик и Уильям. Они оба всегда были на его стороне, и не только из-за сознания долга перед Великим магистром тамплиеров, но прежде всего потому, что их связывала многолетняя сердечная дружба.
Роберт знал, что они оба были в восторге от его идеи отдать ребенка на воспитание монаху и поместить его в отдаленный интернат, тогда как другие считали, что для всех было бы лучше и фон Метц сполна выполнил бы долг, если бы убил мальчика. Давид, естественно, ничего подобного не мог подозревать, и, видит Бог, это была не его вина, но он действительно представлял большую опасность для ордена и прежде всего для святых реликвий, беречь и охранять которые от человеческих рук было предназначением Роберта и его помощников. Они никогда не позволяли себе высказывать Роберту неудовольствие, ибо все же сохранили за долгие века свою человечность. Роберт был убежден, что в конце концов они его понимают и что это было не одно лишь уважение, но и сочувствие, которое побуждало их хранить молчание об осечке Великого магистра и поддерживать его в том, чтобы по возможности ограничить причиненный им вред.
«Они много сделали для меня, – думал он с благодарным чувством к своим товарищам, – но они не могли освободить меня от всего». Он сам допустил ошибку, проявил роковую слабость, его разум проиграл в борьбе против сердца, и он упустил момент, когда должен был устранить последствия своей ошибки.
Миг, когда он должен был убить мальчика.
Фон Метц покачал головой. Он гнал от себя мысль о том, что наступит время, когда решать будет неминуемая судьба, и ждал.
Прошло несколько секунд, Давид сделал два-три вдоха, прежде чем понял, что очнулся и сознание вернулось к нему, а глухие голоса, доходившие до его ушей, не были голосами из кошмарного сна, в котором он был ослеплен, это были голоса из реальности. Испуганный и на мгновение действительно поверивший, что больше никогда не сможет видеть, он протер глаза. Темнота, окружавшая его, не была сплошной, как он установил с большим облегчением. Узость помещения, в котором он находился, и специфическая смесь запахов резины, металлического листа и твердого пластика подсказали, что он, должно быть, находится в каком-то транспортном средстве, совсем новом. Его сердце сделало испуганный скачок и начало биться с сумасшедшей скоростью, отчего в несколько раз участилось и дыхание, чтобы также быстро снабжать его кровь достаточным количеством кислорода. При этом в горле он чувствовал непривычную сухость и неприятный осадок.
«Меня похитили!» – молнией пронеслось у него в голове. Человек в библиотеке, который обхватил его голову так крепко, что он ничего не мог поделать, тряпка, пропитанная одурманивающим средством… Давид почувствовал ворсинки на языке. Его похитили и запихнули в багажник какого-то небольшого автофургона или другого транспортного средства. И теперь его похитители стоят, судя по всему, у захлопнутой двери багажника и…
– Кофе? – задал вопрос какой-то голос.
Хотя и приглушенно, сквозь закрытую дверь багажника, но Давид услышал звук наподобие эха.
«Возможно, мы находимся в многоярусном гараже», – предположил он.
– Черный! – ответил другой, также мужской голос, выражая согласие.
Их двое или трое? Возможно, присутствовал еще кто-то, кто молчал и только отрицательно покачал головой.
Со все еще усиленно бьющимся сердцем он осмотрелся внутри своего узилища внимательнее, чем прежде. Это был багажник, и он оказался довольно-таки просторным. Прежде здесь имелась скамейка, но ее почему-то сняли. Вероятно, впереди было только два места. Если эти бандиты работали на себя (а он так этого хотел) и никакая другая машина их не сопровождала, тогда незнакомцев было всего двое. И один из них как раз ушел за кофе.
О, проклятие! Если бы здесь, по крайней мере, было окно… Возможно, это не облегчило бы его ситуацию, но сделало бы ее в буквальном смысле слова более обозримой. Давид осторожно подтянулся к задней дверце, уселся возле нее на корточках, прижал ухо к металлу и прислушался. Снаружи кто-то кашлянул.
Дальше он уже не думал о том, что делает. Он знал только, что немедленно должен действовать, если хочет, чтобы эта отчаянная попытка бегства имела хоть малейший шанс на успех. В надежде, что багажное отделение не заперто, он одновременно дернул за ручку и распахнул дверь таким внезапным и сильным движением, что стоящий позади машины человек от мощи удара, нанесенного ему дверью по спине, был сбит с ног.
Еще сидя взаперти, Давид убедился, что они действительно находятся в гараже. Он не раздумывал, в каком направлении бежать, но помчался так быстро, как только мог.
«Быстрее! – молниеносно пронеслось в его голове. – Просто быстрее удрать прочь!»
Он слышал, как похититель, проклиная все и всех, с трудом встал и-бросился за ним, но Давид даже не обернулся. Он проскользнул в узкое отверстие между двумя стоящими рядом малолитражками, перелез через капот перегородившего путь шикарного спортивного автомобиля и добрался до нижней площадки лестницы, которая, как он искренне надеялся, ведет наружу, – но она туда не вела.
Вместо этого он попал в огромный светлый зал, в котором кипела деловая жизнь. Тяжело дыша, юноша остановился на секунду, чтобы сориентироваться. Он заметил открытое кафе, оформленное в современном стиле: сводчатый потолок там образовывали огромные, похожие на гигантские ребра и в то же время кажущиеся филигранными металлические дуги, а на многочисленных электронных табло периодически появлялись буквы и цифры, так что ему на какой-то момент показалось, что он очутился внутри просторного космического корабля. Давид давно уже понял, что в этом мире нет ничего невозможного. Но огромный магазин беспошлинных товаров справа, куда люди входили с толстыми бумажниками и откуда выходили с набитыми пластиковыми пакетами, подсказал ему, что речь, скорее всего, идет об аэропорте. Он находился на площади, обозначенной как «сектор Б», с огромной дырой посередине, через которую можно было смотреть насквозь через все здание – от самого нижнего этажа до стеклянного купола крыши.
Ему было все равно, где он находится. Он должен исчезнуть отсюда прежде, чем преследователь его догонит, а шаги этого человека уже долетали до его уха, несмотря на шум вокруг и множество снующих мимо людей. Он снова побежал, чтобы через несколько шагов внезапно остановиться…
…когда впереди него в ярком свете вдруг блеснуло что-то металлическое, спрятанное в нише, и мгновенным движением отсекло голову пассажира в коротком, до щиколоток, кожаном плаще.
Давид в ужасе широко раскрыл глаза, попытался закричать, но вместо крика раздался лишь сдавленный хрип. Две-три бесконечно долгие секунды голова оставалась на прежнем месте, то есть на плечах человека, прежде чем с глухим стуком упала на облицованный плитками пол, а из обезглавленного тела фонтаном хлынула кровь. После того как разжались руки, в которых пассажир нес две чашки кофе, наконец упало на пол его тело.
Со всех сторон раздались пронзительные вопли. Люди заметались, целые и невредимые, но в каком-то смысле также потерявшие голову, как жертва темнокожего человека, который с равнодушным лицом и окровавленной кривой саблей вышел из ниши, где до этого прятался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39