«А все-таки есть в нем что-то такое… Жаль, если я больше его никогда не увиж
у. Интересно, он женат? Кто он? Почему его здесь все боятся? Села бы в его маш
ину, ехала бы с ним, и было бы мне хорошо и спокойно. Но это безумие какое-то,
это неприлично. Наверное, я потихоньку свихиваюсь здесь от одиночества и
липких придурков, которые лезут со всех сторон», Ц думала Маша, засыпая.


Глава 2

Он зажег огонь в камине. Ночь была теплая, душная, но он любил смотреть на о
гонь Ц легче думалось. Мягко, сосредоточенно скользили змейки пламени,
перешептывались и приплясывали быстрые яркие язычки. В этом проглядыва
ла своя внутренняя логика, своя музыка, которую не поймешь и не разгадаеш
ь. Да и зачем?
В последние несколько месяцев он не включал телевизор. Редкими свободны
ми и одинокими вечерами сидел у камина, глядя на огонь, и думал. Он не включ
ал телевизор потому, что на экране то и дело мелькали кадры чеченской хро
ники Ц растерзанные трупы детей и женщин, замученные, жесткие лица русс
ких мальчиков в военной форме, обреченных стать пушечным мясом. Он отдав
ал себе отчет, что напрямую причастен ко всему этому кошмару, и уже не пыта
лся оправдаться перед самим собой.
Он не бандит и не убийца. Он врач, хирург, но в последние полтора года ему пр
иходилось лечить бандитов и убийц, извлекать из них пули и осколки, спаса
ть им жизнь.
Полтора года назад Вадима Николаевича Ревенко, лучшего хирурга областн
ой больницы, подняли ночью с постели и под дулом автомата повезли через г
раницу в горное селение. Он должен был прооперировать трех раненых. Кто э
ти раненые, он понял сразу и испугался. Но перед ним находились умирающие
люди, и он спас их. Впрочем, и себя тоже.
Он не отходил от операционного стола сутками. В фельдшерском пункте горн
ого села устроили нечто вроде полевого госпиталя. В распоряжении Вадима
Николаевича оказался только местный фельдшер-абхазец.
Для спасения своих раненых бандиты не жалели ничего, делали что могли: до
ставали дорогие лекарства, американские шовные и перевязочные материа
лы, немецкие хирургические инструменты. И деньги ему, Ревенко, платили не
малые.
А потом, возвращаясь домой и включая телевизор, он видел фотографии тех, к
ого только что спас. Они находились в розыске, за каждым тянулся кровавый
след расстрелянных заложников, растерзанных пленных российских солдат
, терактов…
Город, в котором он родился и вырос, являлся областным центром российско
го Причерноморья, знаменитым курортом. Благополучие и процветание края
держалось на нескольких крупных мафиозных группировках, то враждующих,
то мирящихся. Мафии разделялись по национальному признаку. В городе, кро
ме русских и украинцев, жило несколько кавказских народов, и доктор с дет
ства знал два кавказских языка.
Он лечил всех, без разбора. Ему неважно, кто лег к нему на операционный сто
л Ц добропорядочный горожанин, секретарь райкома партии, рыночный торг
овец или крупный уголовный авторитет. Больной для него Ц только больной
, и социальный статус не имел значения.
Если в благодарность за удачную операцию ему дарили дорогие подарки или
давали деньги в конверте, он не отказывался. Он знал, что его труд стоит оч
ень дорого, а на больничную зарплату прожить невозможно. Тот, кто мог и счи
тал нужным платить, Ц платил. А кто не мог, того Ревенко оперировал беспл
атно, и качество операции от этого не менялось. Его руки были для всех один
аковы Ц и для крестных отцов местных мафий, и для полунищих старушек, и дл
я глав городской и областной администрации.
Теперь он оперировал еще и чеченских бандитов, которые прятались здесь,
в горах. Когда за ним приезжали во второй, в третий, в десятый раз, он уже без
всякого насилия садился в машину и отправлялся спасать раненых. Эти ист
екающие кровью, полумертвые, гангренозные, завшивленные чеченцы стали д
ля него такими же больными, как все другие. Каждый раз, борясь за жизнь как
ого-нибудь очередного полевого командира или рядового боевика, он не мо
г потом пойти и донести на него, хотя понимал: как только этот больной вста
нет на ноги, он опять начнет убивать, взрывать и брать заложников.
Да и куда он мог сунуться со своей информацией? Он знал: местная милиция ку
плена с потрохами, в местном ФСБ каждый второй получает чеченские деньги
. Наверняка в Москве их получает каждый пятый. Где гарантия, что со своей и
нформацией он не попадет именно к этому Ц пятому?
Через три месяца он все-таки попытался улететь в Москву, сославшись на Ме
ждународную конференцию по экстренной хирургии, на которую получил офи
циальное приглашение. В местном аэропорту к нему подошли двое, спереди и
сзади, вплотную. Стоявший сзади держал под курткой пистолет, дуло уперло
сь Вадиму Николаевичу в спину. Тот, что спереди, глядел ему в глаза и дышал
в лицо запахом табака и шашлыка.
Ц Не надо тебе лететь в Москву, доктор. Ты здесь очень нужен, Ц произнес о
н тихо и ласково по-абхазски.
В тот момент в душе его будто щелкнул и бешено застучал часовой механизм
взрывного устройства. Он почувствовал: рано или поздно это устройство ср
аботает. Остановить, отключить его уже невозможно.
За ним неусыпно следили, контролировали каждый шаг чеченцы. А вскоре при
бавился к этому смутный интерес со стороны российских спецслужб Ц то ли
ФСБ, то ли ГРУ.
Время шло. Как член Международной ассоциации экстренной хирургии, Вадим
Николаевич имел право на безвизовый проезд в любые районы военных дейст
вий и лагерей беженцев. Он продолжал ездить через границу, расположенную
вдоль реки Чандры, то на своей «Тойоте», то на военном «газике», предостав
ленном вместе с шофером-абхазцем к его услугам.
Месяц назад в село привезли очередного полевого командира с множествен
ными осколочными ранениями брюшной полости. Человека этого знала вся Ро
ссия как одного из самых кровавых лидеров террористов. Он находился в ро
зыске, в «Новостях» сообщали, будто он пропал без вести, а он между тем леж
ал на операционном столе в маленьком горном селении, и доктор Ревенко бо
льше суток боролся за его жизнь.
Бандит быстро шел на поправку. Но чем лучше чувствовал себя пациент, тем м
рачней и тревожней становился доктор. Он отдавал себе отчет в том, что, спа
сая жизнь Ахмеджанову, заранее обрекает на смерть множество ни в чем не п
овинных людей.
Вадим не сомневался: сейчас в городе работает несколько серьезных агент
ов российских спецслужб. Они должны заниматься предстоящими губернато
рскими выборами и связями кандидатов с чеченцами, засевшими в горах. Но к
ак выйти на реального, а не опереточного агента? И до какой степени можно е
му доверять? Ведь не случайно до сих пор не пойман и не посажен на скамью п
одсудимых ни один из серьезных чеченских лидеров.
Даже если представить, что ему повезет, удастся каким-то образом прорват
ься сквозь чеченскую слежку, выйти на нужного человека, дать ему полную и
нформацию о крупной чеченской базе в горах и об Аслане Ахмеджанове, он вс
е равно рискует головой. Такую информацию наверняка захотят проверить. В
едь послать в горы, на территорию дружественного государства отряд спец
наза, вести там настоящие боевые действия Ц это не шутки. Те, кто заинтере
сован в аресте Ахмеджанова, обязаны действовать наверняка.
А какие он может представить доказательства? Клок волос из бороды бандит
а? Или любительскую фотографию на фоне гор? «Давай, Аслан, я тебя сфотограф
ирую на память?»
Как бы мало времени ни ушло на проверку, его в любом случае хватит, чтобы А
хмеджанов исчез, а доктора пристрелили. О том, как поставлена служба инфо
рмации в городе и в горах, доктор знал очень хорошо.
Оставить все как есть, дать Ахмеджанову окрепнуть, встать на ноги Вадим н
е мог. Прикончить бандита по-тихому, каким-нибудь медицинским способом т
оже не мог. Рука не поднималась. Слишком долго и трудно он спасал этого чел
овека. Да и потом, это равносильно самоубийству: вычислили бы тут же, без в
скрытия и судебно-медицинской экспертизы.
Иногда ему хотелось хоть с кем-нибудь поделиться всеми этими навалившим
ися вопросами. Но рядом не было ни души.
Жена ушла от Вадима десять лет назад к заезжему москвичу-курортнику. Сын
у тогда исполнилось пятнадцать. До окончания школы мальчик жил с отцом, к
матери в Москву приезжал на каникулы, а после десятого класса переехал с
овсем Ц поступил на биофак Московского университета, на втором курсе же
нился на канадке украинского происхождения, теперь жил в Квебеке. Письма
от него Вадим получал все реже.
Иногда появлялись женщины, но надолго почему-то не задерживались. Он счи
тал, дело в его дурном замкнутом характере, но на самом деле просто не нашл
ось еще такой женщины, которую ему хотелось бы удержать.
В гостиной над камином висела большая репродукция известной картины Па
бло Пикассо «Девочка на шаре». Он любил смотреть на хрупкую удлиненную ф
игурку, балансирующую на большом цирковом шаре на фоне накачанного тяже
ловеса. Постепенно нарисованная девочка стала полноправной обитательн
ицей его дома, иногда он ловил себя на том, что мысленно беседует с ней. А од
нажды даже признался себе, что из всех женщин, которых когда-либо знал, по-
настоящему хочет только одну. Но ее не существует. Она просто нарисована
великим художником. В жизни не бывает таких линий, такой хрупкости и нежн
ости. Свою танцовщицу-циркачку Пикассо, вероятно, просто выдумал, намечт
ал себе, увидел во сне.
Вадиму она тоже снилась иногда Ц но и во сне она оставалась нарисованно
й…
Как в высококлассном хирурге в нем нуждались многие. Для большинства жен
щин мог бы составить завидную партию как очень состоятельный сорокапят
илетний холостяк. Но ни благодарные больные, ни жаждущие выгодного брака
дамы и девицы не могли скрасить его одиночество. Имелось, правда, одно сущ
ество, к которому Вадим успел привязаться в последнее время. Это был живо
й человек, не нарисованный, но немой и слабоумный.
Полы в горном госпитале мыл странный больной старик по имени Иван. Снача
ла Вадим обратил внимание на русское имя. Потом заметил, что Иван выгляди
т, вероятно, значительно старше своих лет. А потом понял: слабоумие и немот
а Ц не врожденные. Под прозрачным седым пухом на голове просматривались
страшные, глубокие шрамы, зажившие без всякой медицинской помощи. Слабо
умие являлось следствием тяжелой черепно-мозговой травмы.
Иван не говорил, только мычал. Но доктору показалось, что он все слышит и п
онимает. Вадим примерно представлял себе, каким образом мог попасть этот
молодой старик в горное село. У чеченцев и абхазцев еще лет пятнадцать на
зад появилась своеобразная мода на русских рабов.
На вокзалах, в курортных городах высматривали и вычисляли «живой товар»
. Как правило, попадались демобилизованные солдаты, молодые беспечные од
инокие провинциалы, ищущие заработка, чтобы красиво пожить на курорте. И
х ловко подманивали, поили до бесчувствия, добавляя в водку сильное снот
ворное или наркотики, потом переправляли в горы. Там эти люди выполняли с
амую черную работу, их использовали в производстве опиума, они ходили за
скотиной и сами постепенно превращались в покорных животных. Какое-то в
ремя их держали на одуряющих, разрушающих мозг наркотиках, а потом они уж
е сами не хотели никуда бежать.
Только встретив Ивана, доктор понял, что и прежде приходилось ему видеть
в абхазских горных селениях таких вот русских рабов. Но раньше он приним
ал их просто за местных слабоумных. В русских и украинских селах тоже вст
речаются такие вот юродивые, с врожденным идиотизмом разной степени тяж
ести.
Доктор понимал: помочь Ивану ничем не сможет. Возможно, в хороших условия
х можно бы добиться некоторого улучшения. Но для этого требовался профес
сиональный психиатр, стационарное лечение. Надежда на то, что Иван вспом
нит, откуда он, сумеет произнести или написать свою фамилию, практически
равна нулю.
Вадим возил ему еду, разговаривал с ним. Постепенно он стал замечать в бле
клых, бессмысленных глазах Ивана какую-то тень мучительной мысли, что-то
мелькало иногда осмысленное, живое, но тут же гасло. Вадим видел как врач,
что жить Ивану осталось совсем немного Ц организм его истощен побоями,
непосильной работой, вероятно, влито в него огромное количество наркоти
ков, и эти черепные травмы… Невозможно помочь физически, только вкусно н
акормить и сказать ласковое слово.
Да, пожалуй, это походило на тихое помешательство: два близких существа
Ц нарисованная девочка и слабоумный, немой, безнадежно больной человек
. Но вот сегодня, всего несколько часов назад он увидел живую «Девочку на ш
аре». Он даже узнал, что ее зовут Маша и что она из Москвы.
Сначала, проезжая мимо, он заметил, как два подвыпивших «качка» Ц амбала
тащат под локотки тоненькую беспомощную фигурку в длинной юбке. Он знал
местные нравы. Молодые мафиозные «шестерки» любили так шутить спьяну. Но
и «шестеркам» известно, кто такой доктор Ревенко. Ему ничего не стоило вм
ешаться.
Въезжая перед ними на тротуар и останавливая машину, он даже не разгляде
л ее толком. А потом, когда вышел, чтобы вмешаться, сердце у него на секунду
остановилось. Девочка удивительно походила на пикассовскую танцовщицу
, будто француз писал свою циркачку именно с нее.
Вместо облегающего циркового трико на ней была длинная юбка, длинный шир
окий свитер, но сквозь одежду легко угадывалась каждая линия ее тела. Тон
кие руки приподняты, пальцы маленьких невесомых ножек в мягких китайски
х тапочках едва касались земли. И два «качка» Ц амбала по бокам…
Пикассовская танцовщица изображена с короткой стрижкой, под мальчика, а
у этой, живой, девочки темно-каштановые волосы доходили до острых ключиц.
1 2 3 4 5 6