И непременно, непременно действовать через подставное лицо.
Р о з а М о и с е е в н а. А это подставное лицо, как я всё-таки надеюсь, облапошит тебя или, в случае малейшей опасности, сдаст со всеми потрохами.
Звонит телефон, Цукерман кидается к трубке.
Но сдерживается и, отвернувшись, мучительно выдерживает два звонка.
Ц у к е р м а н (беспечно). Алло. Да, конечно, Оленька, я рад вас слышать. Нет, нет, что вы, почти не отвлекаете. Какое дело! Я не хочу встречаться с вами по делу! Ну хорошо, хорошо, если обещал, значит жду.
Цукерман вешает трубку, вытирает лоб платком.
Р о з а М о и с е е в н а. Хищный зверь.
Ц у к е р м а н (в сильном волнении). Роза, она сейчас приедет...
Р о з а М о и с е е в н а. Додик, держи себя в руках.
ВТОРАЯ СЦЕНА
Звенит дверной колокольчик, Ольга с испуганным видом заходит в лавку.
Ц у к е р м а н (выходит навстречу из-за прилавка). Оленька! Вы хорошеете буквально с каждым часом!
Целует Ольге руку, та смущённо отдёргивает.
О л ь г а (потупившись). Давид Семёнович, вы помните наш вчерашний разговор?
Ц у к е р м а н. Разумеется, Оленька, конечно. Так нельзя ставить Шекспира. Я не ретроград, вы знаете, но это уже чересчур...
О л ь г а. Нет!
Ц у к е р м а н. А! Понимаю! О вашем умопомрачительном салате из крабов. Вы обещали, обещали написать рецепт!
О л ь г а. Нет же! Салат из магазина... не в этом дело.
Ц у к е р м а н. Из магазина!.. Не верю, вы меня разыгрываете. А из ваших рук всё равно вкуснее!
Р о з а М о и с е е в н а. Зверь, хищный зверь!
На всём протяжении пьесы голос Розы Моисеевны
слышат только зрители, её супруг и призрак Карла Маркса.
О л ь г а (достаёт из сумочки шкатулку, протягивает). Вот... Я хочу продать. То, что вам понравится, или всё сразу. Мне срочно, очень срочно нужны деньги.
Ц у к е р м а н. Оленька, дорогая, кому они не нужны срочно? (Берёт шкатулку.) Покажите мне человека, которому они нужны так, вообще, когда-нибудь... Философ Диоген жил в бочке и он утверждал, что деньги ему совсем не нужны. И знаете, я в это верю. Потому что Диогена придумали весёлые, умные, а, самое главное, очень зажиточные люди - иначе и быть не может! А вот этот товарищ (указывает на бюст Маркса) был реалистом, и он отлично понимал, что миром правят деньги и одни только деньги. Вы знаете, как называется его главная книга? Она называется "Капитал". И я думаю, что многое, очень многое в ней написано правильно, хотя, по правде говоря, я не имел удовольствия её читать.
Р о з а М о и с е е в н а. Додик, перестань нести ахинею. Девочка пришла к тебе не за этим. Отдай ей деньги, и пусть она отнесёт их в свою жульническую контору.
Ц у к е р м а н. Хотите поменяемся? Я вам - отлитого из чистой бронзы основоположника, а вы мне - ваши сокровища. Ну, что же вы надулись, я пошутил.
Встаёт за стойку, вставляет в глаз диоптрию,
перебирает содержимое шкатулки.
Ольга смотрит на него с надеждой, теребя в руках платочек.
Ц у к е р м а н (небрежно). Сколько вы хотите?
О л ь г а. Я не знаю, сколько это стоит... Мне нужно две тысячи долларов, чтобы рассчитаться за квартиру (говорит всё тише и неуверенней), но если здесь не хватает, то, может быть, вы сможете дать мне в долг на крайне ограниченный срок...
Ц у к е р м а н (снимает диоптрию, смотрит на Ольгу). Оленька, дорогая, мне очень неприятно отказывать вам в таком сущем пустяке, но все мои личные сбережения вложены вот во всё это... (Обводит рукой экспонаты.) А ваши сокровища не стоят, к сожалению, и тысячи. Вот это стоит четыреста и вот это около пятисот. Это их продажная цена. Столько они будут стоить у меня в витрине и я не буду иметь с этого ни копейки. Это всё, что я могу для вас сделать.
О л ь г а (почти плачет). А остальное?
Ц у к е р м а н. Остальное - бижутерия, она совсем ничего не стоит.
О л ь г а (начинает плакать). Так что же мне делать?..
Ц у к е р м а н. Ольга Петровна, вы разбиваете моё сердце. Так и быть, я дам вам за всё полную тысячу.
Отсчитывает под лампой деньги.
Ольга взволнованно лепечет благодарность, берёт деньги и выбегает. Возвращается, встаёт на цыпочки и через прилавок целует Цукермана в щёку.
Снова выбегает.
ТРЕТЬЯ СЦЕНА
Цукерман и голос Розы Моисеевны.
Р о з а М о и с е е в н а. Девочка готова наложить на себя руки. Почему ты не дал ей две тысячи, убийца?
Ц у к е р м а н. За что, Розочка? Я и без того переплатил.
Р о з а М о и с е е в н а. Додик, ты дурак. Если бы ты дал ей две, она бы рассчиталась с долгами и всё забыла. А теперь она придёт снова - и не одна, а с милиционером. (Жуёт.) Тебе дать овсяного печенья?
Ц у к е р м а н. Розочка, зачем ты меня нервируешь! Ты ведь знаешь, что у меня больная селезёнка. Я не мог дать больше. Если бы я дал больше, по городу прошёл бы слух, что я сумасшедший, и кто-нибудь в конце концов догадался бы, что дело не в родственных чувствах. В любом случае она не сможет ничего доказать.
Р о з а М о и с е е в н а. Додик, ты дурак дважды и ты не в Швейцарии. Здесь, в это время, никто и ничего не доказывает. Придут двое и засунут тебе кипятильник... в эту самую... Выпей воды, что с тобой... Ты хотя бы спросил, откуда у неё эта вещь?
Ц у к е р м а н. Я не мог спросить, это выдало бы мой интерес. После второй мировой у людей ещё до сих пор много чего валяется в комодах, о ценности чего они не имеют ни малейшего понятия.
Р о з а М о и с е е в н а. Как бы с тобой не разобрались - по понятиям. Уж лучше пускай она вернётся с милиционером.
Ц у к е р м а н. Она не вернётся. Она не вернётся даже в том случае, если точно будет знать, что её надули. Такие люди не возвращаются в магазин даже если купленные ими туфли оказались меньше на два размера. Бедные, бедные люди...
Р о з а М о и с е е в н а. Эти бедные имеют хорошую перспективу на то, что будет после. А тебя - припекут черти!
Ц у к е р м а н. Роза! Ещё одно слово - и пропади оно всё пропадом! Я верну ей эту шкатулку...
Звенит дверной колокольчик.
ЧЕТВЁРТАЯ СЦЕНА
В лавку заходит Белугин.
Б е л у г и н. Не ждали?
Ц у к е р м а н (обернувшись к жене). Роза, этот государственный человек прибежал, чтобы всучить мне свои рубли, которыми уже завтра можно будет оклеивать сортиры. (Приветливо разводит руки.)
Р о з а М о и с е е в н а. Додик, если бы ты обманул этого человека, тебе бы простили. Но этот человек сам облапошит тебя как ребёнка.
Ц у к е р м а н. Борис Андреевич!..
Б е л у г и н. Да вот... Решил воспользоваться вашим любезным приглашением.
Белугина прохаживается, смотрит.
Останавливается перед бюстом Карла Маркса.
Ц у к е р м а н. Хорош?
Б е л у г и н. Хорош.
Ц у к е р м а н. Пуд чистой бронзы. Для вас, как для государственного человека, - фигура со смыслом.
Б е л у г и н. Не понимаю?
Ц у к е р м а н. Заходит к вам в кабинет, допустим посетитель или даже большой начальник. Знаете, как это в казённых учреждениях, атмосфера натянутая... А тут сразу перед глазами - предмет для улыбки, для доброй шутки, так сказать... В вас видят неординарного человека, человека с фантазией. Атмосфера другая, контакт налаживается...
Б е л у г и н (смеётся). Ах, Давид Семёнович, как это у вас получается!.. Вы, кажется, любой товар можете представить с совершенно неожиданной стороны! Я подумаю.
Ц у к е р м а н. Может быть, интересуетесь чем-либо конкретным?
Б е л у г и н. С вашего позволения, ещё осмотрюсь.
Ц у к е р м а н. О!..
Б е л у г и н (осматривает полки). У.е., у.е., у.е... А в рубликах что-нибудь имеется?
Ц у к е р м а н. Основоположника отдам за рубли.
Б е л у г и н. Не возьму, всё-таки не возьму, плохая примета. Если только тогда, когда дела пойдут совсем плохо. Минус на минус... А пока - нет, не возьму, разорит. Полмира разорил, а уж меня с моими скромными бизнесами... (Машет рукой.) Вы вот что, любезный Борис Семёнович, подберите мне сами, на свой вкус, булавку для галстука. Без излишеств, но чтобы можно было за одним столом и с сэром, и с пэром...
Цукерман наклоняет голову, понимающе улыбается.
Ц у к е р м а н. Есть такая. Берёг. Знал, что придёт такой, который понимает.
Достаёт из-под прилавка и открывает коробочку.
Б е л у г и н (берёт булавку, разглядывает). Да... Да...
Ц у к е р м а н. Да?
Б е л у г и н. Да...
Ц у к е р м а н. Исключительно для вас - четыреста.
Б е л у г и н. Четыреста... четыреста... Итальянские лиры, финские марки, аргентинские крузейро?.. Шучу. Хорошо, беру, торговаться не буду.
Достаёт бумажник, расплачивается.
Ц у к е р м а н. Позвольте в фирменную упаковочку... Присаживайтесь... Рюмочку вина?
Б е л у г и н (усаживается в кресло). Мерси, но только чуть-чуть, пригубить. Дела, знаете ли... Виза, паспорт, авиабилеты...
Чокаются крошечными ликёрными рюмочками.
Ц у к е р м а н. Да-да-да-да-да, вспоминаю. Ведь вы на днях улетаете...
Белугин выпивает, но, ничего не почувствовав, удивлённо заглядывает в рюмочку.
Б е л у г и н. В Лондон.
Ц у к е р м а н. В Лондон...
Б е л у г и н. Да... вот так, знаете ли...
Ц у к е р м а н (что-то задумав). И вы туда летите...
Б е л у г и н. По делам, по делам. Отдых ещё не заработал.
Белугин делает движение, чтобы встать,
но Цукерман, чтобы удержать его, наливает ещё вина.
Белугин выпивает и снова удивлённо заглядывает в рюмку.
Б е л у г и н. А вы тоже имеете какой-нибудь интерес в Лондоне?
Ц у к е р м а н (прохаживается в волнении). Возможно, возможно...
Белугин некоторое время смотрит на него, прищурившись.
Б е л у г и н. Послушайте, мы деловые люди. Если ваш интерес в Лондоне может иметь взаимную выгоду... почему бы нам не помочь друг другу?
Р о з а М о и с е е в н а. Додик, подойди сюда!
Ц у к е р м а н. Одну минуту.
Заходит за дверь. Из подсобки доносятся раздражённые голоса супругов.
Белугин этого не слышит и наливает себе ещё вина. Выпивает и сосредоточенно, подняв подбородок, причмокивает, пытаясь всё-таки разобрать вкус.
С возгласом "Я ему ещё ничего не обещал!" появляется Цукерман.
В руках у него шкатулка.
Б е л у г и н. Вы что-то сказали?
Ц у к е р м а н (с улыбкой присаживается рядом на стул). Господин Белугин...
Б е л у г и н. Да-да?
Ц у к е р м а н. У меня есть ВЕЩЬ.
Б е л у г и н (заинтересованно). Так...
Ц у к е р м а н. Эта вещь - очень дорогая вещь. Её невозможно продать здесь, в России.
Б е л у г и н. Так...
Ц у к е р м а н. Её приблизительная цена - сто пятьдесят тысяч фунтов стерлингов.
Б е л у г и н. Так!
Ц у к е р м а н. И я хочу продать эту вещь за настоящие деньги.
Б е л у г и н. Так-так-так! Надеюсь...
Ц у к е р м а н. Разумеется. Прошлое абсолютно безупречно. Вещь была у моих родственников, теперь принадлежит лично мне.
Передаёт шкатулку в руки Белугина. Тот внимательно разглядывает.
Б е л у г и н. С виду такая простенькая... Где-то я её уже видел... А вы уверены?..
Ц у к е р м а н (перебивает). Сегодня же я подготовлю для вас подробную справку об этом предмете. (Забирает шкатулку.) Я также возьму на себя оформление документа, в котором будет указано, что шкатулка не представляет художественной ценности и может быть беспрепятственно вывезена за рубеж.
Б е л у г и н. Вы очень предусмотрительны, с вами приятно иметь дело. Однако, перейдём к главному. Моя доля.
Р о з а М о и с е е в н а (неохотно). Додик, пускай он работает из половины.
Ц у к е р м а н (удивлённо). Из половины.
Б е л у г и н (резко поднимаясь из кресла). По рукам.
Жмут руки.
Ц у к е р м а н. Необходимые формальности, касаемые нашего письменного договора...
Б е л у г и н. Разумеется. Итак, завтра я у вас ровно в десять. Мы обсудим это дело во всех подробностях.
Цукерман провожает Белугина и возвращается.
Ц у к е р м а н. Роза! Но почему только половину?!
Р о з а М о и с е е в н а. Потому что если ты запросишь больше, эта сволочь отберёт у тебя всё. Из половины у тебя будет хотя бы шанс получить деньги и ты сможешь отдать их обворованной тобою девочке. Впрочем, я думаю, что с этой авантюры ты не будешь иметь ни одной копейки.
Ц у к е р м а н. Ах, боже мой, боже мой!..
ПЯТАЯ СЦЕНА
Поздний вечер того же дня. Спальня Пчёлкиных.
Супруги, одетые в одинаковые пижамы, лежат под одеялом
перед негромко работающим телевизором.
О л ь г а. Пчёлкин, ты Карла Маркса читал?
А л е к с е й. Нет... в институте что-то конспектировал.
О л ь г а. Что?
А л е к с е й. Что-то из "Капитала"... кажется. Ты вообще, Оля, ты это брось... Так недолго и правда... с ума сдвинуться. Не переживай, достанем мы где-нибудь эту тыщу.
О л ь г а. Нет, ничего, я не переживаю. Просто я его сегодня у дяди в лавке видела. Солидный такой мужчина...
А л е к с е й. Кто?!
О л ь г а. Да этот, Карл...
Алексей приподнимается на локте и в упор смотрит на свою жену.
О л ь г а. Нет, ты не думай. Он не живой был, так, бронзовый...
А л е к с е й (ложится). Оля, я тебя прошу, не пугай меня больше так.
Пауза.
О л ь г а. Ну и как, интересно?
А л е к с е й. Что?
О л ь г а. Ну... "Капитал".
А л е к с е й. Не знаю... Я ведь не читал - конспектировал. А вас разве не заставляли?
О л ь г а. Нет, у нас уже была перестройка. Мы что-то другое конспектировали. Это... "Ускорение и интенсификация"... тьфу, не выговорить.
А л е к с е й. Слушай, а ты торговаться не пробовала со своим дядей?
О л ь г а. Нет, он и так больше предложил.
А л е к с е й. Вот это и странно, что больше предложил.
Пауза.
О л ь г а. Борис Андреевич мог бы одолжить.
А л е к с е й. Что? Белугин? Ни за что!
Пауза.
Даже не думай. Я лучше... я лучше... Всё что угодно, только не к Белугину.
Молчат.
В телевизионных новостях говорят
о неконтролируемом падении рубля и грозящей гиперинфляции.
О л ь г а. Теперь за тысячу долларов можно, кажется, пол России купить.
А л е к с е й. Ладно-ладно, не переживай. Завтра где-нибудь достанем. Давай спать, утро вечера мудренее.
Гасит телевизор.
ШЕСТАЯ СЦЕНА
Сон Алексея Пчёлкина.
В кресле возле кровати сидит Карл Маркс.
У него на коленях огромный бутафорский том "Капитала".
Слюнявя пальцы, он перелистывает страницы.
Освещена только его голова и книга.
Алексей садится на кровати, трясёт головой, смотрит на него во все глаза.
А л е к с е й. Ава... а...
Маркс поднимает голову, с пылью захлопывает книгу.
К а р л М а р к с. Гутен морген, Алексей Дмитриевич!
Производит мучительные гримасы и движения.
Берёт себя в руки.
А л е к с е й. А что... уже морген?
К а р л М а р к с. Четвёртый час, светает.
А л е к с е й.
1 2 3 4 5 6 7 8