Она б, может, не полезла сюда. И я бы ничего не узнал. А теперь я тоже попал в капкан.Дед. Почему я забыл про деда? Бесплатный сыр. Хлоп! Щелк! Больно и обидно до смерти. Мышеловка.Во взгляде Линды больше не было ни злобы, ни даже страха. Только бесконечное отчаяние и безумная мольба.“Отец убьет меня, если узнает”, — говорили ее набухающие слезами глаза.“Про тебя еще не известно, — также молча отвечал я ей. — А вот меня-то наверняка”.“Ты ему не скажешь?” — умоляла она.“Сумасшедших нет”, — уверял я.“Но что же нам делать?” — дрожащим подбородком и трясущимися щеками спрашивала она.— Отвертка есть? — спросил я вслух, протягивая руку. И она меня поняла!Больше не перемолвившись ни одним словом, дружно сопя и посильно помогая друг другу, мы установили на место обшивку, закрыли машину, погасили свет, и через пять минут каждый из нас был в своей комнате. Не знаю, как она, а я в ту ночь даже не пробовал уснуть до самого рассвета.Утром все, кроме Линды, вышли на крыльцо проводить меня в дорогу. В последний путь, вертелось почему-то в голове. Герр Циммер, выставляя вперед грозный живот, как форштевень боевого галеона, торжественно вручил мне карту, где с присущей его нации педантичностью красным фломастером уже был прочерчен мой маршрут через всю Германию и Польшу вплоть до белорусской границы. Фрау Циммер с застенчивой улыбкой преподнесла завернутые в вощеную бумагу домашние сандвичи. Бурмалиновый в крапинку, как школьная промокашка, Опарыш долго и прочувствованно жал руку, советовал не увлекаться скоростью, ехать осторожно. Если б я по-прежнему думал, что весь этот сервис всего за пятьсот марок, ей-богу, прослезился бы! Но теперь удалось сдержаться. Отъезжая от дома, я уже перед поворотом в конце улицы посмотрел в зеркало и обнаружил, что все трое так и стоят, глядя мне вслед. Мне были понятны их волнения.Бессонный остаток ночи накануне отъезда я провел в тяжких раздумьях. Варианты моих возможных действий возникали и лопались, как пузыри от идущего на дно утопленника. Чем больше я думал, тем меньше было надежд на благополучный исход. Клин всюду — куда ни кинь. Выбраться потихоньку из дому и броситься в полицию, в российское представительство, наконец, казалось самым простым и первым пришло в голову, но тут же было отринуто по причине банальнейшей: Линда. Еще не факт, удастся ли доказать, что экстази подложен мне папашей Циммером, но ее судьба в любом случае в опасности.Сделать вид, что я обнаружил таблетки сам и сдаться, к примеру, на таможне? Поверят ли мне? Сколько будет длиться разбирательство? И сколько по нашим временам проживет такой шустрый свидетель, как я? Главный (и единственный!) свидетель обвинения в деле о транснациональной мафии, занимающейся контрабандой наркотиков…Остановиться по дороге и выбросить все с ближайшего моста в речку? Ах, как соблазнительно! Но когда на конечном пункте маршрута выяснится, что груз по дороге пропал, я могу не просто умереть. Я могу умереть долгой и мучительной смертью.Есть такой анекдот. Выходит мужик из дому и видит, что его “Жигули” за ночь полностью разули. Он стоит в растерянности, а к нему подходит наркоман и спрашивает, какие, дескать, трудности? Да вот, жалуется мужик, колёса украли. Наркоман лезет в карман, широким жестом достает полную жмень таблеток: “На тебе “колёса”! Я не в этом смысле, открещивается автолюбитель, я насчет машины. “Машины?” — переспрашивает наркоман, лезет в другой карман, достает шприц: “На тебе “машину!” Автолюбитель чуть не плачет: мне, говорит, совсем другое требуется, мне побыстрее уехать надо. Наркоман набирает в шприц жидкость из какого-то флакона и обнадеживает: “Сейчас “уедешь” — быстрее некуда”. Я вспомнил эту байку, когда, так ничего и не придумав, уже покидал славный город Кёльн. Покидал с весьма неутешительными выводами: без гибельных последствий избавиться от наркотиков нельзя, а рисковать ехать с ними через все границы невозможно. Но ведь и просто остановиться посреди дороги, как буриданов осел, я не мог, поэтому ехал вперед, в машине, полной этих проклятых “колёс”, и одновременно “ехал” мозгами, пытаясь найти выход из создавшегося безвыходного положения.Что еще можно придумать? Немецкие автобаны устроены так, что от водителя требуется только давить на газ, да придерживать руль. Голова моя была свободна, и я лихорадочно продолжал перебирать варианты.Устроить аварию? Задняя дверь — всмятку, приезжает полиция. Далее см. вариант с главным и единственным свидетелем…Инсценировать пожар, сжечь эту тачку к чертовой матери? Она застрахована, деньги мне выплатят. Или не выплатят, потому что следствие обязательно начнет разбираться с причинами возгорания, обнаружит поджог, это станет известно Циммеру и К., то есть возвращаемся к тому же…Остановиться на обочине, извлечь таблетки, нажраться ими до одури, а там будь, что будет? Это уже симптом надвигающегося полного отчаяния.И тут, как иногда бывает, от угрозы полного отчаяния мои мозги предприняли последнее, подгоняемое повышенным вспрыскиванием адреналина усилие, и я придумал. Я нашел единственный способ и невинность перед мафией соблюсти, и капитал, если не приобрести, так хоть не потерять! Но чтобы его, этот способ, осуществить, требовалось совершить ряд довольно рискованных действий, каждое из которых, в случае осечки, могло привести к уже многажды рассмотренному и проанализированному печальному финалу. Однако, ничего иного я предложить себе не мог и, за отсутствием альтернативы, немедленно приступил к реализации своего плана.Первым пунктом в нем значилось: получить ответ на вопрос, есть ли у меня на пути моего следования сопровождающие? Логика и здравый смысл подсказывали, что они Должны быть обязательно. И теперь требовалось сначала их обнаружить, а потом постараться оторваться, но так, чтобы они не догадались о моей злонамеренности, а приняли это за досадную случайность.Левой рукой придерживая руль, я правой разложил на пассажирском сиденье любезно презентованную герром Циммером карту. Выехав из Кёльна по идущей в южном направлении Брюллер-штрассе, я уже нашел съезд на гигантскую кольцевую дорогу, огибающую город, и двигался вверх, на север, готовясь в нужном месте повернуть на восток. Нужным местом, согласно нарисованному мне маршруту, должен был стать указатель на Дрезден, и я внимательно вглядывался во все информационные щиты, благо на германских дорогах в них недостатка не ощущается: тебе, как слабоумному, раза три или четыре через каждые триста метров повторяют, что ждет тебя впереди. Так что указатель поворота на Дрезден я не пропустил. Я пропустил сам поворот.Произошло это следующим образом. Едва увидев первое из трех напоминаний о скорой дорожной развязке, я перестроился в правый ряд, не упуская из виду зеркало. В нем мне было видно, что еще несколько машин, следующих за мной, кто чуть раньше, кто чуть позже, повторили мой маневр, демонстрируя намерение поворачивать на восток. Но когда я на полном ходу, не снижая скорости, пролетел мимо съезда, лишь одна из них, темно-синяя BMW с двумя седоками, сделала то же самое. Но мне этого было мало. И пролетев метров двести за поворот, я резко затормозил и встал к обочине, включив, на всякий случай, аварийные огни.Разумеется, я не ожидал, что BMW поступит так же и тем самым раскроет карты. Она и не сделала этого: несколько секунд потребовалось тем, кто находился в машине, чтобы принять решение в нештатной ситуации, и они его приняли, двинувшись дальше. Но рефлексы порой сильнее разума: вероятно, пока длилось лихорадочное обсуждение, водитель автоматически переставил ногу с акселератора на тормоз, и горящие стоп-сигналы стали подтверждением моих предположений. Противник, таким образом, оказался засвечен и определен. Теперь настала пора отрываться.Подобно тому, как отчаянный русский летчик Петр Николаевич Нестеров вошел в историю мировой авиации своей знаменитой “мертвой петлей”, названной впоследствии его именем, я предложил бы благонравным немцам присвоить безрассудному маневру, повторенному мною, имя другого выходца из России — Гены-Опарыша. Потому что это его рассказ надоумил меня сделать то, что я сделал: на глазах у наверняка изумленной многочисленной публики промчаться, дико завывая мотором, задним ходом по ихнему священному автобану и, нарушив все правила, свернуть-таки на Дрезден. На что я рассчитывал? Во-первых, на то, что если меня и заложат местные активисты, то искать нарушителя надо будет долго, а судить и подавно придется заочно. Во-вторых, на то, что ни один нормальный абориген или хотя бы просто знакомый с туземным законодательством человек, находясь в здравом уме и трезвой памяти, повторить за мной это преступление не решится, тем более, что конкретно преследующая меня BMW уехала вперед еще на добрых километра полтора. И, наконец, в-третьих, на то, что герр Циммер и его друзья не расценят потом при разборе полетов мой демарш как сознательную попытку скрыться от наблюдения, а примут его за обычное разгильдяйство и невнимательность вкупе со свойственным русским людям наплевательским отношением к закону и порядку.Во всем этом я, надеюсь, преуспел. Но на всякий пожарный и дальше поехал не прямиком, а свернул на ближайший петляющий между пряничных деревушек проселок, который, впрочем, на моей бедной родине вполне сошел бы за отличное шоссе национального значения. Выбравшись потом снова на автобан, я поехал с легким сердцем, окрыленный надеждой, что от “хвоста” удалось избавиться. И был глубочайшим образом разочарован, когда, поздно ночью подъехав к польской границе, неподалеку от таможенного поста увидел знакомую синюю BMW. Но делать было нечего. Правила игры заданы, и менять нарисованный Циммером маршрут без веских причин я не мог, чтобы не вызвать подозрений — ни сейчас, ни потом.Ночевать я решил уже на польской территории. Дешевле, и к тому же мне подвернулся мотель с охраняемой стоянкой, так что можно было не слишком волноваться насчет машины. Утречком, по холодку, я снова тронулся в путь.Мои сопровождающие следовали за мной, но я и не предпринимал больше попыток оторваться, так что “бээмвуха” довела меня до самого Бреста, где мы, наконец, расстались. Из чего я сделал неприятный вывод, что на той стороне белорусской границы меня встречают.Таможню я прошел довольно легко. Если не считать того, что при заполнении декларации в ответ на вопрос, имеются ли при мне или в моем багаже наркотики и приспособления для их употребления, мое энергичное “нет” прорвало в этом месте бланк. Однако, в целом я, видимо, не произвел на таможенников впечатление человека настолько нервозного, чтобы быть подвергнутым более пристальному досмотру, и был пропущен на другую сторону шлагбаума. Давненько я не возвращался в родные пенаты с таким чувством страха и тревожного ожидания…Это случилось за Смоленском, немного не доезжая Вязьмы. Уже смеркалось, наступило то смурное время суток, которое французы называют “между собакой и волком”. Я ехал по пустынному минскому шоссе, когда сзади на меня буквально навалился ярко-красный “джип-черокки”. Нахально подрезав мне нос, он начал тормозить прямо перед моим капотом, виляя и не давая себя обогнать. Мне ясно предлагалось понять, что уйти не удастся, в крайнем случае пойдут на таран, свалят в кювет, но, вцепившись, уже не упустят. И я, покорившись судьбе, остановился. Однако, машину не покинул и зажигания не выключил. Из “джипа” вылезли двое, и я сразу понял: это не собаки. Это волки.“Если так выглядит привет от Циммера, то мне каюк”, — лихорадочно думал я, глядя как мощные ширококостные парни в спортивных костюмах с бетонными мордами идут на меня вразвалочку, обходя “ауди” один слева, другой справа. А если это всего лишь банальный, не сказать рутинный, местный рэкет? Увидели мальчики машину с транзитными иностранными номерами, надо ее пощупать, вдруг чего обломится… Ишь как безмятежны — похоже, я представляюсь им легкой добычей. Надо выбирать. И когда оба одновременно взялись за ручки передних дверец моей машины, я уже выбрал: ударил с места по газам и выскочил с обочины на шоссе волоча их обоих за собой по асфальту. Они продержались метров пятнадцать — скорее всего, в результате изумления от такого непривычного с собой обращения не сразу сообразив отцепиться. А я получил фору и был решительно настроен использовать ее по максимуму. Чтобы максимально раствориться в сумерках, выключил габаритные огни и понесся вперед, рыща глазами по сторонам в поисках любой мало-мальски пригодной дороги — лишь бы уходила в сторону. Я ее нашел. И весь оставшийся до Москвы путь блукал уже по нашим, отечественным проселкам, где пыль, грязь, непролазные лужи и прочие естественные преграды в сочетании с моей бешеной скоростью создавали вполне удачную имитацию участия в “Кемел-Трофи”.В конечном итоге уже к утру я въехал в город по Волоколамскому шоссе, но вместо того, чтобы отправиться домой, сразу двинул в редакцию. Там у секретарши главного редактора меня ждал конверт, который я попросил для меня приготовить, позвонив еще из Бреста. В нем лежали командировочное удостоверение, деньги и билет до Питера, куда я давным-давно собирался в командировку, да все не мог выкроить несколько деньков. А теперь вот нашлось время и, главное, горячее желание. До отлета мне предстояло сделать кое-какие важные дела, и мне это удалось. После чего, поставив “ауди” в переулке недалеко от своей конторы, я отбыл в Северную Пальмиру.Три дня спустя я вернулся ночным поездом, взял на вокзале такси и, назвав домашний адрес, попросил по пути проехать мимо редакции. Машины не было. Обнаружив этот факт, я отправился к себе и еще через запертую дверь услышал, как в моей квартире истерически разрывается телефон. Я снял трубку и обнаружил в ней голос Николай Нидвораича, испуганный и какой-то съеженный.
1 2 3 4