Водителем он так и не стал, зато стал классным автослесарем, способным сделать конфетку из любой помойки. С приходом перестройки, кооперации и прочих благ нарождающегося капитализма, он превратился в знаменитого и капризного автослесаря, но для Кастета остался, как и был — хороший мужик и верный друг Петька Чистяков.
С Сергеем Ладыгиным жизнь свела не за классной партой, а в другой школе, безжалостной и кровавой, имя которой — Афган. Были они ровесниками, в одном звании — старлеи, и встретились в кабульском госпитале, куда старшего лейтенанта, комвзвода Алексея Костюкова привезли после безумного ночного налета на спящий, включая часовых, спокойный, вроде бы тыловой, гарнизон. Старший лейтенант медицинской службы Сергей Ладыгин был дежурным врачом и, в отсутствии хирурга, сделал Кастету операцию, которая, как выяснилось позднее, спасла тому жизнь.
С Ладыгиным они встретились снова через пару лет. К тому времени Кастета комиссовали, а Ладыгин, окончив адъюнктуру при Военно-медицинской академии, вышел в запас в звании майора медслужбы и успешно работал ведущим гастроэнтерологом в престижной частной клинике на Большом проспекте Васильевского острова.
Так что с друзьями у Кастета все было в порядке, друзьями он гордился, да и приятелей было, как говорится, немерено — записная книжка в кожаном переплете, которую ему подарила при выпуске из Петродворцового военно-спортивного училища одна из подруг (записав там на первой странице свой телефон), распухла от адресов, имен, телефонов парней, с которыми он учился в Пет-родворце, «служил» в сборной олимпийского резерва, воевал в Афгане…
В отличие от своих благополучных друзей, у Кастета на гражданке было больше выходных. Не смог он, вернувшись из Афгана, найти себя в новой жизни. Сначала друзья-спортсмены устроили его в охранную фирму с громким названием «Скипетр», оказавшуюся на деле филиалом колдобинской группировки, не столько охранявшей, сколько грабившей мелких ларечников и торговцев.
Съездив пару раз на стрелки, где спорные вопросы разрешались количеством крепкотелых бойцов и числом стволов при них, Кастет ушел оттуда — другие были у него представления о разрешении споров. Отпустили его, правда, неохотно — особых секретов колдобинцев он узнать, конечно, не успел, но наличие в бандитской бригаде боевого офицера-афганца, к тому же мастера спорта по боксу, изрядно поднимало престиж бригады, выделяло ее среди прочих. Прочие состояли большей частью из шпаны, качков с тупыми бычьими глазами и несуразно могучими шеями, словно взятыми напрокат у каких-то других людей, уж никак не меньше трех метров ростом, а также каратистов, которых в массовом порядке пекли доморощенные сэнсэи в наскоро отремонтированных подвалах.
Каратисты были как на подбор сухощавы, вертки и решительно непригодны к рукопашной схватке, но часто говорили непонятные Кастету слова «маваси», «маягири» и «кавасаки», а также к месту и не к месту восклицали: «Кья!»…
Каратистов охотно били все — не признающая никаких правил шпана, спортсмены, прошедшие соленую школу изматывающих тренировок и настоящего, Большого спорта, уголовники, испытавшие на своей шкуре кровавое месиво лагерных разборок, а также случайные прохожие, если каратисты невзначай проходили мимо пьяной уличдой драки…
Не били их только каратисты из соперничающих группировок, тут их схватки заканчивались вничью, бригадиры, с удовольствием понаблюдав за мельканием рук и ног и послушав звонкую японскую речь, растаскивали бойцов по машинам и оставались перетирать свои дела один на один, потому как на серьезные разборки каратистов не брали, от греха подальше отсылая их куда-нибудь за город, шашлыки готовить например, что, впрочем, у тех получалось не очень здорово — не японская все ж таки пища…
Когда Кастет заявил о своем желании уволиться из «Скипетра», его вызвал к себе авторитет, как понял Леха, один тех людей, что стояли во главе колдобинцев. На роскошном джипе Леху отвезли в гостиницу «Пулковская», где обычно обедал авторитет, отвели в отдельный кабинет и оставили один на один с немолодым уже мужчиной в дорогом, похоже, шитом на заказ, костюме. Мужчина в одиночестве сидел за столом, накрытом, судя по всему, на двоих.
— Садись, покушай, — сказал он Кастету.
Леха замялся, он готовился к непростому разговору, может быть — даже к драке, а тут вроде как старый друг приглашает его к столу.
— Да я не голоден, — выдавил он из себя.
— Сразу видно, не из наших ты, — одними губами улыбнулся мужчина.
Грубое, словно плохо обработанное, лицо оставалось неподвижным, звериные глаза внимательно изучали Кастета.
— Знал бы, сколько людей мечтают даже не пообедать, а просто посидеть со мной за одним столом, а он — не голоден!
Он еще раз улыбнулся, и от этой улыбки Кастету стало не по себе.
— Спасибо, — сказал Леха, сел на крайчик стула и подвинул к себе тарелку с чем-то необычайно аппетитным на вид и пахнувшим так, что у Кастета не было слов, чтобы описать щекочущий его ноздри аромат.
— Ты кушай, кушай, — сказал мужчина, — а я пока на тебя посмотрю, да и ты на меня. Может, когда еще доведется встретиться.
Мужчина откинулся на спинку стула и закурил дорогую, вкусно пахнущую сигарету.
— Не помешает? — вежливо спросил он.
— Нет, нет, что вы, — совсем смешался Кастет.
С каждой минутой он чувствовал себя все более неуютно — он не знал как себя вести, что говорить, он не контролировал ситуацию, а такого быть не должно, ни на ринге, ни в бою, ни в жизни — этот урок Кастет выучил твердо! Поэтому он с преувеличенным аппетитом принялся за неведомое блюдо, краем глаза изучая своего собеседника.
Мужчина напротив был немолод и, что называется, терт жизнью, он был опытен каким-то ужасным, кровавым опытом жизни и излучал уверенность, от которой Кастету стало не по себе. Случалось ему несколько раз выходить на ринг против соперника, от которого исходила такая же непреломимая уверенность в себе, и эти бои Кастет проигрывал, хотя был совсем не плохим бойцом.
— Ну, что, покушал, посмотрел, теперь — поговорим.
Кастет отложил вилку.
— Слышал — уходить ты от нас собрался, — даже не спросил, а как бы утвердил мужчина. Кастет кивнул.
— И чем же мы тебе не глянулись? Может, денег мало, так ты скажи, знаю, жена молодая — ей цацки всякие нужны, баба, понятное дело, дите опять же растет малое, ему питание там детское надо, памперсы-ползунки всякие, все денег стоит, я понимаю, так что скажи — сколько получать хочешь?
Кастет пожал плечами:
— Не в деньгах дело.
— А в чем? Ты скажи, в чем? Мне это знать надо, — мужчина даже подался вперед, — я, понимаешь, хочу, чтобы меня хорошие люди окружали, чтобы не продали меня за бабки эти сраные, ты вот, знаю, — не продашь, а все-таки уходишь. Почему?
Кастет опять пожал плечами:
— Не знаю, не могу сказать, не мастак я говорить и слов нужных не знаю. Плохо мне у вас, страшно.
— Тебе страшно?! Ты ж войну прошел, людей убивал, и тебя убить могли, ранен вот был — знаю, чего здесь-то бояться?! Опять же боксером, говорят, знатным был, чемпионом…
Кастет кивнул.
— Два раза чемпионом Вооруженных сил, пять раз — призером Союза, и так по мелочи еще было — кубки там всякие, грамоты… — своим спортивным прошлым Кастет гордился, — там все не так было, честно. Я — сильнее, значит, я выигрываю…
— Так ведь и у нас все честно, — оживился собеседник. — Сегодня я сильнее и я город держу, а что завтра будет — посмотрим.
— Нет, не так это все, — Леха стукнул себя кулаком по колену, — ну, не могу я объяснить!
— Ладно, понял я тебя. Иди, Леша Костюков, живи своей жизнью, как умеешь, так и живи, если плохо будет — приходи, приму, помогу, чем смогу, только не придешь ты, вот чего жаль… Хотел я посмотреть, что ты за мужик, не продашь ли, не ссучишься. Вижу — не продашь, потому — иди. А если б гниль в тебе была, — мужчина улыбнулся своей мертвой улыбкой, показав два ряда золотых зубов, — тогда бы другая дорожка тебе корячилась, братва уже бушлат деревянный хотела заказывать, да я отговорил, поглядеть на тебя вздумал. Так что удачный у тебя сегодня день, а я вроде как крестный тебе — считай, жизнь сохранил. Все, Кастет, иди, а я кушать буду и о жизни правильной думать.
Мужчина наклонил голову, то ли прощаясь, то ли высматривая в тарелке кусок полакомей…

* * *

Кастет закурил сигарету, последнюю в пачке, встал, подошел к распахнутому настежь окну. Внизу по мокрому асфальту шелестели шинами блестящие от дождя и оттого особенно нарядные машины, большей частью — иномарки.
Кастет вздохнул — купить тачку, хоть плохонькую, да свою, было его давней мечтой.
После несложившейся карьеры бандита-охранника его армейские дружки-приятели пристроили Кастета в фирму «Суперавто», одну из множества мелких фирмочек, возникших на развалинах советского колосса — «Совтрансавто». Леха стал обладателем донельзя разбитого российскими дорогами «КамАЗа», на восстановление которого ушли остатки бандитских денег, отложенных им на покупку хоть какого-нибудь жилья. Потому что с хохлушкой Алесей, бывшей к тому же его законной супругой, Кастет не жил уже около года, с того самого дня, когда заявил ей о своем намерении уйти из бандитского агентства «Скипетр».
— Ты — неудачник, — сказала тогда Алеся, — неудачником был, неудачником и помрешь. Ты ж ничего не можешь, только морды бить, куда теперь пойдешь, вышибалой в кабак какой-нибудь? Так там те же бандюги, только бабок пожиже будет и помыкать тобой будут все кому не лень, начиная с последней шлюхи, а что, может, тебя к шлюхам и тянет, кобель драный?! Так вали отсюда, освобождай жилплощадь, я уж как-нибудь без тебя, кобеля, с дитем проживу, не помру с голоду.
По правде говоря, жилплощадь эта, а вернее квартира, была Лехина. И не просто квартира, в которой он жил. Здесь он родился, здесь родился и умер его отец, его дед с бабкой пережили в ней блокаду. А Алеся приехала в Ленинград в шестнадцать лет. Особым интеллектом она не отличалась, но благодаря провинциальной настырности, щекастой смазливой мордахе, выдающемуся для девчонки ее лет бюсту, крупным подвижным ягодицам, а главное, редкой сексуальной сговорчивости и исключительному темпераменту она не только поступила в Петродворцовое реставрационное ПТУ, но и успешно переходила с курса на курс.
ПТУ было престижным, поступить туда было нелегко, закончить еще труднее, потому что большая часть выпускников, отработав положенный после училища срок, поступали в знаменитую Муху, так что ПТУ это было чем-то вроде кузницы будущих кадров для престижного вуза.
Хохлушка Алеся благополучно переходила с курса на курс, все свободное время посвящая поискам будущего мужа. Требование к потенциальному спутнику жизни было одно, но, как выяснилось, трудно выполнимое — чтобы будущий супруг имел ленинградскую прописку и нормальную жилплощадь.
Леха познакомился с ней на танцах, или, говоря по-модному, на дискотеке, которую устраивали каждое воскресенье в клубе училища. Собственно, он каждое воскресенье знакомился на дискотеке с какой-нибудь девушкой, но одни оказывались слишком неуступчивыми для его молодого здорового организма, абсолютно не склонного ждать первой брачной ночи, другие, наоборот, были откровенными потаскушками, охотно отправлявшимися в кусты после первого же танца.
Леха же в душе стремился к созданию крепкой советской семьи, и, стало быть, ему была нужна жена, соответствующая положению будущего офицера. Но время шло, уже и выпуск не за горами, а девушки, достойной его руки, сердца и члена, все не попадалось. Петродворец — городок небольшой, и на танцы приходили одни и те же кандидатки в офицерские жены, поэтому, когда появилась Алеся, общее внимание оказалось приковано к ней.
Братья-курсанты, зная Лехин нокаутирующий удар справа, остерегались вставать у него на пути, и новенькая сразу перешла в полную его собственность.
Непосредственная хохлушка сразу покорила Кастета веселым легким характером и огромным крепким бюстом.
— Почему ты лифчик не носишь? — спросил он ее как-то.
— А он мне нужен? — удивилась Алеся. А еще она покорила его счастливым визгом, которым она оглашала лесопосадки во время актов любви.
Сам же он покорил дивчину постоянной ленинградской пропиской и большой квартирой в центре города. Что же касается размеров члена, чему она всегда придавала большое значение, так видала и побольше и покрепче, но на привязи-то ее никто держать не будет и в питерской квартире закрывать на ключ не станет, а там, Бог даст, отправят Лешеньку служить в какой-нибудь Клоподавск, а она останется одна, с квартирой и пропиской, и уж тогда…
Алеся давно решила, что никуда за мужем не поедет, разве что в ГДР, в ГДРе можно и без члена потерпеть, некоторое время, конечно.
Когда до выпуска и лейтенантских погон оставались уже считанные дни, Алеся объявила будущему офицеру Советской Армии, что беременна, естественно от него (как ты мог подумать-то!), и если он, Леша Костюков, — порядочный человек и, главное, не хочет неприятностей перед самым выпуском, то должен он, Леша Костюков, немедля жениться на ней, Алесе Подопригора, и они вместе войдут в будущую его офицерскую жизнь крепкой советской семьей, к тому же с почти готовым ребенком, что будет, несомненно, учтено командованием училища при распределении выпускников.
Леша был порядочный человек, неприятностей не хотел и все плюсы семейной жизни хорошо себе представлял, а о минусах старался не думать. В тот же день они подали заявление в ЗАГС и сразу после выпуска сыграли свадьбу.
Дальше все пошло не так, как планировал Леха.
Беременность оказалась ложной (ну, бывает так, понимаешь?).
После необременительной службы в сборной олимпийского резерва, заключавшейся в усиленных тренировках и участии в соревнованиях не слишком крупного, впрочем, масштаба, Лешу из сборной отчислили.
1 2 3 4 5 6