Хаттер и Марч надеялись, что благодаря этому нетрудно будет снять несколько скальпов с беззащитных жертв. Хаттер, только что расставшийся со своими дочерьми, был уверен, что в лагере нет никого, кроме детей и женщин, на что он и намекнул в разговоре с Непоседой. Чингачгук во время своего объяснения со Зверобоем не обмолвился об этом ни единым словом. Хаттер правил пирогой. Непоседа мужественно занял свой пост на носу, а Чингачгук стоял посередине. Мы говорим «стоял», ибо все трое настолько привыкли иметь дело с верткими пирогами, что могли стоять, выпрямившись во весь рост, даже в темноте. Они осторожно подплыли к берегу и беспрепятственно высадились. Тут все трое взяли оружие наизготовку и, словно тигры, начали пробираться к лагерю. Индеец шел впереди, а Хаттер и Марч крадучись ступали по его следам, стараясь не производить ни малейшего шума. Случалось, впрочем, что сухая ветка потрескивала под тяжестью великана Непоседы или под нетвердыми шагами старика, но осторожная поступь могиканина так легка, словно он шагал по воздуху. Прежде всего нужно было найти костер, который, как известно, находился в самой середине лагеря. Острие глаза Чингачгука наконец заметили отблеск огня. То был очень слабый свет, едва пробивавшийся из-за древесных стволов, не зарево, а, скорее, тусклое мерцание, как и следовало ожидать в этот поздний час, ибо индейцы обычно ложатся и встают вместе с солнцем.Лишь только появился этот маяк, охотники за скальпами начали подвигаться вперед гораздо быстрее и увереннее. Через несколько минут они уже очутились вблизи ирокезских шалашей, расположенных по кругу. Здесь путники остановились, чтобы осмотреться по сторонам и согласовать свои действия. Тьма стояла такая глубокая, что можно было различить только мерцание угольев, озарявшее стволы соседних деревьев, и бесконечный лиственный полог, над которым нависло сумрачное небо. Один шалаш находился совсем под боком, и Чингачгук рискнул забраться в него. Движения индейца, приближавшегося к месту, где можно было встретиться с врагом, напоминали гибкие движения кошки, подбирающейся к птице. Подойдя вплотную к шалашу, он опустился на четвереньки: вход был так низок, что иначе нельзя было попасть внутрь. Прежде чем заглянуть в отверстие, служившее дверью, он чутко прислушался в надежде уловить ровное дыхание спящих. Однако ни звука не долетело до его чуткого уха, и змея в образе человека просунула голову в хижину, так же как это делает обыкновенная змея, заглядывая в птичье гнездо. Эта смелая попытка не вызвала никаких опасных последствий; осторожно пошарив рукой по сторонам, индеец убедился, что хижина пуста. Делавар с той же осторожностью обследовал еще две или три хижины, но и там никого не оказалось. Тогда он вернулся к товарищам и сообщил, что гуроны покинули лагерь.Дальнейший осмотр это подтвердил, и теперь лишь оставалось вернуться к пироге.Стоит упомянуть мимоходом, как по-разному отнеслись к своей неудаче наши искатели приключений. Индейский вождь, высадившийся на берег только для того, чтобы приобрести воинскую славу, стоял неподвижно, прислонившись спиной к дереву и ожидая решения товарищей. Он был огорчен и несколько удивлен, но с достоинством перенес разочарование, утешая себя сладкой надеждой на то, что должна принести ему сегодняшняя ночь. Правда, делавар не мог больше рассчитывать, что, встретив возлюбленную, представит ей наглядные доказательства своей ловкости и отваги. Но все-таки он увидит сегодня избранницу своего сердца, а воинскую славу он рано или поздно все равно приобретет. Зато Хаттер и Непоседа, которыми двигало самое низменное из человеческих побуждений — жажда наживы, едва могли подавить свою досаду. Они суетливо бегали из хижины в хижину в надежде найти позабытого ребенка или беззаботно спящего взрослого, они срывали свою злобу на ни в чем не повинных индейских шалашах и часть из них буквально разнесли на куски и раскидали по сторонам. От горя они начали ссориться и осыпать друг друга яростными упреками. Дело могло дойти до драки, но тут вмешался делавар, напомнив, какими опасностями чревато подобное поведение, и указав, что надо скорее возвращаться на судно. Это положило конец спору, и через несколько минут все трое уже плыли обратно к тому месту, где рассчитывали найти ковчег.Как мы уже говорили, вскоре после отплытия охотников за скальпами к Зверобою подошла Джудит. Некоторое время девушка молчала, и охотник не догадывался, кто вышел из каюты. Но затем он услышал богатый переливами, выразительный голос старшей сестры.— Как ужасна для женщин такая жизнь, Зверобой! — воскликнула она. — Дай бог мне поскорее умереть!— Жизнь — хорошая вещь, Джудит, — ответил охотник, — как бы мы ни пользовались ею. Но скажите, чего бы вы хотели?— Я была бы в тысячу раз счастливее, если бы жила поближе к цивилизованным местам, где есть фермы, церкви и города… где мой сон по ночам был бы сладок и спокоен. Гораздо лучше жить возле форта, чем в этом мрачном месте.— Ну нет, Джудит, я не могу так легко согласиться с вами. Если форты защищают нас от врагов, то они часто дают в своих стенах приют врагам другого рода. Не думаю, чтобы для вас или для Хетти было хорошо жить по соседству с фортом. И я должен сказать, что, по-моему, вы одно время жили слишком близко от него…Зверобой говорил, как всегда, серьезно и убежденно. Темнота скрыла от него румянец, заливший щеки девушки. Огромным усилием воли Джудит постаралась сдержать свое внезапно участившееся дыхание.— Что касается ферм, — продолжал охотник, — то они по-своему полезны, и найдется немало людей, готовых прожить там всю свою жизнь. Но стоит ли заниматься расчисткой почвы, когда в лесу можно добыть вдвое больше добра. Если вы любите свежий воздух, простор и свет, то найдете их на полянах и на берегах ручьев, а для тех, кто слишком уж требователен по этой части, существуют озера. Но на каких расчищенных местах встретите вы настоящую густую тень, веселые родники, стремительные ручьи и величественные тысячелетние деревья! Вы не найдете их там, зато увидите изуродованные стволы, покрывающие землю, словно надгробные плиты на кладбище. Мне кажется, что люди, которые живут в подобных местах, должны постоянно думать о своем конце и о неизбежной всеобщей гибели, вызываемой не действием времени и природы, а опустошением и насилием. Что касается церквей, то, вероятно, от них должна быть какая-нибудь польза, иначе добрые люди не стали бы их строить. Но особенной необходимости в них нет. Говорят, это храмы господа бога, но, по-моему, Джудит, вся земля — это храм для людей со здравым умом. Ни крепости, ни церкви не делают нас счастливее. К тому же в наших поселках все враждуют друг с другом, а в лесах царит согласие. Крепости и церкви всегда стоят рядом, и, однако, они явно противоречат друг другу: церкви должны служить делу мира, а крепости строятся для войны. Нет, нет, я предпочитаю лесную чащу!— Женщины не созданы для кровопролитий, а им не будет конца, пока длится эта война.— Если вы разумеете белых женщин, я согласен с вами — вы недалеки от истины. Но если говорить о краснокожих скво, то им такие дела как раз по нраву. Ничто не может сделать такой счастливой Уа-та-Уа, будущую жену нашего делавара, как мысль, что в эту самую минуту он бродит вокруг лагеря своих заклятых врагов, охотясь за скальпами.— Послушайте, Зверобой, она ведь женщина! Неужели она не тревожится, зная, что ее любимый подвергает свою жизнь опасности?— Она не думает об опасности, Джудит, она думает о славе. И когда сердце полно таким чувством, в нем не остается места для страха.Уа-та-Уа — ласковое, кроткое, веселое создание, но она мечтает о славе не меньше, чем любая делаварская девушка. Через час она должна встретить Змея на том месте, где Хетти высадилась на берег, и я не сомневаюсь, что она теперь волнуется, как всякая женщина. Но она была бы еще более счастлива, если бы знала, что в этот самый миг ее возлюбленный выслеживает минга, надеясь раздобыть его скальп.— Если вы и впрямь верите этому, Зверобой, то я не удивляюсь, что вы придаете такое значение природным склонностям. По-моему, любая белая девушка пришла бы в отчаяние, зная, что ее жениху грозит смертельная опасность. Мне кажется, что и вы, хотя и кажетесь всегда таким невозмутимым и спокойным, не могли бы не тревожиться, зная, что ваша Уа-та-Уа в опасности.— Это другое дело, это совсем другое дело, Джудит. Женщина слишком слабое и нежное создание, чтобы подвергаться такому риску, и мужчина обязан заботиться о ней. Я даже думаю, что это одинаково соответствует натуре и краснокожего и белого. Но у меня нет своей Уа-та-Уа, да, вероятно, никогда и не будет.— А вот Гарри Непоседе решительно все равно, кто его жена — индейская скво или губернаторская дочка, лишь бы только она была хоть чуточку смазлива и стряпала бы обеды для его ненасытного желудка.— Вы несправедливы к Марчу, Джудит, да, очень несправедливы. Бедный малый сохнет по вас. А когда мужчина отдает свое сердце такому существу, как вы, то ни ирокезская, ни делаварская девушка не сможет заставить его изменить этому чувству. Вы можете сколько вашей душе угодно смеяться над такими людьми, как Непоседа и я, потому что вы неотесанны и не учились по книгам, но и у нас есть свои достоинства. Не надо презирать честное сердце, девушка, если даже оно не привыкло к разным тонкостям, которые нравятся женщинам…— Смеяться над вами, Зверобой?! Неужели вы хоть на одну минуту можете подумать, что я способна поставить вас на одну доску с Гарри Марчем? Нет, нет, я не так глупа! Никто не может сравнить ваше честное сердце, мужественную натуру и простодушную правдивость с шумливым себялюбием, ненасытной жадностью и заносчивой жестокостью Гарри Марча. Самое лучшее, что можно сказать о нем, заключается в двух его кличках — Торопыга и Непоседа, которые не означают ничего особенно хорошего. Даже мой отец, хотя он и занимается в эту минуту тем же самым делом, что и Гарри, отлично понимает разницу между вами. Я знаю наверное, потому что он сам сказал мне об этом.Джудит была пылкая и порывистая девушка. Она не привыкла к условностям, которые сдерживают проявление девичьих чувств в цивилизованном кругу. Ее свободные и непринужденные манеры были гораздо выше пошлых ухищрений кокетства или же черствой, бессердечной надменности. Она даже схватила обеими руками грубую руку охотника и сжала ее с такой горячностью и силой, что невозможно было усомниться в искренности ее слов. Хорошо еще, что избыток чувства помешал ей высказаться до конца, потому что иначе она, вероятно, повторила бы здесь все, что сказал ей отец: старик не только провел благоприятное для охотника сравнение между ним и Непоседой, но даже со своей обычной прямолинейной грубостью в немногих словах посоветовал дочери отказаться от Марча и выйти замуж за Зверобоя. Джудит ни за что не сказала бы об этом никому из мужчин, но невинная простота Зверобоя внушала ей безграничное доверие. Однако она оборвала себя на полуслове, выпустила руку молодого человека и приняла холодный, сдержанный вид, более подобающий ее полу и врожденной скромности.— Благодарю вас, Джудит, благодарю вас от всего сердца, — ответил охотник. Скромность помешала ему истолковать в лестном для себя смысле слова и поступки девушки. — Благодарю вас, если все, что вы сказали, действительно правда. Гарри — мужчина видный, он словно самая высокая сосна на этих горах, и недаром Змей прозвал его так. Но одним нравится красивая внешность, а другим — только хорошее поведение. У Гарри есть уже одно из этих преимуществ, и от него самого зависит приобрести другое или… Тес… те… те… Это голос вашего отца, девушка, и кажется, он на что-то сердит.— О господи, когда ж кончится этот ужас! — воскликнула Джудит, пряча лицо в колени и затыкая уши. — Иногда мне хочется, чтобы у меня не было отца!Это было сказано с величайшей горестью. Неизвестно, что могло бы еще сорваться с ее губ, если бы у нее за спиной не прозвучал вдруг ласковый, тихий голос:— Джудит, мне следовало бы прочитать одну главу из библии отцу и Гарри, это удержало бы их от новой поездки для такого страшного дела… Позовите их сюда, Зверобой, скажите им, что очень хорошо будет для них обоих, если они вернутся и выслушают мои слова.— Ах, бедная Хетти, вы плохо знаете, что такое жажда золота и жажда мести… Но все-таки у них что-то там неладно, Джудит. Ваш отец и Непоседа ревут, как медведи. Чингачгук почему-то молчит. Не слышен его боевой клич, который должен был пронестись над горами.— Быть может, небесное правосудие покарало Чингачгука, и его смерть спасла жизнь многим невинным.— Нет, нет, если таков закон, то пострадать должен был не только Змей. До драки у них, конечно, не дошло; вероятно, в лагере никого не оказалось и они возвращаются не солоно хлебавши. Вот почему Непоседа рычит, а Змей безмолвствует.В это мгновение послышался всплеск весла, брошенного в воду: это Марч с досады позабыл о всякой осторожности. Зверобой убедился в правильности своей догадки.Так как ковчег плыл по течению невдалеке от пироги, то через несколько минут охотники услышали тихий голос Чингачгука. Он указывал Хаттеру, куда надо править. Затем пирога причалила к барже, и искатели приключений поднялись на борт. Ни Хаттер, ни Непоседа ни словом не заикнулись о том, что с ними случилось. Лишь делавар, проходя мимо своего друга, промолвил вполголоса: «Костер погашен». Это не вполне соответствовало действительности, но Зверобой все-таки понял, что произошло.Теперь возник вопрос, что делать дальше. После короткого и весьма мрачного совещания Хаттер решил, что благоразумнее всего провести ночь в непрерывном движении и таким образом избежать внезапной атаки. Затем он объявил, что они с Марчем намерены лечь спать, чтобы вознаградить себя за бессонную ночь, проведенную в плену. Ветер не унимался, и решили плыть прямо вперед, пока ковчег не приблизится к другому берегу. Договорившись об этом, бывшие пленники помогли поднять паруса, а потом растянулись на тюфяках, предоставив молодому охотнику и Чингачгуку следить за движением баржи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71