! Но требовать чего-то от них – значит, навлечь их гнев на себя или на своих потомков… Когда-нибудь они станут свободны… Принеси жертву и проси… Только что пожертвовать? Если бы знать заранее, что её здесь ожидало… Если бы знать…
Зажатый в горсти ключ стал вдруг обжигающе холодным, и Ута едва не выронил его, едва успев ухватиться за цепочку.
Боги смотрели на неё, даже Таккар распахнул глаза, и его зрачки, словно две чёрных луны медленно поднимались из-под нижних век.
Ключ… Они хотят, чтобы жертвой стал этот самый ключ. Чтобы никто и никогда не смог пройти в эту дверь и воспользоваться тем, что скрыто под камнем… Что ж, наверное, так и надо. Наверное, иначе и нельзя. И то, что горландцы осадили замок, и то, что род лордов Литта почти иссяк – наверное, тоже месть богов, месть за то, что когда-то Орлон, славный воин, истребивший альвов в этих краях, оставил этот ключ у себя, наверняка не однажды пользовался им. Он даже завещал своим потомкам силу порабощённых богов. И не надо ни о чём просить, и не стоит ждать благодарности… Надо просто уйти.
Ута почти без сожаления бросила ключ к подножью Тронна, старшего из богов, и он затерялся среди бесчисленных сверкающих камушков. Прощай, наследство Орлона ди Литта. Теперь оставалось рассчитывать только на себя, надеяться только на удачу и верить лишь тем, кто докажет свою верность.
И всё-таки – она здесь, жертва принесена, а неведомая сила, что скрыта под древней каменной плитой, ещё способна сделать её волю выше воли богов… Но не стоит ничего говорить – они, похоже, и так знают, чего она хочет, может быть, даже лучше, чем она сама. А теперь надо уходить. Уходить, не оглядываясь и ни о чём не жалея…
Но она всё-таки оглянулась, когда дверной проём остался позади, и бронзовые створки поползли навстречу друг другу. Гинна и Таккар уже растаяли, и там, где только что возвышались их полупрозрачные изваяния, остались лишь бледные силуэты, да и те таяли на глазах. Лишь Тронн, владыка времени и судьбы, оторвав взгляд от своих ладоней, смотрел ей вслед.
И зай-грифон куда-то исчез. Он в последний раз глянул на неё своими круглыми глазами, по-собачьи склонив голову набок, и растаял в искрящемся воздухе, только по высокому своду к выходу из святилища пробежало пятно рассыпчатого света.
Бронзовые створки с лязгом сомкнулись, металл тут же превратился в камень, покрылся щербинками. Через мгновение то место, где только что был вход в святилище, уже слилось со стеной. Только на шершавом камне проступила знакомая надпись: «Альвы сделали рабами людей…»
Свет, исходящий от мраморных колонн постепенно мерк, да и сами изящные стройные колонны, одна за другой, превращались в грубо отёсанные серые каменные столбы, а это означало лишь одно: боги освободились, святилища не стало, сейчас здесь будет темно, и обратный путь придётся проделать на ощупь. Только бы страх не сковал остатки воли, только бы ноги не отказались идти… А то останется навеки рядом со скелетом двухголового чудища её маленький скелетик, если, конечно, крысы косточки не растащат.
«Солнце спряталось за тучу, туча спряталась в камыш…» – Нет, хватит цепляться за то, что всё равно уже уходит, то, с чем давно бы пора расстаться навсегда… Когда-то няньки, укладывавшие её спать, уходя, гасили последний светильник, тоже становилось страшно – почти так же, как сейчас, но тогда достаточно было забраться с головой под одеяло – оно казалось надёжным убежищем, к которому не посмеют подступиться бродячие страхи, лезущие изо всех щелей, стоит только сгуститься темноте.
Вперёд – и никаких милых гномиков! А то вымахала – Айлону чуть ли не до плеча, на полторы головы выше Карлика Крука, почти с «мону Лаиру»… Только бы не перепутать: сюда вёл каждый третий поворот, сначала – налево, потом – направо. Значит, выбираться отсюда надо с точностью до наоборот, сначала – направо… Но стоит пропустить хоть один из поворотов, и можно навеки затеряться в этом бесконечном лабиринте. А теперь надо постараться вообще ни о чём не думать, только двигаться вперёд, ощупывая ладонью холодную шершавую стену…

Казалось, прошла вечность, прежде чем усталость одолела её, стала сильнее страхов… Ута уже перестала считать изгибы лабиринта, стараясь только не забыть, куда она свернула в прошлый раз. И вот – ноги отказываются нести её дальше, хочется лишь свернуться калачиком и забыться. А вдруг выход уже где-то рядом? Может быть, если продвинуться ещё немного вперёд, и вдалеке забрезжит свет…
Она заставила себя сделать ещё несколько шагов, и свет впереди действительно мелькнул. Два языка жёлтого пламени возникли в конце длинного прямого коридора, и тут же запахло дымом. Навстречу ей брели какие-то искатели альвийских сокровищ. Может быть, лорд-самозванец что-то пронюхал о тайнике, и теперь его люди прочёсывают подземелье. Но нет сил ни убегать, ни прятаться – будь, что будет…
– …госпожа-то она – госпожа, конечно, а совесть иметь надо, – донёсся до неё знакомый сильный бархатный голос. – Тут альв ногу сломит, а её, понимаешь, понесло…
– Тихо ты! – прервал Айлона карлик Крук. – Вроде, дышит кто-то.
– Это я дышу, – сообщил Луц Баян. – Мне что – и не дышать теперь?
– Дыши, – разрешил карлик, и вновь послышался звук шагов. – Дыши. Всё равно здесь дышать нечем. Её тут год искать можно. Слышь, Айлон, будем, значит, искать, пока не сдохнем?
– Помолчи. Тошнит от тебя, – заявил Луц Баян и, судя по звуку, отвесил карлику лёгкую затрещину. Прежде чем Крук разразился гневной отповедью, Ута сумела выдавить из себя слабый стон.
– Вот теперь точно… – вполголоса сказал Айлон, и все двинулись вперёд, стараясь не шуметь, прислушиваясь к каждому шороху.
– Вы… – только и смогла промолвить Ута, когда над ней склонилось рыхлое лицо Айлона.
– Ну, мы. А кто же?! – тут же сообщил карлик Крук. – Тут, понимаешь, и ночь прошла, и день кончается, а Уточки нашей нет! Не положено доброй госпоже так волновать своих подданных.
– Я же сказала – если не вернусь, уезжайте. – Ута постаралась, чтобы её голос звучал властно и спокойно, но у неё это получилось не слишком убедительно.
– Ну, нет! – первым возмутился карлик. – Тут, можно сказать, моя давняя мечта почти в руках, а я, значит, бежать! Да никогда. Ну, кто меня ещё придворным шутом к себе возьмёт! Да никто. Только Уточка моя и возьмёт. Да я камни грызть буду ради такого дела.
– Я, знаете ли, моя повелительница, тоже устал кочевать, а вы мне как-то намекнули, что из меня получится неплохой мажордом, – сообщил Айлон, поднося к её губам флягу с водой. – Не мог не воспользоваться случаем доказать свою преданность.
– Нам бы поторопиться, – вмешался в разговор Луц Баян, звякнув перевязью с ножами. – А то это нечёсаный из местных куда-то пропал. Может, побежал стражникам стучать. Позвольте-ка, Ваша Милость. – Он подождал, когда Ута сделает последний глоток, передал карлику факел, и поднял на руки свою госпожу.
Впереди семенил Крук, освещая путь, за ним двигался Луц, ступая осторожно, чтобы не потревожить свою драгоценную ношу, Айлон замыкал шествие, постоянно оглядываясь назад, готовый ткнуть факелом в морду любому чудовищу, которое посмеет высунуться из тёмных штолен. А Ута уже давно не чувствовала себя так спокойно и уверенно. Теперь она точно знала: у неё есть те самые преданные слуги, на милости которым отец завещал не скупиться… И не так уж важно, ради чего эти люди вытащили её из сырого холодного лабиринта, важно то, что они это сделали.

ГЛАВА 9

При штурме Альванго погибло тридцать тысяч воинов. Что ж, когда-нибудь они всё равно умерли бы. Зато имя каждого из них начертано на обелиске, сложенном из альвийских руин. Имя, сохранённое в веках, стоит несравненно дороже нескольких лет жалкого полуголодного существования, на которое они обрекли бы себя, оставшись в живых.
«Изречения» Сируса Кулу, сподвижника Гиго Доргона.


– … а настоящему повелителю вовсе не обязательно смотреть, как исполняется его воля. Ты должен внушать страх, такой, чтобы никто даже пикнуть не смел, чтоб никому в страшном сне присниться не могло, что он ослушался или схалтурил. – Ойя Вианна, она же меднокожая рабыня со странным именем Тайли, говорила холодно и сдержанно, но чувствовалось, что она в любой момент готова сорваться на крик. Ойя всю дорогу высказывала недовольство тем, что Хенрик не только сам отправился с войском в поход на Ан-Торнн, но и настоял на том, чтобы она сопровождала его. Она ещё не слишком уютно чувствовала себя в этом теле, но ещё больше её угнетало то, что в глазах слуг, воинов и прочей черни, она оставалась рабыней и наложницей лорда. Так что, сейчас ей сгодился бы и любой другой предлог для того, чтобы затеять ссору. – Ты хоть понимаешь, что ты просто жалок?! Весь этот сброд втайне тебя презирает. Да! Любой из твоих рабов тебя презирает, хотя должен трепетать от одного твоего имени, считать тебя небожителем, властелином, взирающим на земную возню с недосягаемых высот. А ты…
– Повелитель делает всё, что пожелает, а я как раз хочу… – Экипаж тряхнуло на дорожной колдобине, рессоры жалобно скрипнули, и Хенрик прикусил себе язык. – Сволочь…
Он пинком распахнул дверцу, выскочил из замедлившего ход экипажа, выхватил из-за пояса Плеть и коротким косым точным ударом снёс голову вознице.
– А если уж берёшься путешествовать, тебя должны нести на паланкине! – продолжила Ойя свои поучения, высунувшись из экипажа.
– На чём? – переспросил Хенрик.
– На паланкине! Это носилки такие.
– У нас на носилках покойников носят.
– А мертвецов лучше никуда не носить. Никто из них того не стоит. – Она не могла допустить, чтобы последнее слово осталось не за ней. Этот человечишка, возомнивший себя великим, по её мнению был не лучше, чем все остальные грязные вонючие рабы, и то, что от него зависит осуществление её планов, вызывало нестерпимое чувство досады.
– Помолчи. – Хенрик пресёк дальнейший спор, заметив, что от конного отряда, который двигался впереди, отделился всадник и направился к ним. Для всех, кроме него, Тайли была просто рабыней, пусть даже пользующейся особым расположением лорда. Если она посмеет раскрыть свою пасть в присутствии кого-либо из приближённых, придётся просто свернуть ей нежную шейку, иначе не поймут…
Геркус Бык натянул поводья в двух шагах от своего лорда, а когда взнузданный конь недовольно заржал, ударил его по загривку железным прутом. Давняя неприязнь к латной кавалерии заставляла его ненавидеть и ни в чём неповинных животных.
– Ваша Милость, проводник говорит, что до замка осталось пол-лиги, – доложил он чётко и в меру почтительно, без обычной фамильярности, видя, что лорд чем-то явно раздосадован. – Прикажете стать лагерем?
– Прикажу. А где обоз и пехота?
– Отстали, Ваша Милость. Поторопить?
– И так дойдут. – Лорд пинком отбросил голову убитого возницы, и та откатилась в придорожную канаву. – Пошли вперёд дозор.
– С вашего позволения, это незачем. Я и так знаю, что там.
– И что?
– Сплошная стена поперёк перевала, тридцать локтей высотой, в ней – ворота, чтоб одна повозка впритык проехала. Заперты, конечно… На самой верхотуре – бойницы через каждые пять локтей, а на скалах – лучники сидят, чтобы наших потихоньку отстреливать. Вот если бы мы ночью, по-тихому подобрались, как я советовал, может, и проще нам было бы, но Ваша Милость изволили сказать, что знаете, как их оттуда выкурить…
– Болтаешь много! – рявкнул на него Хенрик и перехватил злорадный взгляд Ойи Вианны, забившейся вглубь экипажа.
– Как скажешь, Милость… Много – так много… Буду меньше, болтать, а только на штурм сейчас идти – только людей класть.
– У меня нет людей. У меня есть воины. Вот возьмут крепость, тогда и станут людьми, может быть…
Геркус решил, что предел терпения лорда уже близок. Прекратив препирательства, он отвесил лёгкий поклон и направил коня к передовому отряду – распоряжаться насчёт лагеря и отправлять дозор, на возвращение которого было, по его мнению, столь же мало шансов, как и на взятие крепости. Если бы замки горных баронов были не настолько неприступны, то владетели Пограничья уже давно овладели бы ими. Но этот выскочка, Франго, как-то ухитрился захватить Ан-Торнн, значит, и это наглый выродок, этот мальчишка, возомнивший себя величайшим из лордов, мог знать какой-нибудь секрет. Геркус не удивился бы, если бы оказалось, что его господин умеет проходить сквозь стены, слышать разговоры, которые ведутся в сотне лиг от его ушей, убивать взглядом. В одном он был уверен – чужих мыслей его лорд читать не может, а то давно болтаться бы его командору в петле или корчиться на дыбе. К магии Геркус испытывал почти такую же неприязнь, как и к латной коннице, но об этом лучше было помалкивать.
– Что я говорила! – поспешила Ойя-Тайли продолжить недавний спор, как только командор скрылся за облаком пыли, поднятой из-под копыт. – Как ты терпишь до сих пор этого наглеца?!
– Как я терплю тебя! – возразил Хенрик. – Лучше бы ты не вылезала из своего гроба.
– Но я же тебе нравлюсь. Разве не так? – уже более сдержано сказала она, погладив себя по бёдрам и кокетливо выгнув шею. – А если бы ты увидел, какой я была четыреста лет назад, то бегал бы за мной, как собачонка.
Хенрик вспомнил скелет, обтянутый сухой сморщенной синей кожей, что лежал в саркофаге, и его чуть не стошнило. Если бы эта милашка так и осталась бы той гордой и молчаливой рабыней Тайли, которую ему подарил регент Горландии, общение с ней доставило бы гораздо больше удовольствий, а вот пользы от неё было бы несравненно меньше.
Но до сих пор альвийка, спрятавшееся в человеческом теле, выполнила лишь ничтожную часть из того, что обещала. Она не открыла ему никаких тайн древней магии, зато она делала то, с чем не смог бы справиться никто из ныне живущих чародеев, ни Раим Драй, ни он сам, Хенрик ди Остор… Она заставляла обычных вещи, сделанные руками мастеровых наполняться магической силой. В своё время, Раим заказывал столичным ремесленникам точные копии древних артефактов, и они получались на славу – некоторые из них невозможно было отличить от настоящих, но никакие заклинания не могли заставить их действовать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58