На Валгре, как и во множестве других миров, казенные деньги утекали, словно вода в песок.
Линда взбежала по ступенькам на веранду «Сумеречного шарма» и подошла к мужчине, одиноко сидевшему за столиком. Тот самый, ее приятель… Он поднялся навстречу. Уходят? Нет, мужчина что-то сказал официанту, и они направились к боковой арке.
Валов знал планировку «Сумеречного шарма»: веранда огибает первый этаж здания, дальше находятся лоджии, отделенные друг от друга перегородками. Он свернул за угол. Тут начиналось нечто вроде парка, с бледной из-за дефицита хлорофилла, но все еще живой флорой. Инспектор забрался в кустарник, с некоторым беспокойством гадая, видно его снаружи или нет. А Линда Ренон и ее спутник устроились в лоджии, за столиком с мерцающей в интимном полумраке столешницей. Лоджию прикрывала завеса изумрудно-зеленых вьющихся растений, слишком ярких, чтобы оказаться настоящими. Прикрывала не полностью: полоса – просвет, полоса – просвет, и это позволило Валову найти такую позицию, чтобы объекты слежки его не заметили.
– Соленое мороженое! – услышал он голос Линды. – Ну и гадость…
«Дура!» – с оттенком обиды подумал инспектор. Он с детства обожал соленое мороженое.
– Эй, у вас тут есть сладкое мороженое? – нажав, видимо, на клавишу настольного терминала, осведомился ее приятель.
– Откуда? – выразил удивление приглушенный голос из динамика. – Это десерт на любителя, мы таких изысков не держим!
Шорох шагов сбоку. Валов повернул голову, и тут его пнули под ребра. Он попытался выпрямиться, но получил удар в копчик. Пистолет в левом внутреннем кармане, надо успеть… Острая боль в правом боку, в плече… в спине, около позвоночника… Наконец-то он рассмотрел, кто на него напал: трое вертких парней в надвинутых капюшонах, с характерно скользкими, вороватыми взглядами. А он-то в первый момент решил, что Линда и ее друг, оставив в пустой лоджии включенный плеер, украдкой выбрались в парк, чтобы разобраться с соглядатаем, – слыхал он о таких трюках.
Еще несколько ударов – в шею, в сердце, в печень (адская боль, но он пока не умирает – значит, киллеры попались не очень-то умелые), в живот… Потом чей-то тревожный возглас, и все трое неуклюже, но проворно побежали в глубь парка.

Болтая со Стивом о пустяках, Тина одновременно читала текст, скользящий в окошке электронного блокнота, который лежал у нее на колене под столом:
«Пока не установил, кто получает эти записи и где. Он может скачивать информацию каждый раз в другой точке, всего их 678».
Тина кивнула, достала из кармана плоскую коробочку – клавиатуру Дорофеева, откинула крышку, и ее пальцы привычно задвигались по сенсорным кнопкам, а у Стива в окошке блокнота появились строки:
«Мне не нравятся здешние СМИ и церковь. СМИ – сильное давление на эмоции, церковь – манипулирование, и те и другие вовсю используют грязные приемы. За этим может стоять Руческел».
– Это первая планета, где я попробовал соленое мороженое, – сообщил Стив вслух, а в окошке у Тины возник текст:
«Не обязательно. Ты часто видела СМИ и религиозные институты, которые действуют иначе?»
«Иногда видела. Изредка».
– Я предпочитаю сладкое. Жалко, что здесь его не делают.
«Ага. Здешний вариант – самый распространенный. За ним не обязательно стоит Руческел. Нельзя валить все на одного мерзавца».
«Я имела в виду, что Руческел может использовать СМИ и церковь в своих интересах. Когда ты начинаешь цепляться к словам, хочется тебе врезать!»
– Шоколад здесь тоже соленый, зато рыбу употребляют в сахарном сиропе. Еще не пробовала?
«Можем устроить спарринг где-нибудь за городом. Вот что верно: в течение последних двух лет замеченные тобой тенденции в работе здешних СМИ и церкви усилились, причем сразу во всех округах. Я проанализировал собранные данные: по двадцати показателям – назовем их „показателями деградации“ – резкий скачок вверх за два года. Не понял только, зачем Руческелу Валгра».
Для того чтобы набрать код, Стиву не приходилось прикасаться к клавиатуре. Он посылал сигнал напрямую – и текст выскакивал на экране блокнота мгновенно.
«Плацдарм для вторжения».
«Неясно, откуда произойдет вторжение, это ведь не край Галактики».
«Пустырь в глубине оживленного сектора. Если агрессоры планируют выйти из гиперпространства около Валгры и закрепиться на ней – местечко в самый раз».
«Ты права. Можешь меня побить, если сумеешь. Убрать эту царапину у тебя со щеки?»
«Не сейчас. В улье удивятся, если я вернусь без нее. Клод хочет познакомить меня с некой Аделой Найзер, она там из ключевых фигур. Манипулирует Клодом. По-твоему, Руческел мог стать женщиной?»
«Руческел мог стать кем угодно».
То ли хрип, то ли стон, донесшийся снаружи, заставил их прервать беззвучный разговор. Широкие вертикальные полосы синтетического вьюна частично перекрывали обзор, в просветах виднелся парк – бледный, сырой и безлюдный, наводящий на мысль о мифических парках загробного мира. Мгновенно оказавшись возле перил лоджии, Стив выглянул – и перемахнул через перила. Тина, сунув в карман блокнот и коробочку с клавиатурой, последовала за ним.

Корчась от боли, весь измазанный липкой кровью, Валов с трудом полз по направлению к улице: раз он до сих пор не умер – может быть, его еще спасут… Он федеральный служащий, раненный при исполнении служебных обязанностей. По закону его полагается уложить в «кокон спасения» и отправить в ближайший госпиталь. «Коконов спасения», как и знаменитых силарских стазеров, на Валгре всего несколько штук, кто же станет их использовать ради мелкого чиновника… Но даже стандартная медицинская аппаратура… поможет… если рана в животе не слишком тяжелая…
Цепляясь немеющими пальцами за влажные комья почвы, он медленно перемешался вперед. Если бы только двигаться было не так больно… Перед глазами покачивались чахлые бледные стебельки, и Валов только сейчас заметил, что они не одинаковые: плоские ленточки с заостренными концами, фрактально ветвящиеся крохотные подобия деревьев, стебли, облепленные комочками и шариками. Трава разная, а он узнал об этом только перед смертью. Наверное, за ним тянулся кровавый след, но у него не было сил, чтобы посмотреть назад.
Его перевернули на спину. Он увидел над собой Линду Ренон и ее сообщника.
– Он следил за мной, – сказала Линда.
«Вот и все…» – понял Валов.

Глава 4

После вчерашней пылевой бури и ливня на улицах было грязно. Стены в серых потеках, тротуары усеяны обломками и тряпками. Будка с видеотерминалом на Арбеонской площади накренилась, сквозь ее прозрачные стенки просвечивала, словно насекомое в янтаре, передняя часть небольшого аэрокара. Сначала машина врезалась в будку и застряла, потом под напором ветра разломилась надвое, и теперь помятая хвостовая часть валялась на другом краю площади.
Над потрепанным Линобом сияло безмятежно-голубое небо, медлительные белые снавы парили над крышами. Снавы – это хорошо. Это значит, новой бури в ближайшее время не будет.
Клод Хинби, вместе с группой молодежи, стоял у ступеней библиотеки на Арбеонской площади. На груди у него висел плакат с огненной мигающей надписью: «Сектанты, вон с Валгры!» Плакат был большой, из жесткого пластика – очень неудобная штука. Чувствовал себя Клод последним дураком, но уйти не мог: вчера, после одной из тех долгих пьянок с задушевными разговорами, которые иногда устраивала Адела, он пообещал ей, что отмолит свою статью. И с утра, истязаемый похмельем, пошел в ближайший храм Благоусердия. Его выслушали, но удивления не выказали и для начала велели собирать мусор в храмовом дворе, а после обеда отправили сюда, вместе с другими пикетчиками.
В библиотеке на Арбеонской площади арендовали помещение приверженцы кудонского мистического культа. Их не смущало, что кудонцы не имели ничего общего с человеческой расой. Их философские школы вызывали интерес у людей, их синкретическое искусство время от времени становилось модным на планетах, населенных гуманоидами.
Недавно на Валгру прибыл кудонский гуру – иссиня-черное, отливающее влажным глянцевым блеском существо, одетое в специальный костюм для защиты от чересчур сухого для кудонца здешнего воздуха. Он читал лекции в арендованном зале, вход туда был свободный. Церковь Благоусердия послала к библиотеке пикетчиков, дабы спасать народ от дьявольского искушения.
«И я здесь с ними торчу… Убиться можно!» – изнывая под гнетом тяжелого плаката, констатировал Клод. Нельзя ему пить. Ни под каким видом нельзя. Если он напивался, способность соображать возвращалась к нему потом медленно и постепенно. Сейчас она наконец-то вернулась полностью после вчерашней пьянки – и он с оторопью обнаружил, во что вляпался. И уйти немыслимо… Адела разочаруется в нем, если он уклонится от покаяния. Адела относилась к церкви Благоусердия с трепетным уважением, она чуть не заплакала, когда прочитала ту его статью. Уж если Адела чуть не заплакала – это что-нибудь да значит.
Ради того, чтобы не потерять ее дружбу, Клод решил согласиться с догмами церкви Благоусердия. Параллельно другая часть его сознания – та, что принадлежала атеисту и скептику Клоду Хинби, – отлично понимала, что иерархи церкви Благоусердия – это сборище расчетливых мракобесов, одержимых непомерным властолюбием, и все, что он написал про них в своей статье, – чистейшая правда. Третья часть, приземленно-эгоистичная, нашептывала, что быть другом Аделы или бескомпромиссным мыслителем – оно, конечно, хорошо, но нужно и о себе подумать, ибо церковники и кудонопоклонники друг друга стоят, в средствах и те и другие одинаково неразборчивы: если дойдет до драки, как уже случалось несколько раз, не умеющего драться Клода Хинби наверняка поколотят. А четвертая часть, озабоченная тем, «что обо мне люди скажут», заставляла его смущенно втягивать голову в плечи и прятаться за спины других пикетчиков – не ровен час, увидит кто-нибудь из знакомых…
Худшие опасения Клода сбылись: на площади появилась Линда Ренон. Оглядевшись, направилась к библиотеке, обогнув останки аэрокара. На ней была черная безрукавка и потертые кожаные штаны, в ушах болтались, сверкая на солнце, позолоченные кинжальчики. Смотрела она прямо на Хинби, хоть он и ссутулился, стараясь стать маленьким и незаметным. Увидела!
Клод с тоской озирал замусоренную площадь, окруженную одетыми в металл декоративных литых барельефов зданиями-цилиндрами, такую же цилиндрическую библиотеку, небо с величавыми белыми снавами и аэрокарами. Машин над площадью зависло много: полиция, журналисты, напоминающий серебристо-черную акулу лимузин мэра Линобского округа.
«Итак, меня покажут в новостях! Если особо не повезет – с комментариями…»
Линда уселась на ступенях соседнего здания. Похоже, настроилась ждать. Когда она поворачивала голову, демонстрируя классически безупречный профиль, позаимствованный у знаменитой топ-модели, кинжальчики в ушах вспыхивали и покачивались.
«Она свободна. Внутренняя свобода, которую я никак не могу обрести, для нее – естественное состояние. На моем месте она швырнула бы плакат на землю и ушла. На моем месте она вообще не оказалась бы здесь! Раньше я думал, что все мои проблемы от безденежья, что деньги дали бы мне свободу, но вот у меня наконец-то есть деньги – и все осталось как было…»
Двери библиотеки, украшенные бронзовыми накладками с глобусами, древними книгами и еще более древними свитками, со скрежетом раскрылись. Наружу высыпала толпа людей, а в ее центре скользящей шаткой походкой двигалось похожее на осьминога двухметровое существо в полупрозрачном скафандре. Кудонец. Его глаза прикрывали от солнечных лучей четыре темных диска величиной с блюдца. Одетые в похрустывающий пластик щупальца, усеянные то ли отростками, то ли шипами, ритмично жестикулировали.
Сопровождавших его мужчин и женщин объединяла общая деталь внешности: длинные волосы, заплетенные в несметное множество косичек. Такая прическа символизировала щупальца – кудонопоклонники считали, что так они достигают хотя бы символического сходства с мудрой расой учителей.
– Вон с Валгры! – закричал руководитель пикетчиков.
Остальные подхватили эту фразу и начали скандировать, загородив кудонопоклонникам дорогу. Того момента, когда началась потасовка, Хинби не уловил. Его толкали, а он пытался устоять на ногах; двустворчатый плакат, похожий на раковину моллюска, делал его беспомощным, уязвимым для ударов. Кто-то с размаху треснул его кулаком по шее – кажется, кто-то из своих, – и он чуть не полетел в грязь, под ноги дерущимся. Полиция не вмешивалась, и, пока увлекаемый течением Клод в гуще толпы неуклюже боролся за свою жизнь, заслоняя голову руками, другой Клод, наблюдатель и аналитик, отметил, что приверженцы Благоусердия, видимо, одерживают верх. Блюстители порядка наверняка получили директиву оказывать содействие в этих разборках «представителям традиционной для Валгры религиозной конфессии» (с которой власти вновь начали дружить после почти полувекового периода охлаждения), и, если они бездействуют, значит, все идет как запланировано.
Со всех сторон мельтешили кулаки, лица с разинутыми орущими ртами, руки, сжимающие рукоятки виброплетей. Ухо и пальцы Клода обожгла резкая боль: получил виброплетью. Его пластиковый панцирь-сандвич, пробитый уже в нескольких местах, хрустел от ударов. Внезапно его сгребли за шиворот и куда-то поволокли сквозь охваченную религиозными чувствами толпу. К этому времени Клод настолько ошалел от боли, воплей и всеобщей сутолоки, что не мог ни о чем думать. Лишь мелькнуло: «Арестовали… Ну и ладно, свалю все на церковь…» По лицу что-то текло, и он не мог разглядеть, кто ею тащит. Перед ними словно раскрывался коридор, люди отлетали с дороги, как кегли. Потом шум и хаотичное движение остались позади. Затрещал раздираемый пластик: его избавили от плаката. Ноги подкосились, и Хинби уселся на землю.
– Клод, что ты делал в этой компании?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10