Римский шлем с открытым лицом легок, воин спокойно дышит, но такой шлем не уберегает от удара мечом по лицу или от прямого укола пикой или стрелой. Тяжелые шлемы, которые выдали им, прикрывали гораздо большую поверхность лица, следовательно, были более надежными.
Недостатком этих шлемов было то, что угол зрения воина в таком шлеме крайне ограничен, к тому же постоянно носить его на голове не так-то легко. Но в общем Герцер был доволен шлемом. Пусть уж лучше он меньше будет видеть, зато останется живым.
Копья были сделаны по римской методике, именно такими пилумами пользовались когда-то легионеры. Достаточно короткое деревянное древко, не больше метра длиной, увенчивалось очень длинным стальным лезвием копья с острым, шипованным наконечником. Рекруты много тренировались, чтобы правильно пользоваться этим копьем; сначала они шли строем, а потом пускались в атаку с опущенными копьями, которыми кололи врага, как пиками. Но копья можно было и метать. Длинное и легкое копье с сердцевиной из мягкого железа пронзало щит врага и сгибалось. Враг уже не мог продолжать сражаться. Он вынужден был остановиться и опустить щит, чтобы вытащить застрявшее в нем копье. Копья обычно метали с небольшого расстояния и потом сразу же бросались в атаку. И получалось, что передняя линия врага оказывалась смятой, ибо большинство не могли защищаться при помощи щитов, а значит, были более уязвимыми.
Мечи им достались короткие, с широкими лезвиями, больше похожие на кельтские мечи, чем на римские. Носили такие мечи в ножнах справа на груди, почти у под мышки. В бою таким мечом нужно орудовать очень быстро, рубить, колоть. Сейчас мечи были деревянными, со свинцом внутри. Герцер про себя надеялся, что настоящие мечи будут хоть немного легче.
И наконец, щиты. Щит Герцеру совершенно не понравился. Обычно воин продевает руку в петлю на обратной стороне щита и держит его за две точки; тут же приходилось держать щит только за одну точку и на вытянутой руке. Такой способ идеально подходил для боя в строю, потому что если все воины, стоящие в строю, вытягивали щиты вперед, получалась сплошная непробиваемая защитная стена. Но такой щит можно было легко удерживать лишь прямо перед собой, и если человек уже учился более открытому способу ведения боя, как Герцер, такой щит создавал ощущение полной незащищенности.
К учениям приступили незамедлительно, начав со строевой подготовки в полном вооружении. Мечи можно было считать просто дополнительным грузом, но со щитами и копьями дело обстояло иначе. Щиты на марше невозможно было перекинуть за спину, их приходилось держать почти как в бою, а так как они тоже были утяжелены свинцом, то, пока у рекрутов не развились нужные мышцы, всем приходилось туго.
Копье нести было гораздо легче с точки зрения веса, но очень неудобно. Приходилось приноравливаться, чтобы не задевать товарищей. Тут как раз пригодились доспехи: если кто-то нечаянно задевал наконечником копья шедшего впереди товарища, того спасали стальные пластины.
Каждый день им давали час на то, чтобы облачиться по всем правилам, а потом внимательно проверяли. Если оружие или доспехи были плохо начищены, то наказывался сам рекрут; если же у кого-то на оружии и доспехах замечали пятна ржавчины, то наказывался весь декурий: их нагружали тяжестями и заставляли бежать на вершину Холма. Так они быстро научились следить за своим снаряжением и оружием.
В конце концов Ганни остался более или менее доволен – триарий мог выйти на марш с оружием. И тут же снарядил рекрутов в долгий, тяжелый поход.
Трудности всех предыдущих походов тут же померкли. Вместо того чтобы держаться Виа Апаллия или других наезженных дорог, Ганни повел их по пересеченной местности. Казалось, путь знает только он. В какой-то момент Герцер вдруг заметил, что они не отходят больше чем на двадцать километров от городка, но этого нельзя было сказать по характеру местности, по которой они шли, и по дальности преодолеваемых расстояний. Они ходили по уступам, и у них под ногами летали ястребы; ходили по узким тропам-бродам через топкие болота. Лазали по скалам, где любое неверное движение означало смерть, пересекали бешеные потоки с ледяной водой. Причем делали все быстро и слаженно. Ганни не обращал так много внимания, как прежние сержанты, на обустройство лагеря; он считал, что главное для солдата это движение. Они вставали ни свет ни заря, ели уже на марше. В течение пяти дней вся их пища состояла из сушеной кукурузы и «шимпанзятины», запивали еду простой водой. Последние два дня дневные рационы пищи были урезаны в два раза. А потом, казалось из ниоткуда, им навстречу выехал обоз.
Каждое утро Ганни проводил проверку снаряжения и оружия. Горе тому, у кого на доспехах, копье, мече, щите или шлеме оказывалось пятнышко ржавчины. Тогда рюкзаки всего декурия набивались до отказа камнями, и Ганни бежал вперед, а рекруты обязаны были бежать вслед за ним.
Такое случилось дважды, но зато после подобного урока уже никто не допускал небрежности в отношении оружия или снаряжения. Рекруты часто засиживались допоздна у костра и чистили все, что можно было начистить.
Когда они наконец разбивали настоящий лагерь, то делали это в тактически подходящих местах. Герцер сразу обратил на это внимание. Другие сержанты просто подбирали достаточно ровное место, Ганни же всегда устраивал лагерь на холме, причем чаще всего так, чтобы оттуда открывался вид на все окрестности. Ганни никогда никому ничего насчет этого не говорил, и Герцер иногда думал, что он делает это специально, чтобы научить только тех, кто заметит и поймет. Но возможно, Ганни так привык занимать наиболее защищенную позицию, что не мог уже действовать по-другому.
Наконец, после двух недель на марше, после долгих тренировок по метанию копья, они вернулись в главный лагерь. Мечом и щитом во время этого марша их пользоваться не учили.
Рядом с палатками появилось новое здание. На улице рядом с ним стоял капрал Уилсон. Ганни провел рекрутов на плац и приказал остановиться.
– ТРИАРИЙ, НАЛЕВО! – крикнул он. – ВОЛЬНО!
Герцер опустил щит и прислонил его к левому бедру, ноги расставил на ширину плеч, а обе руки положил крест-накрест поверх щита.
– По моей команде разойтись по отделениям, оружие сдать в оружейную. – И Ганни показал всем на новое здание. – Потом снова занять свои места в строю.
Рекруты послушно выполнили приказ, сдали мечи, которые так и не вынимали из ножен, копья и снова построились на плацу.
– Завтра начинаем учить вас пользоваться мечом, а также продолжим занятия с копьем. Еще продемонстрируем вам, что щит предназначен не только для защиты, им можно пользоваться как оружием. Но все это будет завтра. Сегодня хорошенько поешьте и отдохните. Потому что если вы считаете, что последние две недели были трудными, то это не так. Дальше будет еще сложнее. РАЗОЙТИСЬ!

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Шейда просмотрела документ, который лежал перед ней, и нахмурилась. Она потратила столько энергии, чтобы обеспечить присутствие делегатов, поддерживающих Свободные Штаты, потому что это был последний шанс внести какие-либо поправки в документ. Завтра будут распечатаны копии Конституции, их разошлют во все штаты, во все концы. Хмурилась она потому, что, по ее мнению, окончательный документ был далек от совершенства. Слишком много компромиссов.
– Прежде чем мы продолжим, мне бы хотелось кое-что сказать, – объявила Шейда, поднимая документ. – Я согласна с Эдмундом относительно негативных долгосрочных последствий повсеместного введения законов об аристократии и запретов на пересечение границ в некоторых областях. У меня только один вопрос – когда разразится гражданская война, прямо сейчас или в будущем. Я бы хотела еще обсудить это. Уважаемый представитель Читао.
– Люди, которых я тут представляю, отказываются присоединяться, если не будет принята поправка о границах сообществ, – начал тот, вставая.
Все знали, что в Читао имели место столкновения в борьбе за власть, ведь даже представители менялись уже дважды, и каждый новый представитель все жестче высказывался в пользу предложенных изменений. Читао занимал центральное положение на торговых путях, в настоящее время его представителя уже поддерживали и делегаты двух соседних областей, и кое-кто из Севама. Разлад происходил не по географическому признаку, бывшие крупные центры Северо-Американского Союза держались особняком. Они не признавали представителей новых городов-государств типа Вороньей Мельницы или Варнана. Но большая часть населения была сконцентрирована на северо-востоке и дальнем западе, и там с благосклонностью отнеслись к идее пограничных постов.
– Когда произошел Спад, многие люди либо не хотели, либо не могли признать, что теперь необходимо работать всем. Те, кто принял этот постулат, быстро выбились в достойные граждане. Но все, чего они достигли, результат их собственного труда. Те же, кто не хотел усердно работать, всячески пытались вернуть былые дни, когда всем необходимым их обеспечивала Сеть. Но Сети больше не существует. И эти люди должны учиться работать под наблюдением квалифицированных консультантов. В нашей местности очень часто люди работали лишь столько, сколько было нужно, чтобы прокормиться; нужды общества их не волновали. Они и сейчас не думают о будущем, о предстоящей зиме, когда нам придется кормиться тем, что удалось запасти летом и осенью, причем именно теми, кто работал не покладая рук.
Если этим людям предоставить право голоса, они проголосуют за «хлеб и зрелища», а это самая страшная опасность для любого демократического общества. Более того, они проголосуют и за то, чтобы в тяжелые времена безвозмездно брать все, что нужно, у «богатых», тех самых «богатых», которые заработали все это своим собственным трудом.
… Если же проводить голосование с учетом этого и прибегая к помощи людей, которые признают необходимость тяжелого труда и долга, мы снизим риск неправильного выбора. Мы, живущие в Читао, а также общины Микана, Ио, Навика и Босуоша отказываемся вступать в ваш Союз, если наша судьба будет зависеть от людей, надеющихся на благотворительность. Если они поймут значимость физического труда или если это поймут их дети, тогда они смогут стать полноправными гражданами. Но пока этого не произойдет, мы не позволим, чтобы стрекоза, которая проводит время в развлечениях, понукала бы муравьем, работающим в поте лица. – Представитель кивнул всем присутствующим и занял свое виртуальное «место».
Шейда тоже мрачно кивнула и пригласила выступить представителя Вестфала.
Как обычно, этот представитель был в доспехах, и когда он встал, все услышали скрип заклепок.
– Я слушал дебаты по поводу аристократии и Верхней палаты парламента. Есть люди, которые будут выступать против такой палаты, утверждать, что вся власть должна перейти к народу, к штатам. Но я хочу напомнить вам некоторые моменты из истории демократии. Всегда демократия со временем уступала страстям толпы. И сейчас наше собрание пытается угодить подобным минутным пристрастиям народных масс. Недостаточно иметь в парламенте представителей разных регионов. И они тоже пляшут под дудку избирателей. Они всегда должны оглядываться, учитывать требования электората, иначе их просто больше не выберут на это место. Но очень часто такие сиюминутные желания толпы вовсе не отвечают реальным потребностям общества. Демократия работает лучше всего в достаточно жестких условиях. И это никакое не низвержение демократии, просто очень хороший фильтр.
Мы предлагаем не просто палату, состоящую из аристократов. В палату в качестве полноправных членов будут входить и выборные представители различных штатов, но в то же время и те, кого выберут за какие-либо определенные успехи на гражданском поприще. И еще: процент аристократии не будет величиной неизменной. Семьи вырождаются. Некоторые члены просто исчезнут, а их места займут другие. Количество членов палаты тоже может увеличиваться в связи с расширением территориального влияния, причем среди новых членов будет поровну и с гражданской и аристократической стороны. Это будет очень гибкая организация, которая будет способна со временем меняться и в то же время отсеивать именно те самые сиюминутные помыслы, которые так часто в прошлом вели к падению демократического общества. – Он также кивнул присутствующим и сел.
– Теперь своими соображениями поделится Эдмунд Тальбот, уважаемый представитель Вороньей Мельницы, – заявила Шейда и кивнула Эдмунду.
Тот со вздохом поднялся на ноги, прекрасно понимая всю тщетность того, что собирался сказать.
– Есть нечто такое в человеческой натуре, что, как ни странно, ратует за рабские цепи, – начал Эдмунд, окинув взглядом собравшихся. – Надо называть все своими именами, и сейчас мы спорим именно об этом. Оба уважаемых представителя и Читао и Вестфала говорили истинную правду. Любое демократическое общество должно опасаться необдуманных сиюминутных страстей, неважно, что требует толпа: хлеба и зрелищ или войны. И этим страстям необходимо ставить преграды, именно этим занимается представительная демократия. Но те преграды, за которые они тут так истово выступали, вовсе не являются преградами, – это цепи, цепи для нас и для наших детей. Представитель Читао говорит о низших слоях общества, и он прав. Как только дети начнут нести ответственность за долги родителей, у них не останется иного выхода, как мятеж или смерть. Но ведь из этих рабов, рожденных в рабстве и умирающих в рабстве, может явиться следующий Вашингтон, Цукья или Ассам. Как им достичь своего потенциала, если перед ними не будет никакого выбора и это будет определено законом – законом, под которым мы с вами сейчас собираемся поставить наши подписи?
Что касается наследственной аристократии, никогда за всю историю ни один аргумент в ее пользу не выдержал испытания временем. Уважаемый представитель Вестфала говорит о том, чтобы «противостоять толпе», но разве не Сенат противостоял действиям Сципиона Африканского в Пунических войнах?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76