Хватаю со стола «узи», целюсь точно в лоб разине. Первый охранник зашевелился в пыли, неловко встал на ноги. Беру со стола свободной рукой второй «узи», направляю ствол в сторону мужика на улице, отдаю короткую недвусмысленную команду:– Быстро вошел внутрь и сел рядом с напарником! Исполнять! Стреляю без предупреждения!Входит. Садится на кушетку. Весь в пыли. Лицо сковала гримаса ужаса, на лбу растет огромная шишка.– Быстро, не задумываясь, отвечайте на мои вопросы. Секунда промедления, и я стреляю! Ясно?Оба понятливо кивнули.– Мурзик здесь?Опять утвердительные кивки.– Сколько у него людей?Никакого движения, сидят и смотрят, глазами хлопают.– Я задал вопрос! Быстро отвечать! Сколько у него людей?– Один он, – хрипло выдавил из себя запачканный песком охранник.– И не весь… – зло прошептал ушибленный в грудь.– Не понял, как это «не весь»?– Голову его, отрезанную, Самсон час назад привез…– Я могу отсюда связаться с Самсоном?– Да, по телефону.– Подробнее!– Цифру «два» нужно набрать…– Быстро закрыли глаза! Оба! Кто будет подсматривать, сразу получит пулю! Ясно?Им ясно. Зажмурились, сидят смирно, послушно. Кладу на стол одну из израильских трещоток, освободившейся рукой снимаю телефонную трубку, набираю двойку. Длинные гудки, потом знакомый голос:– Слушаю!– Самсон, ты?– Кто говорит?– Стальной на проводе. Помнишь, сегодня утром я уехал вместе с Папой?– Где Папа?! Если с ним что-нибудь случилось, я тебя, мразь…– Не пугай! Выходи на дорогу – и увидишь Папу. Только не один выходи, а вместе с тем, что осталось от Мурзика, усек?Я вырвал витой провод из телефонного аппарата, осиротевшей трубкой стукнул сначала одного, потом другого охранника по темени. Пусть полежат немного в беспамятстве, и мне, и им спокойнее. Прихватив со стола бинокль, я выскочил на улицу и стремглав помчался в сторону леса. Через десять секунд, двадцать ударов сердца, упал в траву и оставшееся расстояние до опушки преодолел ползком.Папа послушно ждал меня там, где было ведено. Лежал пузом на травке, разглядывал свои владения. Меня заметил издалека, занервничал, заерзал…– Ну, что там?– Не гони лошадей. Папа! У нас теперь есть автомат и бинокль. Живем!– В поселке Мурзик, да?! Мурзик? Ну, скажи!– Не психуй. Вот, возьми бинокль и внимательно смотри на дорогу. Что видишь?– Вижу Самсона. Вышел за ворота, остановился… У него что-то в руках, не разгляжу…– Поправь резкость.– Ага… Теперь вижу! У него в руках голова… Голова Мурзика!!!Папа отшвырнул прочь бинокль, вскочил на ноги и побежал. Он вприпрыжку мчался вниз по склону, смешно размахивая руками.Самсон заметил бегущую фигурку, узнал хозяина и, как верный пес, бросился ему навстречу. Правой пятерней Самсон держал за волосы человеческую голову и на бегу размахивал ею, будто сигнальным флагом.Они встретились посередине поля. Самсон попытался поймать Папу в свои медвежьи объятия, но мафиози грубо оттолкнул его, потянулся ручонками к голове Мурзика, схватил ее и жадно поцеловал в синие губы.– Как я рад, Мурзик, видеть твою отрезанную башку! – орал Папа. – Как я рад! Как я счастлив!!! Глава 4Я – крутой – Ну, ты и крут, Стальной! – вынес вердикт Самсон, после того как я закончил краткий пересказ нашей с Папой маленькой одиссеи.– Не круче тебя, Самсон. Расскажи, не томи, как сам-то сумел разделаться с Мурзиком?Наша с Самсоном беседа происходила в сауне, в той самой, где Мурзик вставил в Папин медальон радиомаяк. Парилку я уже посетил, в бассейне поплескался и теперь нежился в джакузи, лениво посасывая отменное баварское пиво из зеленой запотевшей бутылки.Самсон принялся рассказывать. Говорил он долго и путано, постоянно поминая неизвестные мне личности и виртуозно матерясь в кульминационных моментах своего рассказа. В конце концов я окончательно потерял нить повествования, уяснил для себя лишь то, что народу под Папой ходит уйма и весь народ за отца родного готов хоть в огонь, хоть в воду, а те, кто был против, те, которые коварно вынашивали план дворцового переворота, расплатились за свое предательство жизнью, причем умирали они долго и в муках.– …А башку Мурзику я лично пилой отрезал еще живому, – хвастался Самсон. – Наши смотреть не могли, блевали, а я пилил!– Молодец, – похвалил я. А что еще я мог сказать?– Слышь, Стальной, у меня к тебе базар есть. На наши четыре глаза. Секешь момент?Самсон стал вдруг озабочен и деловит. Смотрел на меня выжидательно и серьезно.– Говори, слушаю внимательно.– В общем, так… После сегодняшнего Папа тебя приблизит, войдешь в авторитет, но я ведь тоже башку Мурзику отвинтил, правда?– Ах вот ты о чем. Не хочешь терять место личного телохранителя?– Я, Стальной, с Папой уже пять лет…– Понимаю.– Я за Папу кому угодно голову откушу!– Видел, верю.– Ну так и что?– Хочешь узнать, как будем делить место у трона? Никак! Я тебя, Самсон, подсиживать не собираюсь. Я человек простой. Была бы крыша над головой да парочка интересных друзей, больше мне ничего не нужно.Про свои сокровенные чаяния я говорил искренне, от чистого сердца, и Самсон не мог этого не почувствовать.– Ты человек. Стальной! Уважаю. Давай на брудершафт выпьем!– Извини, я не гомик. С мужиками не целуюсь.– Заметано! – Самсон хлопнул в ладоши, крикнул громко: – Девки! На выход!На краю моей ванны как по мановению волшебной палочки возникли три обнаженные нимфы. Блондинка, брюнетка и рыжая. Фигуры фотомоделей, личики ангельские, губы призывно приоткрыты.– Выбирай, Стальной, которую хочешь. А можешь всех трех сразу, неслабо?– Слабо. Сейчас который час?– Полдесятого.– В десять Папа велел явиться на праздничный ужин.– Точно! А я и забыл! Девки, марш отсюда, у нас дела…В предбаннике я обнаружил новую чистую одежду, точно по моему размеру. Здесь было все, от носков до черного парадного пиджака и галстука-бабочки.– Одевайся, Стальной, не стесняйся. Парадный ужин как-никак! Пока Папу врачи смотрели, я по его приказу обзвонил основных бугров, приедут сейчас со своими орлами, специально для того, чтобы с тобой познакомиться.– Прикалываешь?– Ну! Шучу я так, привыкай! Кому мы с тобой нужны. У них бизнес, а мы. Стальной, так, ходячие мясорубки, правда ведь, а?– Правда, Самсон, но без таких, как ты, весь их бизнес – сплошной пшик!– Это точняк. Стальной!– Бок-то твой как? Не болит?– Фигня! Пуля чиркнула, только жир с костей сняла. Пластырем залепил и забыл.– Все же зря ты в баню раненый приперся.– Фигня. На мне все, как на собаке, заживает.– Осторожней, Самсон! У Папы на собак аллергия.– Теперь ты меня прикалываешь?– Ага.– Ну, значит, подружились!..Я наскоро причесался перед большим, во всю стену, зеркалом, поправил бабочку и пошел вслед за Самсоном по крутым ступенькам винтовой лестницы вверх, на второй этаж.Я шагал по широким коридорам особняка и с любопытством глазел по сторонам. Окон в коридоре не было, на полу – толстый ворсистый ковер, по стенам развешены электрические бра, имитирующие старинные канделябры. Дверей мало, и расположены они без какой-либо системы. Коридор часто петляет, на каждом повороте, под потолком, висит видеокамера.– Самсон, скажи, пожалуйста, куда идет сигнал от видео?– На центральный пульт охраны. Завтра свожу тебя на экскурсию – обалдеешь! Триста экранов, прикинь!– Круто.– А ты думал!– Слушай, а электропитание в поселке автономное?– Не-а, кабель тянули. Двадцать четыре километра!– Солидно.– Еще бы!Мы остановились перед массивными дверями, инкрустированными ценными породами дерева. На часах с обеих сторон дверей стояли два негра. Я даже икнул от неожиданности. Самые натуральные негры, одетые в форму американских морских пехотинцев, правда, без оружия.– Что, прибалдел? – засмеялся Самсон. – Папа тащится от цветных. Этих двух для него специально отлавливали. Из Нигерии в Москву наркоту возили, теперь у нас служат.Самсон по-хозяйски открыл тяжелые створки дверей, и мы очутились в просторном помещении, отделанном под залу средневекового рыцарского замка. Комнатушка порядка пятидесяти квадратных метров. В углу лепной камин, над ним оленьи рога. Высокие готические окна, цветные витражные стекла, тяжелые бархатные гардины. На стенах развешены гобелены, рыцарские доспехи и средневековое оружие. На полу медвежьи шкуры. Посередине комнаты узкий, длинный дубовый стол без скатерти, на столе разнокалиберные бутылки, вместительные блюда с изысканными яствами. Вокруг стола шесть резных деревянных кресел, причем одно из кресел в торце стола больше похоже на трон.– Догадался, где Папино место? – спросил Самсон.Я догадался. Моя шутка про «место у трона» оказалась не просто досужей, расхожей фразой.– Садись, Стальной, по правую руку от НЕГО, я сяду слева.Расселись, помолчали. Я уставился в потолок, внимательно рассмотрел толстые мореные балки и музейную хрустальную люстру.– Нравится тебе у нас. Стальной?– Богато живете, Самсон.– Не жалуемся.– Вон та дверца рядом с камином куда ведет, на кухню?– Как догадался?– По запаху. Жареным мясом пахнет, я сегодня с утра ничего не ел вкусного, живот подвело.– Чего ж раньше молчал? Я бы сделал…Что бы сделал Самсон, поделись я своими желудочными проблемами, так и осталось загадкой. Ведущие в коридор двери распахнулись, в залу чинно и степенно вошел Папа в сопровождении двух мордоворотов. Небрежным жестом хозяина жизни Папа отослал сопровождающих обратно в коридор и вальяжно прошествовал к своему трону. Я не видел его всего несколько часов и был поражен произошедшими изменениями. Хотя нет! Видоизмененный Папа бегал со мной по Москве, а сейчас он был настоящий, обычный и обыденный для своей челяди, слуг и приближенных. И дело было вовсе не в безупречной фрачной паре и идеальном проборе на лысеющей голове. Поражали глаза – холодные, умные, змеиные. Удивляла стать аристократа – потомственного, титулованного, изысканного. Впечатляли манеры – несколько небрежные, но истинно властные, даже тембр голоса и стиль разговора оказались для меня сюрпризом.– Рад видеть вас, господа, в согласии и дружбе, – изрек Папа, усаживаясь на трон. – Сейчас я приму нескольких важных визитеров. Будьте внимательны, возможны эксцессы.Папа хлопнул в ладоши, и в зал гуськом вошли трое солидных мужчин, чинно расселись за столом, замерли в молчаливом ожидании.Все трое разительно отличались друг от друга. Толстый приземистый коротышка преклонных лет устроился напротив моложавого черноволосого грузина. Рядом с грузином – высокий юноша с пышной копной белых волос на тыквообразной голове. Они были непохожи, и в то же время во всех троих было нечто общее – от них исходил неуловимый аромат власти.Папа второй раз хлопнул в ладоши. Открылась дверца подле камина, в комнату вошел безликий официант в соответствующей униформе с серебряным подносом в руках. На подносе лежала голова Мурзика. Никто из гостей и глазом не моргнул.– Господа, – сказал Папа. – Как вы можете убедиться, маленькое недоразумение в моей епархии улажено, и все наши предварительные договоренности остаются в силе. Не так ли?Гости чинно закивали головами.– Теперь я понимаю, – продолжил Папа, – почему некоторые из вас притормаживали отдельные совместные проекты. Я подтверждаю, что не претендую на чужие зоны влияния и объекты денежных инвестиций, но в совместном бизнесе остаюсь крайне заинтересован.– Я готов продолжить переговоры, – кивнул еще раз блондин.– Были сомнения, не скрою, но ты их развеял. Будем работать! – улыбнулся толстяк.– Нет вопросов, – констатировал грузин.– А вот у меня, любезный, есть к тебе пара вопросов. – Голос Папы сделался жестким. Глазки прищурились. – Твои мальчики сегодня днем приковали меня наручниками к батарее! Что хавальник разинул? Удивлен?Это был снова знакомый мне Папа. Физически слабый человечек с глазами младшего научного сотрудника и лексикой мелкого хулигана.Грузин вопросительно вскинул брови, хотел что-то сказать, но Папа остановки его красноречивым жестом и громко распорядился:– Введите.Служебная дверь рядом с камином отворилась, и два дюжих амбала ввели в зал человека со скованными наручниками руками и черным мешком на голове.Папа махнул рукой, мешок с головы пленника был тут же снят. Я узнал его сразу. Это был Дирижер. Служба розыска и доставки Папиных обидчиков работала с завидной оперативностью.Дирижер прищурился, яркий свет после полной темноты на мгновение его ослепил. На распухшее переносице у Дирижера красовалась белая полоска пластыря – памятка о моем «стальном кулаке».Проморгавшись, Дирижер затравленно огляделся по сторонам. Увидел голову Мурзика на подносе, дернулся всем телом.– На меня смотри, сволочь! – громко окликнул пленника Папа. – Узнаешь меня?Дирижер его не узнал, зато он узнал меня. В глазах у Дирижера вспыхнул и сразу же погас злой огонек.– Я в курсе сегодняшнего инцидента, – спокойно сказал грузин, – верните моего человека, и я его примерно накажу. Хотя в чем его вина? Вы же, господа, не представились, он же не знал, с кем имеет дело.Папа многозначительно взглянул в лицо Самсону. Телохранитель понятливо наклонил голову, встал со своего места, подошел к Дирижеру.Самсон сильно уварил пленника локтем в живот. Дирижер повис на руках амбалов-конвоиров, Самсон поймал ладонями его поникшую голову и резко повернул. Шейные позвонки громко хрустнули. Дирижер конвульсивно дернулся и затих, обвис мешкам. Он был мертв.– Не слишком ли много ты на себя берешь, генацвале? – Грузин остался холоден и невозмутим. – Насколько я знаю, кое-кто из друзей покойного Мурзика еще гуляет по Москве…– Пугаешь? – ухмыльнулся Папа.– Предупреждаю!– Хватит собачиться! – вступил в разговор толстяк. – Ничего страшного не произошло. Попал человек в переделку, выпутался из нее и спускает пары. С каждым может случиться. Подумаешь, мочканул баклана, делов-то на пять копеек…– Я ухожу. – Грузин встал, отодвинул кресло-стул. – Надеюсь, меня выпустят?– Иди, – разрешил Папа. – И если встретишь друзей Мурзика, передавай привет.Грузин молча покинул зал. Он уходил, гордо выпрямив спину, подчеркнуто не спеша. Когда за ним закрылись тяжелые двери, слово взял молодой блондин:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51