https://wodolei.ru/catalog/kuhonnie_moyki/rakoviny-dlya-kuhni/iz-iskustvennogo-kamnya/
И с каждой стороны обложенные цветным камнем пышные газоны.
Если четыре двери распахнуть одновременно, подумал я, стен как таковых не останется, лишь узкие колонны и купол; правда, здесь ни в чем нельзя быть уверенным.
Музыка сменилась. От раскрывавшихся вдоль тропинки роз доносилось нечто, напоминавшее Седьмую симфонию Шостаковича. У самого подножия портика я не удержался и посмотрел туда, откуда пришел. Святые яйца, опять не угадал! Вместо покинутого обрыва в полусотне метров прямо из буйства шиповника поднималась в небо отвесная стена. Она уходила влево и вправо, насколько мог проследить взгляд. С внешней поверхности кубика я угодил на его внутреннюю грань.
Присмотревшись, я убедился: стена была не чем иным, как брусчатой мостовой, колоссальным плацем, из которого тут и там торчали палочки газовых фонарей и тумбы чугунных скамеек. Если задрать голову к сузившемуся сегменту небосвода, то вдали, с края плаца, надвигались очертания средневековых строений, в стрельчатых оконных витражах играли солнечные блики и блестели тяжелые медные ручки многочисленных деревянных ворот.
Куда идти? Я не сомневался, что жители Диипа осведомлены о появлении гостя, но только теперь до меня дошло, что со Снейком попросту могут не пожелать вести переговоры. Не было разницы, в какую сторону свернуть, какую из преломляющихся реальностей выбрать. Если обиженные внезапным пленом Мудрые захотят, я так и прошляюсь тут, среди виртуальных кварталов, не встретив ни единой души…
— Стасов! — позвал я. — Стасов! Изабель, у нас мало времени!
Молчание. Звук заглох, будто я выкрикнул в подушку.
— Изабель, я знаю, что вы меня слышите. Если я вернусь наверх ни с чем, это конец. Конец для всего Города. Возможно, вам всем сохранят жизнь, но до смерти оставят в ящике этих долбаных иллюзий!
Я подобрался вплотную к двустворчатой двери часовни. Высоко, на уровне плеч, находилась массивная бронзовая задвижка, размером с кусок рельса, с дырой, и в эту дыру было продето истертое кольцо. Еще один необычный эффект: за пять шагов я оценивал высоту здания метров в шесть, теперь же глазомер подсказывал, что портик вытянулся вверх как минимум вдвое.
— Послушайте! Вас же тут много, и вы меня слышите, я уверен! Стасов, ты можешь думать обо мне все, что хочешь, обзывать идиотом или изменником, но я вернулся! Это ты помнишь? Я вернулся, черт подери, и я не жалуюсь, чего мне это стоило. Я принес то, что обещал. Ради формулы ты угробил полтысячи арестантов! Если бы я знал, что за гадость мне зашили в грудь, хрен бы я вернулся! Ты слышишь, умник? Я добыл «барабан», но в Ваннах очистки нет и следов состава…
— Конечно, нет. Ты же слышишь только себя, мальчишка.
Я крутанулся на пятке, инстинктивно принимая боевую стойку. В Глубине это выглядело более чем комично, и если бы мой виртуальный двойник умел краснеть, то стал бы сейчас цвета моркови, но рефлексы Снейка удержать под контролем непросто. Стасов невозмутимо стоял на брусчатой вертикали под кругом желтого света от фонаря в двадцати метрах надо мной. Мне на щеки падали косые лучи солнца, а в его мирке каким-то образом скоропостижно надвигалась ночь. Он выглядел гораздо моложе, чем в прошлый раз, выше, шире в плечах и не настолько седой. Сельское рубище в духе Льва Толстого он сменил на цветастую гавайку и рэперские желтые штаны и увенчал это модное великолепие фиолетовой тюбетейкой.
— Заходи! — кивнул он и исчез.
Я дернул кольцо. Створки неторопливо распахнулись.
Они все были здесь. Может быть, сорок, может быть, пятьдесят человек, изображений людей, отголосков людей, таких, какими они себя помнили. Узкая часовня, как я и ожидал, развернулась изнутри ступенчатой университетской аудиторией. Здесь было почти по-домашнему уютно, на столах через равные промежутки светили библиотечные лампы под абажурами со свисающей бахромой. Библиотека, ну конечно, библиотека, ряды книг до самого потолка. Нет, не до потолка, черт возьми! И в помине нет потолка, только книги; возможно, это единственное место на планете, где помнили, что такое книга.
Стасов примостился сбоку, в четвертом ряду, между знойным черноволосым красавцем и плотным усатым чернокожим, замотанным в клетчатый шарф, и всем своим видом давал понять, что он тут вовсе не главный. Здесь вообще не было главных, не может быть главных в компании, где диалог происходит мгновенно и не требует участия языка, где неоткуда взяться алчности и стремлению к власти, где нет желаний, провоцирующих неравенство.
И я прозрел. Мне казалось, они смотрели на меня и видели насквозь, хотя не было на самом деле ни глаз, ни лиц, ни библиотеки. Пусть видели насквозь, но взаимопонимания это не добавляло. Общаясь, они не открывали ртов; я вращал головой, но не мог сообразить, кто именно говорит. Они не потрудились даже сформировать свои нижние половинки тел. Спасибо, что вообще дали возможность послушать.
— Вонг, довериться пробитому…
— Нестабильная психопатия дикаря…
— Он абсолютно далек от реалий…
— Малыш, ты всерьез считаешь нас врагами человечества?
— Парень, в твое время так же поступали с государственными секретами?
— Стасов, почему ты сразу не сдал его в Психо? У меня от разноголосого гама в голове начал пульсировать затылок.
— Дайте сказать, дайте же мне сказать…
— Ты не идиот, Молин… — Стасов вдруг переместился на два ряда ближе и оказался напротив меня. — Я тебя несколько недооценил. Ты опасный фанатик, только я не пойму, чему посвящена твоя вера. На чей алтарь ты собираешься лить кровь?
— Месяц назад ты доказывал мне, что необходимо предотвратить войну! — Я изо всех сил сохранял спокойствие. — А теперь ты сам ее начинаешь!
Ответил мне не Стасов.
— Малыш, какого черта? Ты абсолютный профан в инженерной биотике, а встреваешь в военный эксперимент! И встреваешь на стороне китайцев! Нет войны и нет мира, малыш, есть лишь успешная или неуспешная дипломатия. Не проще ли сразу отдать им Сибирь? А заодно Урал и Поволжье, а? Они будут совсем не против, и япошки с ними заодно, не откажутся.
Еще один голос:
— Вонг, это и есть твой протеже, что собирался ликвидировать пробои? Я бы ему не доверил выгребать дерьмо!
— Ты не слышишь, что тебе говорят! — Опять Стасов. — Тебе же намекнули, что без аппаратных средств вирус не оживет! Он навсегда остался бы фольклором, как и искусственный мозг! Я вынужден выносить на общую дискуссию сверхсекретные сведения, надеюсь, коллеги, посвященные в проект, меня извинят. Кто тебе внушил идею, что инфекция передается через харды? Мы апробировали лишь первичный шлейф, с достижением мозгового нэта вступает фаза самоликвидации, чтобы пресечь возможность расшифровки. Любое оружие на сегодня является фактором сдерживания, и даже среди нас, — он сделал жест в сторону зала, — нет полного единства в отношении спорных российских территорий.
— Спорных?! — Мне показалось, я ослышался.
— Управленцы, Максим, генерируют общую идею и воплощают ее технически, но даже самые сильные криэйторы не способны написать программы такого уровня сложности, для этого необходимо многомесячное состояние сенсорного голода, достижимое только здесь. Нет никакого мозга, Молин, а вирус есть! А знаешь, почему нет мозга? Потому что если его создам я, то он невольно отразит прототип, с его видением причинно-следственных механизмов. А если его породишь ты, он станет тобой, вот так, он вберет в себя твой бестолковый детский нонконформизм, и никак иначе… Ему нужна готовая модель! Как тебе мир, управляемый сплошными Молиными, а? И подобный социум не может показаться привлекательным, пока демократия держится на полифонии суждений, в том числе относительно равных прав людей на землю. Но ты не сумеешь создать кибер-двойника с набором этических аксиом, ты зверь, а не ученый, а я могу, не один, конечно, и не сегодня. Ты запаниковал, ты наплел репортерам такой чепухи, они теперь раздуют истерику, будто все Мудрые планеты подчиняются группе монстров под Брюсселем!
— Стой, стой! — Я просительно поднял ладони. — Конечно, я виноват. Техническая поддержка! Я не учел, что есть кто-то наверху, кто собрал маяк с вирусом…
— «Кто-то»?! Это не кто-то, дружочек, а ведущий институт микроорганики российского Министерства обороны…
Я испытал ощущение, словно меня отхлестали по щекам.
Мудрые молчали. То есть они не молчали, а общались между собой, но на запредельной для меня скорости. Я воспринимал их спор как ровный свист в ушах.
— Институт Мудрых создан как команда исполнителей, Макс, а ты сделал из нас хищников. Ты лишь облегчил задачу разработчикам боевой органики. Военные ломали бы голову, как скрыть секреты, но ты помог. Во всем обвинят тех из нас, кто участвовал в проекте.
— Да, малыш! Шестеро работали, а отключен весь брюссельский Город…
— И, возможно, навсегда…
— Они убьют и тебя, а свалят на нас…
— Чего ради тебе позволили спуститься? Ты отбегал, зверек!..
Возле Стасова появилось интеллигентное лицо пожилой женщины в высоком завитом парике.
Я давно не встречал столь пронзительного, проницательного взгляда; за высоким лбом, когда она имела лоб, несомненно, таился острейший аналитический ум.
— Почетный академик, почетный председатель Всемирного общества физиологов Марта Деннис Грей, седьмой дан в области общей физиологии, восьмой дан в области физиологии воспроизводства…
— Изабель, достаточно меня расхваливать. — Марта выбрала для общения глубокое контральто. Мне показалось, что за короткую паузу соседи перекинулись огромным объемом данных.
Поднял руку толстяк в клетчатом шарфе:
— Мы посовещались и решили, что хуже не будет, если поставить вас в известность. Госпожа Грей последние полгода работала по поручению Демо-департамента…
— Не я одна, Хаскин, — уточнила Марта.
— Не одна, — согласился толстяк. — Правительство поручило команде госпожи Грей заниматься исключительно нарушениями генома дальней памяти.
— Пробои…
— Да, пробои. И минуту назад Марта закончила работу.
— Минуту назад?..— До меня начало доходить. — Вы… вы нашли?
Марта изобразила улыбку:
— Мы отрезаны от общей сети, но не от собственных баз данных. Речь идет о веществе, которое вы называете «барабан». В том виде, в котором вы ее разместили в нэте, химическая формула нигде не встречается, но ее производная, в гораздо более сложном виде, лежит в основе плазмы псевдоматок.
Думаю, задолго до того, как она мне это донесла медленным человеческим языком, высокое собрание уже прожевало информацию и сделало свои выводы. Тем не менее Мудрые пересвистывались, скидываядруг другу мегабайты соображений. Я прикинул, сколько осталось времени. Бог мой, мы шли неверным путем…
— Мы провели весьма грубую экстраполяцию, — угрюмо продолжала Грей. — Нет точных данных. До сих пор считалось, что первая псевдоматка начала функционировать серийно в две тысячи сто тридцать втором, в Токио. Параметры плазмы совершенствовались и улучшались многократно, ничто не говорило о вероятности отклонений, даже в десятом поколении…
— Там, наверху… — я обвел глазами аудиторию, — они способны догадаться без вас?
Свист в затылке. Остекленевшие глаза. Они совещались чудовищно долго, почти семь секунд, и, когда закончили, мне показалось, что-то сдвинулось. Что-то между ними произошло — нестыковка, раскол.
— Звучит парадоксально, — сказал Стасов. — Но единственное доказательство — это ты сам. За последний час, болтаясь в небе, ты сделал все возможное, чтобы это доказательство разрушить, ты убедил всех, что получил формулу из банковской ячейки, что нет и не было никакого Молина. Кто поверит опухшему от допинга монаху из твоей тройки?
— Естественно, догадаются, — хмыкнул толстый Хаскин. — В мире не одна Марта занималась пробоями. Но Изи прав, ты теперь ничего не докажешь, а нас никто не станет слушать. Город в карантине, правнуки нынешних Смотрителей снимут карантин, когда умрут последние, самые молодые из нас, а вояки ни за что не подтвердят, каким образом спасали тебя на Марсе.
Стасов посмотрел на меня почти с сочувствием:
— Ты наделал множество ошибок, Макс. Если бы ты не помчался к своей чернявой красотке, а приехал с Валуа сразу ко мне, у Марты бы остался день, чтобы продумать стратегию.
— Он еще и порченый? — фыркнул Хаскин.
По залу прокатилась волна неприязни. Каждый считал своим долгом замедлить мысли и выразить мне чувство легкой гадливости. Наконец слово взяла физиолог.
— Коллеги, нет смысла в оскорблениях. Если период вызова мутации приближен к четыремстам годам и употребление препарата не прерывалось с две тысячи третьего года, мы находимся в самом начале волны замещений. Очевидно, до планового воспроизводства наши предки использовали данный ингредиент в других целях.
Заговорил тот, что слева от Стасова, в белой водолазке, похожий на грузинского князя:
— Уважаемая коллега умалчивает о немаловажной детали…
— Да, я хотела… — замялась Марта.
— Все уже поняли и приняли к сведению, коллега.
Похоже, не понимал один я. На выручку пришел Стасов; несмотря ни на что, в нем еще осталось немного доброжелательности.
— В несколько измененном виде «барабан» содержится и в плазме Сохранения. Присутствующие здесь в двойной степени подвержены опасности.
— Я полагаю, этот вопрос вторичен, — донеслось с верхних рядов. — Процент Мудрых слишком мал относительно населения планеты, любого пробитого мы изолируем сами. Но остановить воспроизводство невозможно, демографическая ситуация и без того критическая!
Они опять «задумались», но на сей раз я опередил всех:
— Знаете, когда я… попал сюда в первый раз, я взахлеб смотрел новости, рылся в истории и никак не мог понять, что же мне так не нравится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Если четыре двери распахнуть одновременно, подумал я, стен как таковых не останется, лишь узкие колонны и купол; правда, здесь ни в чем нельзя быть уверенным.
Музыка сменилась. От раскрывавшихся вдоль тропинки роз доносилось нечто, напоминавшее Седьмую симфонию Шостаковича. У самого подножия портика я не удержался и посмотрел туда, откуда пришел. Святые яйца, опять не угадал! Вместо покинутого обрыва в полусотне метров прямо из буйства шиповника поднималась в небо отвесная стена. Она уходила влево и вправо, насколько мог проследить взгляд. С внешней поверхности кубика я угодил на его внутреннюю грань.
Присмотревшись, я убедился: стена была не чем иным, как брусчатой мостовой, колоссальным плацем, из которого тут и там торчали палочки газовых фонарей и тумбы чугунных скамеек. Если задрать голову к сузившемуся сегменту небосвода, то вдали, с края плаца, надвигались очертания средневековых строений, в стрельчатых оконных витражах играли солнечные блики и блестели тяжелые медные ручки многочисленных деревянных ворот.
Куда идти? Я не сомневался, что жители Диипа осведомлены о появлении гостя, но только теперь до меня дошло, что со Снейком попросту могут не пожелать вести переговоры. Не было разницы, в какую сторону свернуть, какую из преломляющихся реальностей выбрать. Если обиженные внезапным пленом Мудрые захотят, я так и прошляюсь тут, среди виртуальных кварталов, не встретив ни единой души…
— Стасов! — позвал я. — Стасов! Изабель, у нас мало времени!
Молчание. Звук заглох, будто я выкрикнул в подушку.
— Изабель, я знаю, что вы меня слышите. Если я вернусь наверх ни с чем, это конец. Конец для всего Города. Возможно, вам всем сохранят жизнь, но до смерти оставят в ящике этих долбаных иллюзий!
Я подобрался вплотную к двустворчатой двери часовни. Высоко, на уровне плеч, находилась массивная бронзовая задвижка, размером с кусок рельса, с дырой, и в эту дыру было продето истертое кольцо. Еще один необычный эффект: за пять шагов я оценивал высоту здания метров в шесть, теперь же глазомер подсказывал, что портик вытянулся вверх как минимум вдвое.
— Послушайте! Вас же тут много, и вы меня слышите, я уверен! Стасов, ты можешь думать обо мне все, что хочешь, обзывать идиотом или изменником, но я вернулся! Это ты помнишь? Я вернулся, черт подери, и я не жалуюсь, чего мне это стоило. Я принес то, что обещал. Ради формулы ты угробил полтысячи арестантов! Если бы я знал, что за гадость мне зашили в грудь, хрен бы я вернулся! Ты слышишь, умник? Я добыл «барабан», но в Ваннах очистки нет и следов состава…
— Конечно, нет. Ты же слышишь только себя, мальчишка.
Я крутанулся на пятке, инстинктивно принимая боевую стойку. В Глубине это выглядело более чем комично, и если бы мой виртуальный двойник умел краснеть, то стал бы сейчас цвета моркови, но рефлексы Снейка удержать под контролем непросто. Стасов невозмутимо стоял на брусчатой вертикали под кругом желтого света от фонаря в двадцати метрах надо мной. Мне на щеки падали косые лучи солнца, а в его мирке каким-то образом скоропостижно надвигалась ночь. Он выглядел гораздо моложе, чем в прошлый раз, выше, шире в плечах и не настолько седой. Сельское рубище в духе Льва Толстого он сменил на цветастую гавайку и рэперские желтые штаны и увенчал это модное великолепие фиолетовой тюбетейкой.
— Заходи! — кивнул он и исчез.
Я дернул кольцо. Створки неторопливо распахнулись.
Они все были здесь. Может быть, сорок, может быть, пятьдесят человек, изображений людей, отголосков людей, таких, какими они себя помнили. Узкая часовня, как я и ожидал, развернулась изнутри ступенчатой университетской аудиторией. Здесь было почти по-домашнему уютно, на столах через равные промежутки светили библиотечные лампы под абажурами со свисающей бахромой. Библиотека, ну конечно, библиотека, ряды книг до самого потолка. Нет, не до потолка, черт возьми! И в помине нет потолка, только книги; возможно, это единственное место на планете, где помнили, что такое книга.
Стасов примостился сбоку, в четвертом ряду, между знойным черноволосым красавцем и плотным усатым чернокожим, замотанным в клетчатый шарф, и всем своим видом давал понять, что он тут вовсе не главный. Здесь вообще не было главных, не может быть главных в компании, где диалог происходит мгновенно и не требует участия языка, где неоткуда взяться алчности и стремлению к власти, где нет желаний, провоцирующих неравенство.
И я прозрел. Мне казалось, они смотрели на меня и видели насквозь, хотя не было на самом деле ни глаз, ни лиц, ни библиотеки. Пусть видели насквозь, но взаимопонимания это не добавляло. Общаясь, они не открывали ртов; я вращал головой, но не мог сообразить, кто именно говорит. Они не потрудились даже сформировать свои нижние половинки тел. Спасибо, что вообще дали возможность послушать.
— Вонг, довериться пробитому…
— Нестабильная психопатия дикаря…
— Он абсолютно далек от реалий…
— Малыш, ты всерьез считаешь нас врагами человечества?
— Парень, в твое время так же поступали с государственными секретами?
— Стасов, почему ты сразу не сдал его в Психо? У меня от разноголосого гама в голове начал пульсировать затылок.
— Дайте сказать, дайте же мне сказать…
— Ты не идиот, Молин… — Стасов вдруг переместился на два ряда ближе и оказался напротив меня. — Я тебя несколько недооценил. Ты опасный фанатик, только я не пойму, чему посвящена твоя вера. На чей алтарь ты собираешься лить кровь?
— Месяц назад ты доказывал мне, что необходимо предотвратить войну! — Я изо всех сил сохранял спокойствие. — А теперь ты сам ее начинаешь!
Ответил мне не Стасов.
— Малыш, какого черта? Ты абсолютный профан в инженерной биотике, а встреваешь в военный эксперимент! И встреваешь на стороне китайцев! Нет войны и нет мира, малыш, есть лишь успешная или неуспешная дипломатия. Не проще ли сразу отдать им Сибирь? А заодно Урал и Поволжье, а? Они будут совсем не против, и япошки с ними заодно, не откажутся.
Еще один голос:
— Вонг, это и есть твой протеже, что собирался ликвидировать пробои? Я бы ему не доверил выгребать дерьмо!
— Ты не слышишь, что тебе говорят! — Опять Стасов. — Тебе же намекнули, что без аппаратных средств вирус не оживет! Он навсегда остался бы фольклором, как и искусственный мозг! Я вынужден выносить на общую дискуссию сверхсекретные сведения, надеюсь, коллеги, посвященные в проект, меня извинят. Кто тебе внушил идею, что инфекция передается через харды? Мы апробировали лишь первичный шлейф, с достижением мозгового нэта вступает фаза самоликвидации, чтобы пресечь возможность расшифровки. Любое оружие на сегодня является фактором сдерживания, и даже среди нас, — он сделал жест в сторону зала, — нет полного единства в отношении спорных российских территорий.
— Спорных?! — Мне показалось, я ослышался.
— Управленцы, Максим, генерируют общую идею и воплощают ее технически, но даже самые сильные криэйторы не способны написать программы такого уровня сложности, для этого необходимо многомесячное состояние сенсорного голода, достижимое только здесь. Нет никакого мозга, Молин, а вирус есть! А знаешь, почему нет мозга? Потому что если его создам я, то он невольно отразит прототип, с его видением причинно-следственных механизмов. А если его породишь ты, он станет тобой, вот так, он вберет в себя твой бестолковый детский нонконформизм, и никак иначе… Ему нужна готовая модель! Как тебе мир, управляемый сплошными Молиными, а? И подобный социум не может показаться привлекательным, пока демократия держится на полифонии суждений, в том числе относительно равных прав людей на землю. Но ты не сумеешь создать кибер-двойника с набором этических аксиом, ты зверь, а не ученый, а я могу, не один, конечно, и не сегодня. Ты запаниковал, ты наплел репортерам такой чепухи, они теперь раздуют истерику, будто все Мудрые планеты подчиняются группе монстров под Брюсселем!
— Стой, стой! — Я просительно поднял ладони. — Конечно, я виноват. Техническая поддержка! Я не учел, что есть кто-то наверху, кто собрал маяк с вирусом…
— «Кто-то»?! Это не кто-то, дружочек, а ведущий институт микроорганики российского Министерства обороны…
Я испытал ощущение, словно меня отхлестали по щекам.
Мудрые молчали. То есть они не молчали, а общались между собой, но на запредельной для меня скорости. Я воспринимал их спор как ровный свист в ушах.
— Институт Мудрых создан как команда исполнителей, Макс, а ты сделал из нас хищников. Ты лишь облегчил задачу разработчикам боевой органики. Военные ломали бы голову, как скрыть секреты, но ты помог. Во всем обвинят тех из нас, кто участвовал в проекте.
— Да, малыш! Шестеро работали, а отключен весь брюссельский Город…
— И, возможно, навсегда…
— Они убьют и тебя, а свалят на нас…
— Чего ради тебе позволили спуститься? Ты отбегал, зверек!..
Возле Стасова появилось интеллигентное лицо пожилой женщины в высоком завитом парике.
Я давно не встречал столь пронзительного, проницательного взгляда; за высоким лбом, когда она имела лоб, несомненно, таился острейший аналитический ум.
— Почетный академик, почетный председатель Всемирного общества физиологов Марта Деннис Грей, седьмой дан в области общей физиологии, восьмой дан в области физиологии воспроизводства…
— Изабель, достаточно меня расхваливать. — Марта выбрала для общения глубокое контральто. Мне показалось, что за короткую паузу соседи перекинулись огромным объемом данных.
Поднял руку толстяк в клетчатом шарфе:
— Мы посовещались и решили, что хуже не будет, если поставить вас в известность. Госпожа Грей последние полгода работала по поручению Демо-департамента…
— Не я одна, Хаскин, — уточнила Марта.
— Не одна, — согласился толстяк. — Правительство поручило команде госпожи Грей заниматься исключительно нарушениями генома дальней памяти.
— Пробои…
— Да, пробои. И минуту назад Марта закончила работу.
— Минуту назад?..— До меня начало доходить. — Вы… вы нашли?
Марта изобразила улыбку:
— Мы отрезаны от общей сети, но не от собственных баз данных. Речь идет о веществе, которое вы называете «барабан». В том виде, в котором вы ее разместили в нэте, химическая формула нигде не встречается, но ее производная, в гораздо более сложном виде, лежит в основе плазмы псевдоматок.
Думаю, задолго до того, как она мне это донесла медленным человеческим языком, высокое собрание уже прожевало информацию и сделало свои выводы. Тем не менее Мудрые пересвистывались, скидываядруг другу мегабайты соображений. Я прикинул, сколько осталось времени. Бог мой, мы шли неверным путем…
— Мы провели весьма грубую экстраполяцию, — угрюмо продолжала Грей. — Нет точных данных. До сих пор считалось, что первая псевдоматка начала функционировать серийно в две тысячи сто тридцать втором, в Токио. Параметры плазмы совершенствовались и улучшались многократно, ничто не говорило о вероятности отклонений, даже в десятом поколении…
— Там, наверху… — я обвел глазами аудиторию, — они способны догадаться без вас?
Свист в затылке. Остекленевшие глаза. Они совещались чудовищно долго, почти семь секунд, и, когда закончили, мне показалось, что-то сдвинулось. Что-то между ними произошло — нестыковка, раскол.
— Звучит парадоксально, — сказал Стасов. — Но единственное доказательство — это ты сам. За последний час, болтаясь в небе, ты сделал все возможное, чтобы это доказательство разрушить, ты убедил всех, что получил формулу из банковской ячейки, что нет и не было никакого Молина. Кто поверит опухшему от допинга монаху из твоей тройки?
— Естественно, догадаются, — хмыкнул толстый Хаскин. — В мире не одна Марта занималась пробоями. Но Изи прав, ты теперь ничего не докажешь, а нас никто не станет слушать. Город в карантине, правнуки нынешних Смотрителей снимут карантин, когда умрут последние, самые молодые из нас, а вояки ни за что не подтвердят, каким образом спасали тебя на Марсе.
Стасов посмотрел на меня почти с сочувствием:
— Ты наделал множество ошибок, Макс. Если бы ты не помчался к своей чернявой красотке, а приехал с Валуа сразу ко мне, у Марты бы остался день, чтобы продумать стратегию.
— Он еще и порченый? — фыркнул Хаскин.
По залу прокатилась волна неприязни. Каждый считал своим долгом замедлить мысли и выразить мне чувство легкой гадливости. Наконец слово взяла физиолог.
— Коллеги, нет смысла в оскорблениях. Если период вызова мутации приближен к четыремстам годам и употребление препарата не прерывалось с две тысячи третьего года, мы находимся в самом начале волны замещений. Очевидно, до планового воспроизводства наши предки использовали данный ингредиент в других целях.
Заговорил тот, что слева от Стасова, в белой водолазке, похожий на грузинского князя:
— Уважаемая коллега умалчивает о немаловажной детали…
— Да, я хотела… — замялась Марта.
— Все уже поняли и приняли к сведению, коллега.
Похоже, не понимал один я. На выручку пришел Стасов; несмотря ни на что, в нем еще осталось немного доброжелательности.
— В несколько измененном виде «барабан» содержится и в плазме Сохранения. Присутствующие здесь в двойной степени подвержены опасности.
— Я полагаю, этот вопрос вторичен, — донеслось с верхних рядов. — Процент Мудрых слишком мал относительно населения планеты, любого пробитого мы изолируем сами. Но остановить воспроизводство невозможно, демографическая ситуация и без того критическая!
Они опять «задумались», но на сей раз я опередил всех:
— Знаете, когда я… попал сюда в первый раз, я взахлеб смотрел новости, рылся в истории и никак не мог понять, что же мне так не нравится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43