– Он улыбнулся ей, глядя отцовскими карими глазами. – До нашего приезда я видел твои портреты. Я знал, что ты хорошенькая и… – теперь уже он покраснел, прикусил губу и заговорил снова: – Я был бы рад иметь предлог для секса с тобой. И это правда.
– Сколько тебе лет? – спросила я.
Он покосился на родителей:
– Не смотри на них, отвечай мне.
Ответил Самсон:
– Им по семнадцать.
– Семнадцать, – сказала я. – Боже ты мой, это же против закона!
– В Миссури это законно, – возразила Теа. – Мы проверили, перед тем как сюда их везти.
Я посмотрела на нее. Не знаю, что отразилось на моем лице, но по ощущениям – ничего приятного.
– Я с подростками не сплю. Черт побери, и не спала никогда, даже когда сама была подростком.
– Тогда пусть моя жена проверит твою силу, Анита, – предложил Сэмюэл. – Вполне вероятно, что твоя сила – не то, чего мы ищем. Суккубы близки к сиренам, но это не одно и то же. Если твоя сила не узнает силу Теа, то мы отпустим Самсона домой без ущерба для его нравственности. И разочаруем Томаса.
Это мне кое о чем напомнило:
– Кристос, ты ничего не сказал, что ты об этом думаешь.
Тот, который покраснел, поднял на меня глаза. Этого хватило – смущение, даже страх, но глубоко под этим – мучительный интерес. Этот взгляд начисто выдавал девственника. Очень мне не хотелось лишать кого-то девственности. Совершенно я не собиралась этого делать, а от того, что родители его поощряли, только хуже было.
– Крис, – сказал он тихо, но отчетливо. – Меня зовут Крис.
Голос был как у мужчины, но взгляд совершенно детский.
Я хотела сказать вслух: «Первый раз должен быть с кем-то, кого ты любишь. Девственность надо отдать той, кто тебе дорога». Но не хотелось смущать его сильнее, чем он уже смутился, и потому я сказала:
– Ладно. – Посмотрела на Теа: – Пусть Теа испытает мою силу.
И промолчала о своей надежде, что сила эта ей не понравится, потому что ничто на свете не заставит меня выбрать любого из их сыновей.
Сыновей. Детей. Это слово напомнило о тесте на беременность, лежащем у меня в сумке. Когда-нибудь я тоже буду торговаться, чтобы организовать своему ребенку трах? В смысле, кто бы ни был отец, ни один из нас не является всего лишь человеком, и почти все обладают пугающего размера силой. Черт, не стоило об этом думать.
Теа встала передо мной, наклонив голову, рассматривала мое лицо.
– У тебя тревожный вид, Анита, очень встревоженный, будто ты о чем-то новом подумала, о чем волнуешься.
Слишком это было проницательно. Надо мне тщательнее сегодня работать над выражением лица. Я попыталась сказать часть правды:
– Сэмюэл – всего лишь второй из известных мне мастеров вампиров, у кого есть взрослый ребенок или дети. Это… очень непривычно.
Мика чуть сильнее прислонился к руке, которую держал. Натэниел теснее прижался к спине, хотя пистолет мешал ему быть таким уютным, каким я хотела бы. Они знали, о чем я подумала, а может быть, подумали о том же – или чем-то очень близком.
Теа склонила голову на другой бок, и ничего водного это мне не напомнило. Это было движение хищной птицы, вымеряющей дистанцию до моего глаза.
Я поежилась. Господи, сделай так, чтобы я не была беременна.
Все еще горячечными пальцами она тронула меня за лицо.
– Не я проложила эту морщину печали между темной красотой глаз твоих.
Я отодвинулась от прикосновения.
– Очень поэтично. Давай займемся делом, Теа, луна уходит.
Она улыбнулась – точно как Том перед тем, как он покраснел, прикусил губу и признал, что хочет со мной секса. Близнецы были очень на нее похожи, если не считать глаз.
– Хорошо, но твоим мужчинам придется отойти. Я не знаю, какой может быть эффект, если в этот момент они будут к тебе прикасаться. Они могут всерьез пробудить ardeur, или…
– Или что? – спросила я.
– Или укрепить твои щиты, и я вообще не смогу проверить твою силу. – Она шевельнула бледными плечами, будто пожала, но движение не совсем такое. – Я буду обращаться с тобой, как обращаюсь с Сэмюэлом. Я тебе буду говорить правду, но я просто не знаю наверняка. Если бы ты была вампиром, я бы могла знать, но ты и больше, и меньше чем вампир. Ты не просто одно или другое, а и то, и другое, и много еще что. И это, я думаю, меняет вокруг тебя правила силы и магии.
Глубоко вдохнув, я медленно выдохнула и кивнула. Потом я шагнула вперед, а Мика и Натэниел – назад, давая мне место. Не думаю, что кому-то из нас нравилась эта мысль, но если я ее требованиям не отвечаю, то тремя весьма неаппетитными яблочками у меня на столе будет меньше. Ура.
Она снова взяла меня в объятия, и я не отбивалась. Я ее даже сама обняла. На этот раз она не стала держать меня за голову – поверила, что я дам себя поцеловать.
Мне пришлось встать на цыпочки – то есть ее рост был ближе к шести футам, чем я думала. Я поймала себя на том, что тянусь к ее щеке ладонью, будто этого поцелуя хотела. Иногда я прикасаюсь к чужому лицу, потому что это интимно. Иногда потому, что рука на чужом лице позволяет контролировать поцелуй, чтобы он не вышел за рамки. Угадайте с двух раз, какова была на этот раз причина. Первая догадка не считается.

Глава седьмая

Она поцеловала меня, и на этот раз я не противилась. Я позволила себе растаять, прижимаясь к ее телу, а ей – пить из моего рта. В поцелуе, особенно открытыми губами, есть момент, когда ласка языка и губ переливается через какую-то черту, и ты отвечаешь на поцелуй. И я ответила, ответила, поцеловала ее, как надо было целовать, полностью, глубоко, пробуя ее на вкус.
Оторвавшись, я прошептала:
– У тебя вкус соли.
Она выдохнула ответ мне в рот, притянув меня снова в поцелуе:
– У тебя вкус крови.
Дыхание ее заполнило мне рот, ласкало заднюю стенку горла. И вкус у него был чистый и свежий, как у ветра с океана.
И губы ее на вкус были, как будто она только что глотнула из океана. Я лизнула ей губу и обнаружила, что полные ее губы покрыты белесым налетом. Это не было иллюзией, это было взаправду.
Я сглотнула соленый вкус ее губ, глядя на нее, чувствуя сама, какое у меня удивленное лицо.
– Как…
Но я не договорила, потому что проглотила я не вкус соли – я проглотила силу ее.
И услышала шепот океана у берега. Услышала его, как музыку. Оглядела комнату – хотела спросить, слышит ли еще кто-нибудь. Хотела я взглянуть на Мику, на Натэниела, но не они перехватили мой взгляд – Томас глядел на меня жадными, расширенными глазами. Его брат рухнул в двойное кресло и зажал уши руками, раскачиваясь взад-вперед. Кристос сопротивлялся – тому, что накатывало на него, что бы это ни было, – но Томас даже сопротивляться не хотел. Самсон вцепился руками в спинку кресла, и глаза его совсем утонули в черноте, как у слепого. Женщина и другой мужчина, которые с ними приехали, обратили ко мне черные глаза. Женщина обхватила себя за плечи, будто от холода или от испуга. Мужчина намертво вцепился рукой в собственное запястье – типичная поза спортсмена, превратившаяся в тяжелую и напряженную, как будто если он свою руку отпустит, то сделает что-нибудь нехорошее. И последними я встретила глаза Сэмюэла. Они посветлели от вампирского огня, пылающе-карие с искорками зеленого пламени в глубине. Все они это слышали – этот шепчущий, искусительный звук. Океан звал, и я не знала, чем ответить.
Я все еще вглядывалась в глаза Сэмюэла, когда ощутила руку, что гладила мне плечо. Я обернулась – рядом с нами стоял Томас. Теа стала высвобождаться из моих рук, передавая меня в руки Томаса, так что объятие не прервалось, только руки сменили друг друга.
Вокруг нас задвигался народ, я увидела лицо Мики, он шевелил губами, но я его не слышала – я слышала только вздохи и эхо моря. Томас коснулся моего лица, повернул меня к себе, заговорил, и его слова несли рокочущий звук прибоя на гальке:
– Ты слышишь мой голос?
Я кивнула, прижимаясь лицом к его ладони – лицо помещалось в ней полностью. Он нагнулся, и я привстала навстречу его поцелую. Я забыла, что ему семнадцать, я забыла, что мы на публике, среди которой его родители. Я забыла, что смотрят мужчины, которых я люблю. Ничего я не видела, кроме его лица, ничего не ощущала, кроме силы его рук на моих щеках, рук, скользящих у меня по спине, вниз, вниз. У меня в голове стало тихо, только едва слышный шепчущий звук раздавался, как вода, журчащая у спокойного берега. Не я освободилась от его ментальных игр – Томас сам себе их испортил. Рука его ползла вниз, вниз, и дошла до пистолета на пояснице. Тут он остановился. Споткнулся, можно было бы сказать, если бы у магии были ноги, чтобы споткнуться о камешек.
Я отодвинулась, увидела на его лице неуверенность. Он был все так же красив, и шепот в голове все еще подталкивал меня касаться его, но глаза у него были широко открыты, а на лице – замешательство. Он был свеж, нов, неопытен – будто впервые обнял женщину, и вдруг оказалось, что у нее пистолет.
Звук прибоя затих вдали, и стал слышен говор в комнате. Все думали, что делать, и не надо ли вмешаться.
– Это пистолет, – сказал он голосом столь же неуверенным, как выражение его лица.
Я кивнула. Снова опустилась на каблуки, перестала стоять на цыпочках, перестала помогать ему соблазнять меня магией своей матери – или своей собственной.
Он еще пропустил большой нож сзади, потому что взялся за середину спины уже возле поясницы. Такого размера клинок не заметить? Младенец, сущий младенец. И я бы это сказала, даже если бы ему было не семнадцать, а двадцать семь. Младенец – не по годам, но в моем мире. Нельзя не заметить нож длиной в локоть и остаться в живых – надолго. В моем мире так не получается.
Я посмотрела ему в лицо. Чернота стала уходить, оставляя человеческие карие глаза. Он был сыном вампира и сирены, но жизнь его была куда добрее, защищеннее, чем моя. Я оставлю его этой доброте.
И я освободилась из его объятий. Совсем.
– Пойди сядь, Томас.
Он замялся, оглянулся на мать. Она смотрела на меня, не на него, смотрела своими черными глазами. Лицо ее стало задумчивым, будто она не знала точно, как понимать только что увиденное.
– Делай, как сказала Анита, – произнесла она наконец.
Он вернулся к двойному креслу, сел рядом с братом. Мы с Теа остались смотреть друг на друга.
– Он только на миг заколебался, – сказала она, – но этого было достаточно.
– Это не его сила, – сказала я. – Пока не его. Это твоя сила. Ты ему одолжила силы достаточно, чтобы меня подчинить.
Она сделала жест, очень похожий на пожатие плеч, но при этом широко развела руками. Очевидно, это значило: «Может быть», или «Тут ты права». Не уверена, что поняла правильно, и не уверена, что мне это было интересно.
– Ты приветствовала Томаса, но у нас есть еще двое сыновей, – сказала она.
Рядом со мной встал Мика, взял меня за руку:
– Ради справедливости по отношению к прочим нашим гостям нам следует приветствовать спутников Огюстина.
– Это всего лишь оруженосцы его и любовница. Мы же привезли вам нашу плоть и кровь, плод нашей жизни.
Мика кивнул, продолжая улыбаться:
– Мы это ценим, но…
Я прервала его:
– Хватит, Мика. Спасибо за вежливое и гостеприимное поведение, но мне хватит игр на этот вечер.
Он сжал мне руку, будто говоря: «Веди себя хорошо».
Я пожала руку ему в ответ, но с хорошим поведением на сегодня покончено. Грубить я не буду, но…
– Я буду приветствовать Огги и его спутников прямо сейчас, потому что они не пытались мне задурить голову. Пока здесь не будет Жан-Клода, вы и ваши сыновья будете ждать приветствия.
– Значит, шлюха Огюстина превосходит по рангу моих сыновей?
В голосе Теа прозвучала неподдельная злость.
С другого конца комнаты донесся возмущенный вопль – женский голос пытался протестовать, а Огги успокаивал женщину. Я покосилась в ту сторону – он говорил с величавой брюнеткой в очень коротком платье. Она просто бесилась, и я могла ее понять.
Обернувшись к Сэмюэлу, я сказала:
– Скажи это ей ты, Сэмюэл. Объясни своей жене, что она чертовски близко подошла к злоупотреблению гостеприимством.
– Если мы действительно злоупотребили вашим гостеприимством, то Жан-Клод может отозвать гарантии нашей безопасности, – сказал он странно тихим глубоким голосом.
– Я это понимаю.
– Мы действительно тебя так напугали?
– Я согласилась, чтобы мою силу испытала Теа, но не Томас. Об этом мы не договаривались. Мне говорили, что ты – муж чести. Заманивание и подмена – не слишком честные поступки.
– Ты слышала наш разговор, когда Томас тебя трогал? – спросил Мика.
Я глянула на него и покачала головой:
– Я слышала только его голос и шум моря – больше ничего.
– Я указал Сэмюэлу, что ты не договаривалась насчет Томаса.
– И что он тебе ответил?
– Он сказал, что для испытания твоей силы сиреной нужно, чтобы в этом был сексуальный оттенок, а так как ты не любительница женщин, полезно будет привлечь кого-нибудь из мальчиков.
Я покачала головой:
– Сейчас я пойду приветствовать Огюстина и его спутников. Разрешу ли я еще кому-нибудь из твоих детей прикоснуться ко мне – это будет предметом весьма серьезной дискуссии. – Я обернулась к Теа: – Я не люблю быть объектом принуждения или игры, Теа. Если ты действительно хочешь, чтобы твои сыновья получили шанс на мою постель, мое тело или мою силу, тебе следует это запомнить.
– Я заглянула в твой разум, когда обнимала тебя, – ответила она. – Видела, что ты думаешь о моих сыновьях. Ты против них настроена. Если тебя не переубеждать магией, у них вряд ли есть шанс на твою постель, твое тело или твою силу.
У меня внезапно пульс забился в горле. Я старалась сохранить непроницаемое лицо, но не знаю, получилось ли. Что она прочла там, у меня в голове? Узнала про страх беременности?
Теа смотрела на меня, прищурившись. Страх она видела, но откуда он – не знала. То есть либо она прочла у меня в голове только о своих сыновьях, либо не поняла, почему меня пугает беременность. Если первое – хорошо; если второе – слишком она мне чужда, чтобы с ней говорить.
Я повернулась к Огги и его разгневанной подружке – единственной женщине на той стороне комнаты. На каблуках она была выше шести футов. Но, в отличие от Клодии, мускулистой и зловещей, эта женщина была худой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12