- В летописи, значит…
- Ты чего? - не понял Лука.
- Ну, раз в летописи, тогда коне-ечно, - протянул Илья.
Перекинул ногу через шею Бурки, спрыгнул и убежал вперед. Бегал он смешно, на полусогнутых, и широко раскинув руки, будто ему тяжело держать равновесие - да пожалуй так и было. Быстро вернулся, одним движением закинул себя обратно в седло.
- Ты не согласен? - спросил Лука.
- Не-а, - ответил Илья просто.
И крутанул над головой топором.
- Ну, - сказал Лука, - ты нынче главный, брат.
Илья обернулся.
- Я главный, да, - согласился он. - Но еще я природный урманин. Если ты забыл, брат. Мне ли не знать, как приходят варяги. И зачем. А летописи… Их человеки составляют. Василий!!!
- А?! - встрепенулся младший Петрович, испуганно выныривая из шубы.
- Не спи, с коня свалишься! - сказал ему Лука.
- Да ну вас всех, - отозвался Василий и снова уткнулся носом в пушистый воротник.
- Вот и поговори с ним, - пожаловался Лука.
- Отстают твои, - заметил Илья.
Лука посмотрел назад. Обоз за его спиной и правда растянулся.
- Не отставать! - рявкнул Лука. - Подобрались, живо!
- Раскричались… - донеслось из шубы.
- Ох, хлебну я с вами горя… - пробормотал Илья. - Микола!
- Что, дядя?
- Давай с саней. Топай рядом, грейся.
Парубок, недовольно бурча, соскользнул на дорогу и пошел, держа в одной руке вожжи.
- Чего греться-то, если кругом поля. Я понимаю, в лесу…
- Шевели руками, - сказал Илья строго. - Ты должен быть всегда готов. А в поле особенно. Я вот однажды ехал полем. Высоко сижу, далеко гляжу, бояться нечего… Эх.
И замолчал, исчерпав запас красноречия на сегодня.
Белое поле казалось бескрайним, что на восход, что на закат.
* * *
Насколько Илья любил приодеться для города, настолько же просто он облачался в поход. Короткая, чуть ниже пояса, куртка с широкими рукавами, свободные удобные штаны, круглая шапка с наушниками - ничего лишнего и стесняющего движения. Все было шито добротно, из очень дорогого материала, но выглядело скромнее некуда. Обычный походный цвет у Ильи был коричневый, однако на этот раз он надел все серое, видимо с каким-то умыслом.
Братья Петровичи, укутанные в длиннополые богато отделанные шубы, пошитые по греческому образцу, казались рядом с Ильей настоящими боярами.
Зато и задубели они в своей чересчур теплой одежде настолько, что вечером у костра не сразу отогрелись. Василию даже есть поначалу было неудобно, мясо падало из рук.
- Наказание ты мое, - сказал ему Лука.
- А я говорил, - напомнил Илья, - шевелиться надо.
- Нашевелился уже, - прогудел из шубы Василий. - По молодости. Туда беги, сюда иди, того бей, этого не трожь… Скоро опять драться. Дайте хоть сегодня пожить спокойно.
- Да кто ж тебе мешает… Я?
- Нет, ты не мешаешь, - быстро сказал Василий. - Ты никому не мешаешь никогда.
Закутался плотнее и придвинулся к огню.
Когда все поели, Лука Петрович завел важный разговор.
- Илюша, а Илюша, - начал он ласково. - Как бить-то нечисть будем?
- Ты же берегиню поймал, коли не врешь, - Илья хитро прищурился.
- Да ну тебя, - сказал Лука. - Поймал - не прибил. И давно это было. Она раков искала под корягами у берега, зазевалась, а тут мы. Глядим - баба голая волосатая ковыряется на мелководье, лопочет что-то. Думали, просто дура местная. Сразу и не поняли. Руки ей заломали да по морде надавали. Морда страшная… Отпустили потом.
- Когда - потом?
- Ну… Потом.
- Одно слово - бояре, - Илья неодобрительно покачал головой. Заметно было, что он Луке не верит.
- Да какие мы бояре.
- Будете.
- Это, конечно, вероятно. Так что же, Илюша?
- Василий! - позвал Илья.
- Ась?!
- Отниму шубу, - пообещал Лука брату. - Сколько можно спать?
- Ну-ка отними!
- Смотрите, - Илья встал. - Старый волот дерется так.
Илья чуть присел, немного развел в стороны руки и оскалился. Братья Петровичи запахнулись в шубы, будто отгораживаясь, их челядь ступила от костра в тень. И лишь Микола Подсокольник подался вперед, поедая глазами своего «дядю». Приняв звериную боевую стойку, Илья заметно переменился. Теперь он был похож на кого угодно, только не на человека.
- Когда волот прёт на тебя, он не сворачивает, идет прямо. И делает так, - Илья схватил воображаемого противника обеими руками, притиснул к груди. - Считай, ты уже весь поломанный. И тогда он зубами рвет.
Илья несколько раз с лязгом куснул воздух. Получилось убедительно.
- Если ты на волота сам выскочил, он может тебя отбросить, - Илья руками толкнул перед собой. - Полетишь кубарем. Тогда сжимайся в комок и катись по земле. А не то шмякнешься - дух вон. Волот напрыгнет и загрызет.
Петровичи, застывшие истуканами внутри своих теплых шуб, дружно поежились.
- Бойтесь захвата. Пальцы у волотов очень сильные. Если тварь вцепится в руку, считай, она сломана. И оружие должно быть обязательно с темляком. А то вырвет, и в тебя же швырнет.
- Меч-то не вырвет, - бросил Василий пренебрежительно.
- Еще как вырвет. Останется без пальцев, а ты - без меча. Тут он тебя здоровой рукой и пристукнет.
- Ну-ну…
- Рогатина?.. - деловито спросил Лука. - У нас есть.
Илья задумался.
- Нет, - решил он. - И хотелось бы, и боязно. Волот не медведь, у того лапы намного короче. А этого насадишь на рогатину аж по самый перехват, тут он тебя и достанет. Рубить лезвием тоже неудобно, вдруг уловит копье за древко. Ты уясни, брат Лука, волот в драке либо отбивает тебя подальше, либо цапает и дергает к себе. За что поймает, за то и тянет. Даже щитом закрываться нельзя - ухватит волот край щита, не стряхнешь. И чего тогда делать?
- Уяснил…
- И есть у них особенный удар, смотрите, - Илья подобрал руку к груди, отвел назад локоть. - Кулаками они не бьют, не умеют. А бьют вот этим местом. Не ладонью, а ниже. Х-ха-а!
Длиннопалая кисть стремительно метнулась вперед и ударила воздух основанием ладони.
В темноте кто-то громко шмякнулся оземь.
- Ты чего?! - удивился Илья.
- С перепугу, - отозвался холоп Петровичей.
- И чем он особенный, удар этот? - Лука недоверчиво хмыкнул.
- Да есть мысль у меня… Думается, из-за него слухи ходят, что волоты - нечисть.
- Объясни.
- Ну представь. Ты лешему в лесу наступил на лапу сослепу, он тебя - х-ха-а!… - стукнул и убежал. У тебя, может, и синяка не останется. А на самом деле от этого удара внутри что-то сдвинулось. Ты пришел домой, рассказал, кого в лесу встретил. А наутро взял да помер. Значит, лешак на тебя порчу нагнал. Так-то.
- По-твоему выходит, они… Не нечисть? - спросил Лука осторожно.
Илья присел к костру.
- Да мне все равно, - сказал он. - Кто человечину ест, по любому нечисть. Меня соловый этот смущает. Лесные-то больше серые или бурые, а то почти зеленые. Откуда он приперся, да еще с семьей…
- Но как же насчет порчи?
- Кто берегиню поймал - и по морде ей?.. А до сих пор живой.
- Молодая была. Неопытная, - уверенно сказал Лука.
- Ну так увидишь волота - зашиби его сразу, пока не успел порчу навести. Делов-то. Оружие против них - булава. Топором с одного удара не завалишь, а еще застрянет, останешься без топора. Про рогатины да копья говорено уже. Меч… Не знаю. Лучше всего булава. Пляши вокруг, не давай себя достать, а сам бей, бей, бей. На пролом, чтоб хрустело. Волот будет отступать задом. Поколотишь его как следует - повернется бежать. Тогда сразу промеж лопаток или, если допрыгнешь, по затылку. С первого удара промазал - не догонишь, учти.
- А стрелой?..
- Не в лесу же. И одной стрелы не хватит, разве что в глаз. А от Девятидубья до края леса всего ничего. Когда волот из чащи выскочит… Знаешь, а на один выстрел хватит времени. Только я ж тебя помню, ты с луком быстро управляешься, наверняка захочешь второй стрелой угостить волота. Не успеешь, даже не пробуй. Как выстрелишь, бросай лук - и за булаву.
- Ясно, - сказал Лука. - Эх, если бы не порча…
Илья издал странный звук, то ли вздохнул, то ли рыкнул.
- Вот этим ударом, какой я показал, Святогор убил моего коня. Сразу убил, безо всякой порчи. А потом меня свалил. Чуть дух не вышиб, я еле-еле раздышался. Но вроде не порченый хожу.
- А как ты с ним… Вообще? - спросил Лука. - Встретился как?
Илья сунул руку под куртку и задумчиво поскреб там.
- Да стыдно признаться. Я на него конем наехал. Среди бела дня. Он спал в малиннике. Спустился с гор ягодкой полакомиться. И тут как нарочно мне, дураку, малины захотелось. А ветер дул в мою сторону, не учуяли ни конь, ни я. Сказывают, я искал Святогора - не верь. Просто случай.
Илья поскребся снова и добавил:
- Повезло, что он меня свалил. Полез бы я драться, не знаю, чем бы кончилось. А так… Взял он храбра в полон.
Воцарилось молчание.
- А потом? - не выдержал Василий.
Лука крепко ткнул брата локтем в бок.
- Спать пора, - сказал Илья.
* * *
Девятидубье было когда-то большим селом, но год от года усыхало и съеживалось. Как ни странно, причиной тому стало оживление торгового пути. Издревле местные кормили проезжих и устраивали на ночлег, помогали ходить через брод. Когда обозы потянулись чередой, это прибыльное дело заняло столько люда, что почти все население Девятидубья превратилось в обслугу постоялого двора. Конечно весной село пахало-сеяло, летом собирало ягоды-грибы, осенью било зверя, но основой его благосостояния давно уже стало удачное расположение. Селяне научились ловко чинить упряжь и даже кузницу завели ради гостей. Обозы приходили в Девятидубье к вечеру. Киевские переправлялись через речку и становились ночевать, а новгородские двигали через брод с утра. Брод был мелкий, замостить его никому даже не приходило в голову.
Будь село вотчинным, имей строгого хозяина, оно бы наверняка разрослось. А род не боярин, силком не удержит, гвоздем к месту не приколотит. Обозы так и звали за собой молодежь, манили в дальний путь к неведомым краям. Уходили с обозами по-всякому, кто рядился купцам в услужение, кто просто шел следом за подводами счастья искать. И к этой зиме Девятидубье насчитывало три дюжины людей с семьями - ровно столько, чтобы прокормить себя и обслужить гостей. Были местные сыты и одеты, держали скотину, но чувствовалось - доживает село в вольном состоянии последние деньки. Киевляне давно к Девятидубью присматривались, даже не имея в виду карачевских или еще каких, себе его хотели. С решением затягивали потому что проку от Девятидубья было, по сути, немного. Местный род жил своим умом, исправно платил дань, верно знал, кому кляняться. Разве что крестился трудно - вблизи стояло древнее капище, да волхв попался непонятливый. Киевляне сшибли идолов, примучили волхва, и все стало тихо-мирно. Здесь не имело смысла держать воинов, и глупо казалось на такое разумное село тратить даже самого бестолкового тиуна. Девятидубье было на виду и вроде как в порядке. Ну, загибалось потихоньку, но медленно. Все будто чего-то ждали на его счет.
Вот, дождались.
Примерно за версту до реки Илья поднял руку и крикнул вполголоса:
- Стой!
Спрыгнул с кобылы, бросил поводья Миколе, обернулся к Петровичам.
- Вы давайте тут, - сказал он. - Обустраивайтесь на ночь. А я схожу вперед, послушаю.
И, не дожидаясь ответа, ушел по дороге.
- Ты до темноты вернись! - крикнул Лука вслед.
Илья махнул топором, давая знать, что понял.
- Вернется? - спросил брата Василий.
- Булаву-то не взял, - объяснил Лука. - И лук оставил. Послушает, как на том берегу - вернется.
- Ох, знаю я его. Зашибет там кого походя, и дюжины гривен как не бывало…
Неподалеку рассмеялся Микола.
- Подсокольник! - Лука погрозил ему пальцем. - Не балуй. Денежка счет любит, ты знай.
- Я-то знаю, - сказал Микола. - Это дядя Илья не знает. Он если кого зашибет, голову вам отдаст, верно говорю.
- Хороший дядя, - буркнул Василий.
Позади челядь утаптывала снег, тащила из саней растопку. Звонко ударили топоры по мерзлому дереву.
Илья был уже далеко впереди, ноги сами несли его к реке, а если честно, подальше от стука топоров. От братьев Петровичей, думающих, что самые хитрые, от их шумной бестолковой челяди, и даже от Миколы. Илья не задумывался, что будет после, какая беда ждет в Девятидубье - просто сейчас ему наконец-то впервые за эту неделю было хорошо. Временами Илья страшно уставал от человеческого общества. Мог вдруг сорваться, исчезнуть из города, и пока все думали, что храбр отправился искать приключений - незатейливо жить в лесу. Микола Подсокольник переживал «уходы» своего «дяди» чуть не плача. Злился князь. Не одобряли бояре. А вот Добрыня никогда не ругал Илью за его внезапные исчезновения. Случалось даже оправдывал, говорил, будто услал на дело храбра. Добрыня был единственный, кто понимал.
Если бы Илью спросили, что его так выводит из себя в человеках, он бы наверное ответил: нежелание видеть и слышать. Сам он мог до бесконечности всматриваться в бегущую воду, заслушивался шелестом листвы. С умилением подсматривал за тем, как белка собирает припас на зиму или птаха носит веточки в гнездо. Илья не чувствовал какого-то особого сродства с природой: он удивлялся, отчего другие равнодушны к ней. Прежде, чем валить дерево, следовало объяснить дереву, зачем. Перед убийством зверя - мысленно попросить у него прощения. Раньше все так делали. Теперь - нет. Жизнь необратимо менялась прямо на глазах, а с ней изменился и русский человек, что варяг, что славянин. Начал много говорить о «душе» и «грехе», но стал глух и слеп ко всему, чего нельзя положить в кошель или спрятать в погреб. Это было глупо, но понятно, вполне в человеческом естестве. Русь властно ломала под себя окоём, от ее могучей поступи заметно прогибалась земля. Шесть тысяч варягов заслать на службу в Константинополь - раз плюнуть. Греки пожалели сестру василевса в жены нашему князю - осадим Херсонес, сами бабу пришлют. Печенеги, разбойное племя - теперь друзья и наемники. От хазар и кучки дерьма не осталось, их стольный град Итиль мало что сожгли, так еще перепахали и засыпали солью - знай наших, жидовня. Булгары не рыпаются. Вечно буйный Новгород тих и смирен. А над Киевом сияют купола новеньких церквей. И по пути из варяг в греки идут обозы нескончаемым потоком…
Стой. Сейчас не идут.
Илья навострил уши. Потянул носом воздух. Впереди, на высоком берегу, виднелось мертвое - ни дымка - Девятидубье.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5