Сергей, не выпуская из поля зрения своего напарника, фиксировал лица и фигуры прохожих, пытался определить для себя возможные источники угрозы. Автоматически, отдавая долг въевшейся привычке.
В практически пустом переулке, в пятидесяти метрах от проспекта и универмага, их ждал автомобиль.
Конечно же, «мерседес» и, конечно же, шестисотый. Сергей хмыкнул. Даже выбравшись в Европу, наши пацаны чисто не могут в натуре изменить своих привычек. Эти дебилы из Европы и Америки просто не могут сообразить, что завоевательный поход восточных славян на западную культуру уже начался. И через пятьдесят лет где-нибудь в Брюсселе будет собираться всеевропейский сходняк, под эмблемой растопыренных пальцев на золотом фоне.
И на постаментах по всему миру, словно тридцатичетверки Второй мировой, будут стоять шестисотые «мерседесы».
Дверца «мерса» открылась, с места водителя вышел двухметровый интеллект и огляделся по сторонам. Открыл заднюю дверцу и оглянулся на Дмитрия.
Тот поднял правую руку, приказывая Сергею ждать, а сам сел в машину. Дверца захлопнулась.
Водитель не вернулся на свое место, а, не торопясь, стал прохаживаться возле машины – десять шагов туда, десять – обратно.
Паренек-проводник вернулся к проспекту.
Сергей очень хотел закурить, но не стал этого делать. Переулок освещался плохо, и лишний раз освещать себя было, мягко говоря, не осторожно.
Прошло пять минут.
Со стороны проспекта появился человек. Мужчина среднего роста, в длинном пальто. Руки пустые. Сергей отошел к дому и встал возле самого подъезда. Не стоит создавать толкучки, подумал он, достаточно и того, что эта дылда марширует по проезжей части.
Прохожий спокойно миновал машину. Сергей проводил его взглядом.
Прошло еще пять минут. За это время по переулку проехало две машины. Словно и нет в пятидесяти метрах забитого транспортом проспекта.
Разговорились, подумал Сергей. Им там хорошо, тепло. Везет Димке…
Взрыв превратил «мерседес» в комок огня. Сергей сразу и не услышал звука. Только яркая вспышка. Яркая оглушающая вспышка. Бесшумно взметнулось пламя, разбрасывая искры и брызги во все стороны.
О стену рядом с Сергеем что-то тяжело шмякнулось. Водитель, отстраненно подумал Сергей. Слишком близко стоял возле машины. Потом вяло шевельнулась мысль о том, что в огне только что погиб Димка.
Погиб. Димка. Погиб.
А это значило, что задание оказалось ни простым, ни безопасным.
Кто-то пронзительно закричал. Наверное, задело вылетевшими оконными стеклами, автоматически подумал Сергей, медленно двигаясь вдоль стены. Нужно уходить.
Эта мысль подтолкнула его. Нужно немедленно уходить из города. Из страны. Немедленно. И связаться с Москвой.
Из домов стали выбегать люди. Но машину никто не пытался гасить. Какая-то женщина натолкнулась на обезображенный труп водителя и закричала, не в силах отвести взгляд от залитого кровью тела, повисшего в полупоклоне на каком-то крюке, торчавшем из стены возле самого подъезда.

22 октября 1999 года, пятница, 20-00 по Киеву, Город, гостиница «Турист».
Это оказалась правдой. Меня никто не разыгрывал, и когда я дозвонился до четыреста восьмого номера гостиницы «Турист», мне ответил немного удивленный и даже слегка раздраженный голос Николая Фокина.
Я уточнил, до какого времени меня будут ждать, получил заверения, что до самого утра, попрощался, швырнул телефонную трубку и бросился одеваться.
Надо торопиться. Черт с ним, с ненайденным словом. Завтра. Слова приходят и уходят, а кушать хочется всегда. И я побежал.
Мне удалось выдержать хороший темп ходьбы, я успел добежать до автобуса, поезд в метро прибыл к платформе одновременно со мной, и в гостиницу меня также пропустили без проволочек. Так уж у меня сложилось в биографии. Бывает, как зарядит невезение, так хоть волком вой, хоть головой в стенку бейся, а только все равно не успеешь, не попадешь, не встретишься. Но если удается попасть в струю, то там только держись, все будет складываться одно к одному, как в хорошо отрепетированном спектакле.
Это потом уже понимаешь, что лучше бы ничего не получалась. Это вообще очень философский вопрос. Вот, например, сломал ногу и не смог поехать в круиз. Не повезло? А если круиз на «Титанике»?
Успокаивает только то, что от меня это все равно не зависит. И, как совершенно правильно мне говорит в тяжелые минуты Алиска, что ни случается, все к лучшему. Особенно, если не случается, добавляю в таких случаях я.
На мой стук в дверь гостиничного номера ответили сразу.
– Входите, – прокричал изнутри голос, в котором я узнал голос своего телефонного собеседника. Сразу стало понятно, что невыразительным этот голос был не потому, что его искажали помехи. Невыразительным он был по жизни. Это трудно описать, голос этот был словно вырезан из бумаги.
Я вошел в номер и обнаружил, что и внешность моего собеседника вырезана из бумаги. Из выгоревшей на солнце бумаги. Блеклая кожа, покрытая мелкими, словно на резиновой игрушке, морщинками, пегие волосы, утратившие право называться рыжими, но еще не получившие статуса седых и гутаперчивая улыбка.
Как потом оказалось, Фокину приходилось прилагать усилия не к тому, чтобы улыбнуться, а к тому, чтобы эту улыбку погасить. Хотя, слово «погасить», не подходило к этому процессу. Тут лучше подошло бы что-нибудь техническое – сократить, выключить, обесточить.
– Вы, по-видимому, Александр Карлович Заренко, – почти восхищенным голосом вскричал Фокин, которого я тут же окрестил про себя Пегим.
И от голоса, и от внешности Пегого сразу потянуло неискренностью. Во всяком случае, прежде чем переспрашивать меня о моих фамилии и имени, ему стоило убрать со стола книгу «Игра в темную», с моей фамилией на первой обложке и фотографией на последней.
– Да, это я, – сообщил я. – А вы – Николай Фокин.
– Совершенно верно, – Пегий встал со стула и протянул мне руку, которая на ощупь оказалась упруго-резиновой, – присаживайтесь. Выпьете чего-нибудь с дороги? Закурите?
Я поблагодарил, отказался, сообщил, что не курю и не пью, никогда, ни за что, не по болезни, а потому, что просто не нравится. Не переношу вкуса алкоголя. Подобные объяснения меня просто достали. Изо дня в день, из компании в компанию. Как не пьешь? Совсем? А может, чуть-чуть? Нет?
Ритуал знакомства и вхождения в компанию. Был у меня в связи с этим презабавный эпизод. Решили все мои соратники по Дому пионеров заставить меня напиться. Директриса заявила, что я с ней поспорил, будто выпью бутылку водки один, остальные поддержали, что да, что они свидетели, что нельзя уклоняться. И я согласился.
На очередном выезде на природу мне пришлось принять бутылку водки небольшими порциями и продемонстрировать, что на меня она никак не действует. И вот только после того, как я эту бутылку выпил, мне поверили раз и навсегда, что я действительно не пью. Вот и называй после этого человека существом разумным и логичным.
– Что? – пришлось переспросить мне Пегого. Слишком я увлекаюсь иногда воспоминаниями. К старости, должно быть.
– Я спросил вас, можете ли вы уделить мне несколько часов вашего времени? – вежливо повторил свой вопрос Пегий. Слишком вежливо. Непривычно вежливо.
– Э-э… – протянул я, натужно пытаясь сформулировать приличный ответ, включающий в себя одновременно и согласие, и намек на то, что за деньги они могут рассчитывать на любое количество моего бесценного времени. Что с людьми делает отсутствие работы и денег!
– Не бесплатно, – по-своему расценил Пегий мое нечленораздельное утверждение. – Поймите меня правильно, я должен вначале убедиться, что нам есть смысл говорить о тесном сотрудничестве. И только потом уже оговаривать, какую конкретно работу мы можем вам предложить. Сегодня я хотел бы просить вас о двух-трех часах. Вам хватит сотни?
Я сглотнул. Руки нехорошо задрожали.
– Долларов, – продолжил Пегий.
Я выдохнул, надеясь, что сделал это не очень громко.
– За час, – закончил этот садист.
«Кого нужно убить?» – чуть не ляпнул я сгоряча.
– Вы согласны?
– Да.
Еще бы, я был не просто согласен, я просто горел желанием проговорить с этим гутаперчивым пегим великовозрастным мальчиком хоть сутки, хоть двое.
– Первые два часа я оплачиваю вперед, – провозгласил Пегий и жестом профессионального фокусника шлепнул на стол две купюры по сто долларов.
Я с трудом подавил в себе хватательный рефлекс. Мы, конечно, бедные, но остатки чести в нас еще…
– Заберите их, пожалуйста, со стола. Вдруг кто-нибудь войдет.
И я деньги спрятал в карман, но не из жадности, а по просьбе приятного человека, оказал ему услугу.
Две хрустящих тонких бумажки с портретами всемирно любимых американских президентов.
– О чем вы хотели поговорить? – спросил я.
– О работе, исключительно о работе, – улыбнулся Пегий.
Черт, только в этот момент я понял, что теперь мне очень трудно будет беседовать с Пегим. Теперь я просто не смогу съязвить в нужный момент, теперь я буду терпеливо пережидать паузы и дисциплинированно вставлять служебные, связующие диалог, реплики, такие, как, например, эта:
– О какой именно работе?
Пегий снова улыбнулся. Такое впечатление, что зубы просто распирают изнутри его губы, как у японских шпионов в старых советских фильмах. Кстати, о шпионах. Я напрягся.
– Я несколько раз перечитал вашу книгу, Александр Карлович…
– Да? И как она вам? – я спросил это автоматически, как спросил бы у любого другого читателя. В данном случае вообще подразумевалось, что моя книга Пегому безумно понравилась, раз уж он решил мне предложить работу.
– Нет, не понравилась, – и снова улыбка. Губы при этом не растягиваются в стороны полумесяцем, а норовят принять округлую форму.
– И чем же?
– Просто не понравилась. Я не люблю детективы. Не переношу их. Всегда был уверен, что никто так безбожно не врет, как писатели-детективщики. Ну и еще те, кто пишет о любви.
– Почему сразу врут? Придумывают. И часто даже пишут о совершенно реальных событиях. На основе личного опыта.
– Ну да, – Пегий взял со стола мою книгу и прочитал из абзаца под моей фотографией, – во многом основана на личном опыте журналистской работы.
Писателя каждый обидеть может. А понять его, оценить по достоинству. И в большой степени фраза эта соответствует действительности. Даже в большей, чем мне хотелось, степени.
Приблизительно так я и ответил на этот неприличный выпад.
– Хорошо, – согласился Фокин, – там, где о газете и о вашей личной жизни – очень похоже на правду. Может быть, вы напрасно так открыто написали о своем личном. Но…
– Что «но»?
– Вы не станете отрицать, что ни происшедшее в Боснии и Чечне, ни, тем более, в Российских и Украинских спецслужбах, вы не могли писать с личного опыта? Так ведь?
– А… – я, как мне показалось, вовремя, вцепился в свой болтливый язык и втянул его туда, где ему и положено было находиться, за зубы.
– Я не расслышал, – пожаловался Пегий.
В эту минуту я приблизительно представил себе, что ощущает карась, проглотивший жирного червяка и обнаруживший при переваривании, что в закуске был изогнутый кусок зазубренной стали. Я не хочу говорить на эту тему. Я не могу говорить об этом. Я не желаю. Я должен просто сейчас встать и уйти. Выплюнуть долларовый крючок и убраться в слякоть и темноту. Я должен. Но не могу.
– Все выглядит так, будто вы просто взяли и облепили свою биографию вымышленными событиями. Так? – Пегий не заметил, или сделал вид, что не заметил моих эмоций.
– Так, – кивнул я.
Такой вариант для меня наименее болезненный. Есть шанс, что на этом мы перестанем топтать тропинку в сторону минного поля. В голове зашумело и стало мерзко давить в затылке. Давление, батюшка, вы должны постоянно помнить о своем давлении.
– Так, – удовлетворенно протянул Пегий, не сводя с меня своих оловянных глаз, – тогда не понятно, почему так много совпадений.
– Совпадений? – переспросил я. Мы все-таки вошли на заминированный участок. Господи, ну как его остановить? Или как остановиться самому? И самое дурацкое, ведь есть замечательный выход, сунуть ему назад эти проклятые доллары…
– Совпадения. Вот, например, вы назвали некоторые фирмы и банки. Фамилии. Они действовали в вашем выдуманном сюжете, но ведь они существовали на самом деле. И этот ваш нехороший предприниматель был действительно убит в Запорожье именно так, как вы описали. А Артем Игнатьевич Мороз, так тот вообще…
– Какой Артем Игнатьевич Мороз? – быстро переспросил я.
Голову стянуло обручем. Все время после выхода книги я ждал, что рано или поздно такой разговор состоится. Я даже спросил тогда у Петрова, что мне делать в этом случае. И Петров, украинский военный контрразведчик Петров, улыбнувшись, сказал, что этого не может быть в принципе. Приблизительно также высказался российский шпион Михаил, даже фамилии которого я так и не узнал. Но оба они, получается, ошиблись. Разговор состоялся. Он происходит сейчас.
– Артем Игнатьевич Мороз. Или Зимний, если вам удобнее кличка. Вы о нем тоже писали. Этот уважаемый и авторитетный человек, – ударение было сделано на «авторитетный», – у вас вначале вынужден работать на некий международный заговор, а потом был выведен из игры совместными усилиями украинских и российских спецслужб, перевербован, оказал неоценимые услуги по предотвращению военного переворота в Росси, а потом вы рекомендовали отправить его в ближнее зарубежье, чтобы через него контролировать русскую мафию. Ну, или что-то в этом роде.
Я промолчал. Все это действительно было в моем романе, и все это действительно не было совпадением. И я действительно не мог об этом знать.
– И что Артем Игнатьевич? – смог я выдавить из себя.
– Ничего. Сейчас он живет в Будапеште. У него все в порядке. Очень хорошие отношения с русской и украинской мафиями. С мадьярской, кстати, тоже все нормально.
1 2 3 4 5 6 7