Но догадка эта так и не превратилась в подлинный факт. Телеграмма о смерти отца надолго выбила Скобелева из колеи. Может быть, на этом и строился расчет...
Мог ли предположить тогда Михаил Дмитриевич, что несколько месяцев спустя он лишится и матери при обстоятельствах, породивших в России новую волну слухов?
Во время русско-турецкой войны Ольга Николаевна одной из первых включилась в деятельность по созданию санитарных отрядов. Ее стараниями в Болгарии была создана сеть приютов, больниц, где размещались сироты, вдовы, калеки. Совсем не случайно Российское общество Красного Креста делегировало ее в качестве начальницы лазаретов, а некоторое время спустя она возглавила Болгарский отдел общества Красного Креста. За чрезвычайно короткий срок ей удалось, зачастую вкладывая свои собственные средства, наладить трудное, хлопотное, но столь необходимое дело. Авторитет ее рос. Ежегодно Ольга Николаевна совершала поездки в Болгарию и, как правило, навещала основанный ею в Филиппополе приют на двести пятьдесят детей, родители которых были вырезаны башибузуками.
И если с именами мужа и сына связывали героические дела и военные успехи, то ее имя олицетворяло извечную доброту и сострадание русских женщин.
В одной из столичных газет сообщалось: «Когда она была в Софии, болгары сделали ей овацию, какая едва ли где-нибудь выпадала на долю женщины. Г-жа Скобелева зашла в парламент в сопровождении г. Кумани – дипломатического агента. Президент палаты депутатов г. Икономов обратился к ней с приветственной речью, которую депутаты встретили стоя и аплодисментами. Г-жа Скобелева сказала несколько слов».
Сын этой поездки не приветствовал: «Матушка поехала в Болгарию. Я ей, впрочем, послал на днях телеграмму, чтобы она вернулась. Чего она там лазает по парламентам – только раздражает моих врагов...»
Тем не менее Ольга Николаевна поездку не прервала. Она намеревалась основать школу и заложить церковь в память о муже.
Занимаясь благотворительными делами, она отказывалась от жандармского конвоя, говорила: «меня и без того в этой стране хорошо знают». Ее сопровождали Смолякова – директор одного из госпиталей, служанка, офицер Петров и унтер-офицер Иванов. Когда же она пересекла границу Восточной Румелии, то к ним присоединился Николай Узатис. Характеристики поручика настолько противоречивы: от «храброго и милого офицера» до «бесчестного и пошлого человека с натурой авантюриста», – что, как писалось в газетах, «какою-то психической загадкой кажется это дело. Какие соображения могли руководить преступником, вся карьера которого создана сыном зарезанной им жертвы?»
Узатис знал, что Скобелева кроме дорогих икон и церковной утвари везет и большую сумму денег, по одним данным – один миллион рублей, по другим – восемь тысяч фунтов стерлингов. Очевидно, он уговорил Ольгу Николаевну ввиду сильной жары отправиться в путь вечером. В половине девятого на коляску, в которой ехали Скобелева и ее спутница, напали вооруженные грабители. Узатис убил Ольгу Николаевну ударом сабли, а нанятые им убийцы расправились с горничной и офицером, и лишь Иванову, дважды раненному, удалось ускользнуть он нападавших и добраться до Филиппополя. Спешно было организовано преследование, и отряд настиг убийц возле села Дермедере. В перестрелке подручные Узатиса были убиты, а сам он застрелился. Денег при них не оказалось.
В Спасском одной могилой стало больше. К горю семьи Скобелевых прибавилось горе всех честных людей, оскорбленных до глубины сердца в самых лучших своих чувствах. В печати появилось стихотворение поэта Г. А. Лишина, посвященное Ольге Николаевне:

Вместе внимали давно ль в умилении,
Что отдаленный народ
Женщине русской в ее воплощении
Дивную честь воздает.
Жертвой тебя назовут искупления.
Сына за то – всем врагам в изумление
Бог сохранил в дни войны.

Узатис унес с собой и истинную цель убийства. Известие о гибели матери поразило Скобелева настолько, что он долгое время не мог прийти в себя. Определенно, это был какой-то рок. Его корпус медленно, но верно отвоевывал у пустыни жизненное пространство, стоял на пороге решающего столкновения с текинцами, а в спину одна за другой судьба нанесла глубочайшие раны. И предположение, что это не обычное стечение обстоятельств, высказывали в то время многие.

Претендент на престол?

Человек, мало-мальски знакомый с обстановкой российского императорского двора после покушения на Александра II, без труда мог засвидетельствовать, что страх и испуг, словно паутиной, оплели резиденцию Александра III. В дневнике предводителя санкт-петербургского дворянства графа А. А. Бобринского есть такая запись: «Окружающие Александра III будто бы отсоветовали ему всякие конституционные меры: „Нельзя уступать силе“. О, эти окружающие! О, ограниченные, несчастные, безумные люди. Осторожные люди боятся теперь только одного – нового покушения... Беспокойство это большое и общее».
На фоне мелочности и ничтожности личностей, скудных на ум, на поступки и деяния, достойные государственных деятелей, резким контрастом выделялась фигура Скобелева. И вовсе не потому, что генерал от инфантерии оставался верным своей привычке носить белую форму. Русский народ имел возможность для сравнения.
Популярности Скобелева в то время мог позавидовать любой из европейских правителей. Сложной и неординарной натурой обладал «белый генерал», и не оттого ли его постоянно окутывала дымка противоречивых суждений и характеристик?
Для родных Михаил Дмитриевич всегда оставался большим ребенком, не в меру шаловливым, мечтательным и жадно тянувшимся к новизне.
Офицеры и солдаты, знавшие Скобелева по его делам, считали генерала боевым товарищем, отцом-командиром, который ставил свою жизнь вровень с жизнями подчиненных.
Облагодетельствованные Скобелевым отставные воины в минуты застолья непременно поднимали чарку за «белого генерала».
Простолюдины, которых Скобелев вызволил из кабалы или долговой ямы, молились на его портрет, словно на икону.
Светила российской науки глубоко сожалели, что поприще точных знаний лишилось оригинально мыслящего человека.
Юноши, обдумывающие житье, находили в Скобелеве образец слуги Отечеству, героя, олицетворявшего воинское исступление.
Для людей, искренне заинтересованных в процветании России, Скобелев – надежда на осуществление глубоких преобразований, лидер, достойный русского народа.
Сочетание в характере Скобелева отваги, сердечной доброты, образованности и рыцарства не могло не породить сонм завистников и злопыхателей.
Чье же самолюбие мог больно задеть Скобелев? Генералов, обойденных ратной славой? Седовласые бойцы болезненно воспринимали умение Скобелева проторить дорогу к сердцу солдата, негодовали по поводу энергии, с которой он боролся с мертвечиной и скудоумием. «Забубенная головушка» Скобелев ошарашивал их своим честолюбием, наполеоновскими планами.
Дипломатов, с потугами рождавших лишь худосочную идею? Для них Скобелев был человеком, лишенным государственного чутья, безмерно увлеченный славянофильскими химерами.
Царедворцев, считавших пустым день, прожитый без замысловатых интриг? Скобелев был неугоден им тем, что не умел льстить. В их глазах «белый генерал» был личностью никчемной, пустой, военачальником без ума и таланта, нелояльным по отношению к монарху.
Иностранцев, страшившихся непредсказуемости Скобелева, как черти ладана? Им было ясно, что займи Скобелев высокий пост в армии – и мысль о военном соперничестве с Россией можно выбросить из головы.
В глазах официального Петербурга Скобелев, обладавший завидным умением наживать себе многочисленных врагов, продолжал оставаться бельмом, избавиться от которого предпочитали старым испытанным приемом: держать на вторых ролях и подальше от столицы.
Вокруг Скобелева постоянно складывалась обстановка ненависти, зависти к человеческой личности, к блестящему, ясному и дальновидному уму, к уникальным военным дарованиям, к трудолюбию и терпению. В нем придворная камарилья видела опасного конкурента, и потому полный генерал пребывал все еще на должности командира корпуса.
Один из придворных называл Скобелева опасным сумасшедшим, который может наделать много бед, если обстоятельства будут благоприятствовать ему.
Чего же опасались при дворе?
Мартовский взрыв на Екатерининском канале лишил жизни не только правителя земли русской, но и болезненно отозвался на многих государственных начинаниях. Вместе с «Царем-Освободителем» в склепе Петропавловского собора оказалась наглухо замурованной надежда русского общества на перемены, которыми в перспективе мог стать постепенный и продуманный переход без смут и потрясений к парламентарной монархии. Но, по словам А. Ф. Кони, «...роковой день 1 марта... отодвинул это на целую четверть века... Все робкое в обществе шарахнулось в сторону реакции и на внутреннем политическом горизонте обрисовались зловещие фигуры К. П. Победоносцева и графа Д. И. Толстого». Назвав зловещей фигурой Победоносцева, видный общественный деятель наверняка знал и о других эпитетах, которые неизменно употреблялись рядом с фамилией обер-прокурора Синода: «злой гений России», «самый хитрый человек России», «лидер мракобесия» и тому подобные.
Высокопоставленный императорский сановник имел живой ум, глубокие знания в теории государства и права, в юриспруденции, в философии и других общественных науках. Колоссальная эрудиция позволила ему создать свою собственную теорию о перспективах развития России. В понятии Победоносцева, «масса населения не способна к управлению, и... она неминуемо поддается влиянию людей, умеющих воздействовать на нее своим красноречием и ловкими приемами». «Меня упрекают, будто я тяну Россию вспять, – говорил также обер-прокурор, – но это неверно, а верно то, что я смотрю на Россию, как на величественное здание, построенное на прочном фундаменте, с которого разные шарлатаны пытаются его стащить, чего я допустить не желаю. Фундамент этот: православие и самодержавие. Я ничего не имею против надстроек над зданием, если они отвечают фундаменту и общей архитектуре векового здания, но фундамент должен оставаться прочным и нетронутым».
Но ведь Победоносцев не мог не знать, что взгляды Скобелева во многом не совпадают с его. К слову, дальше шапочного знакомства ни Победоносцев, ни Скобелев не пошли. А жаль. Для каждого из них благоденствие России было высшей жизненной целью. Не потому ли помышлял он о привлечении Скобелева на свою сторону, что это во многом усилило бы русскую консервативную партию?
В письме к Александру III К. П. Победоносцев писал:

«Пускай Скобелев, как говорят, человек безнравственный... Скобелев, опять скажу, стал великой силой и приобрел на массу громадное нравственное влияние, то есть люди ему верят и ему следуют... Теперь время критическое для Вас лично, теперь или никогда Вы привлечете к себе и на свою сторону лучшие силы России, людей, способных не только говорить, но самое главное – способных действовать в решительные минуты... Тем драгоценнее теперь человек, который показал, что имеет волю и разум и умеет действовать: ах, этих людей так немного».

Письмо было написано незадолго до первой официальной встречи Скобелева с царем, в которой, по утверждению одного из биографов «белого генерала», должны были встретиться «два разных человека». В чем же выражалась эта разница? Если в несхожести характеров, то ничего удивительного здесь нет; если в мировоззрении, то мы не вправе, достаточно подробно представив взгляды Скобелева, обойти вниманием мировоззрение российского монарха.
Как известно, великий князь Александр, ставший после неожиданной кончины цесаревича Николая (1865 г.) наследником престола, к управлению государством не готовился. В юности Александр Александрович поражал недюжинной физической силой и стремлением слыть более русским, нежели родня. В исконно русской одежде – кафтане, шароварах, хромовых сапогах – великий князь изображен на многочисленных фотографиях и рисунках. Окладистая борода дополняла внешнее сходство с былинными богатырями, а неторопливость и рассудительность усиливали такое впечатление.
Лучшие умы России приложили немалые усилия к тому, чтобы великий князь Александр приобрел солидный запас знаний. Курс истории ему читал С. М. Соловьев, законоведения – К. П. Победоносцев, военных наук – М. И. Драгомиров, литературы и искусства – профессора Петербургского университета и Академии художеств. Частыми гостями в Аничковом дворце были лидеры славянофилов М. Н. Катков, И. С. Аксаков, братья А. Н. и Л. Н. Майковы, князь В. П. Мещерский. В длительных задушевных беседах закладывалось глубокое понимание русской национальной философии, основу которой составляли беззаветное служение Отечеству и благочестие. Совсем не случайно, что первые строки манифеста о вступлении Александра III на престол звучали так: «Глас Божий повелевает Нам стать бодро на дело правления в уповании на Божественный промысел, с верой в силу и истину самодержавной власти, которую Мы призваны утверждать и охранять для блага народного» Дан в Москве 29 апреля 1881 года.

.
По случаю коронования российского монарха И. С. Аксаков восторженно писал:

«О, какой день! Какой великолепный исторический день!» – и добавлял, что это событие «...новое утверждение старому государственному строю.., несомненное свидетельство сознательной и свободной воли народной». Можно утвердительно сказать, что в лице царя славянофилы получили солидную опору.

Славянофильская мысль родилась как продукт национальный, присущий только России и опирающийся на психологию русского народа, на глубокое понимание духа российской истории. Основу ее составляет отношение к самодержавию, к вере и народным массам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41