https://wodolei.ru/catalog/dushevie_kabini/s-parom/
— Она отступила к двери кухни и стояла там, приглашая его рукой.
Галант встал и прошел за нею в кухню. Вежливый и спокойный, остался на месте Виктор. Он, очевидно, хорошо знал привычки мисс Ивенс и не удивлялся эксцентрическому предложению женщины прогулять двух мужчин в Венецию.
В углах кухни и на полках — повсюду стояли банки. Взяв наугад одну из них с этикеткой «Нэскафе», мисс Ивенс высыпала из нее на кухонный стол колючие и пряные травы, очевидно специи, и, запустив руку глубже, вынула толстую пачку пятисотфранковых билетов, стянутых резинкой. «Видишь!» Пошарив рукой среди банок на полке, выдернула деревянно-медный корпус старой ручной кофе-мельницы, быстро отвинтила гайку на дне ее и вытряхнула содержимое на стол. Вместе с деталями механизма вывалились несколько пачек пятисотфранковых билетов, также перетянутых резинками. «Нам этого хватит на неделю, не волнуйся!»
Низведенный или возвышенный из «вы» в «ты», он согласился.
— OK, едем! — Еще за несколько месяцев он бы ни за что не согласился, но сейчас он был готов. Созрел, по всей вероятности.
4
— Последний раз я была в Венеции с Чарли. Интересно оживить вдруг воспоминания! — Мисс Ивенс радостно огляделась вокруг.
Джон — в кармане его, впрочем, находился паспорт, удостоверяющий, что он — Жан-Кристоф Деклерк, — подумал, что, если бы он встретил Чарли, «человека, сломавшего ей жизнь», как он мысленно назвал его, он по меньшей мере дал бы Чарли по физиономии. По пятидесятилетней физиономии интеллектуала и университетского профессора. Информации, сообщенной мисс Ивенс в поезде, было предостаточно, чтобы понять, какой бастард был, есть и останется этот хваленый Чарли.
Мисс Ивенс шла между двумя мужчинами, держа их под руки, время от времени повисала на их руках, болтала ногами и смеялась. Виктор, остановившись для этого, тронул рукой обильно заснеженную ветку пинии, боком нависшей над набережной, и ветка осыпала их снегом.
— Это очень хорошо, что мы в Венеции! — воскликнула мисс Ивенс. — Я очень рада, что мы вот так вот спонтанно приехали. Я не выношу строить планы, а вот так, вдруг — это очень хорошо. Как приятно здесь, да, Виктор?
— Хорошо, — согласился латиноамериканец, оглядывая набережную и канал, усеянный катерами и баржами, везущими всевозможные грузы, насущно необходимые венецианскому жителю. Ящики с вином и даже груды кирпича. Виктор поежился: — Только я представлял себе ее иначе. Я думал, Венеция теплее и южнее. Я не люблю холода, — добавил он стеснительно.
— Сейчас мы отправимся в кафе на пьяцца Сан-Марко, господа мужчины, и будем иметь наш первый венецианский завтрак, выпьем по чашке горячего кофе! — сказала мисс. — Впрочем, я никого не насилую, каждый из нас должен делать то и только то, что ему нравится.
— Разумеется, — согласились мужчины.
Однако они хотели кофе немедленно. Они замерзли. До маниакальной жизнерадостности мисс Ивенс им было далеко. И когда, выйдя с набережной на пьяцца Сан-Марко, вдруг расхохотавшаяся от удовольствия мисс Ивенс на минуту оторвалась от них, вприпрыжку побежав по площади, они доверительно признались друг другу, что замерзли.
Найти открытое кафе оказалось непростым делом. Почему-то все они оказались закрытыми на следующее утро после карнавала. Возможно, владельцы занимались залечиванием ран и устранением повреждений.
«Наверное, после карнавала у венецианских кафе должны быть серьезные повреждения», — подумал Галант. Он с завистью оглядел группу немецких туристов с фотоаппаратами. Все они были одеты в добротные полушубки на меху, и физиономии их пылали. На крюке квартиры на рю Алезиа у него висел подобный полушубок, но по воле новых друзей он оказался в Венеции в той же одежде, в какой покинул свое жилище накануне ночью. Прибавился лишь белый шарф-фуляр, выданный ему мисс Ивенс. Она не позволила ему заехать на рю Алезиа. «Все должно быть спонтанно». За исключением носового платка, ключей от парижской квартиры и чужого паспорта (определяющего рост владельца в 1 метр 79 сантиметров, тогда как Джон Галант возвышался над землей всего на 1 метр 70 сантиметров), Галант ввез в Венецию лишь носильные вещи. Мисс Ивенс, несмотря на то, что имела возможность взять с собой в путешествие сколько угодно багажа, по своей воле предпочла путешествовать налегке. С плеча у нее свисала видавшая виды, потертая, с трудом закрывающаяся обычная женская сумка — в таких они таскают косметику. В сумке находился весь багаж: большая железная коробка с марихуаной, машинка для изготовления сигарет, сигаретный табак, железная коробка с кокаином, грязная расческа (ее мисс Ивенс подобрала уже на вокзале, подняв с перрона) и множество лекарств. Лекарства в капсулах, порошках и пилюлях служили мисс Ивенс средством борьбы против многочисленных аллергий и болезней, атакующих тело мисс днем и ночью. В сумке же находился шприц в чехле и несколько пачек пятисотфранковых билетов, перетянутых резинками, — их казна.
Откуда Джон знал, что содержится в сумке мисс? Когда мисс желала извлечь что-либо из своей сумки, она запросто переворачивала ее и вываливала содержимое на поездное одеяло…
Лучше всех был экипирован латиноамериканец. В квартире мисс Ивенс у него нашлась нейлоновая сумка с туалетными принадлежностями, несколькими рубашками и желтым свитером. Оказалось, что временно Виктор живет у мисс Ивенс. Он потерял работу. Последней его должностью было место сейлсмэна в обувном магазине у Ле Халля.
Содержимое сумочки мисс Ивенс сделалось доступным Галанту лишь спустя час после отправления с Лионского вокзала. Попросив Виктора запереть дверь купе, мисс выложила на круглое зеркало хорошую порцию белого порошка. Доброта мисс обрадовала его и испугала одновременно. Если он позволил себе отправиться в Венецию с фальшивым паспортом, то кокаин в сумочке спутницы уже был сверх программы.
— А вы не боитесь, что вас вдруг обыщут таможенники? — спросил он, однако послушно и с удовольствием вынюхал полагающуюся ему порцию через косо срезанную пластиковую трубочку.
— Я захватила с собой всего граммов двадцать, — ласково пропела мисс Ивенс. — За двадцать граммов что они могут нам сделать… Вы боитесь, да, Джон?
— Нет, — соврал Галант, опять произведенный в «вы». — Но не следует забывать, что я путешествую с чужим паспортом.
— В поезде столько югославов, едущих в третьем классе, что компания относительно молодых людей с привилегированными паспортами Ее Маджести Объединенного Королевства и Французской Республики таможенников не заинтересует. Югославы, работающие в Западной Германии, массами направляются в отпуск в родную Югославию. Это на них направлено внимание таможенников на каждой границе, их заранее подозревают во всех возможных преступлениях, мы же — белые люди… — Мисс Ивенс мелодично расхохоталась. — Скорее, их может привлечь колумбийский паспорт Виктора, чем добротный французский паспорт.
— Да, — согласился Виктор, — у колумбийцев плохая репутация.
Галант хотел было спросить у него, почему он все же предпочитает свой настоящий колумбийский паспорт фальшивому или нефальшивому, но чужому, французскому, тем более что ему, как видно, очень несложно таковой паспорт достать, но воздержался. Так как не было никакой уверенности в том, что колумбийский паспорт Виктора — настоящий. Когда прошел по вагону кондуктор, собирая паспорта, Галант завозился на полу с сумкой Виктора, делая вид, что очень занят этим процессом, и лишь на мгновение приподнялся, чтобы протянуть кондуктору документ. Помимо того что он был на девять сантиметров ниже Жан-Кристофа Деклерка, на фотографии подбородок Жан-Кристофа острием опускался на бледную шею его, в то время как подбородок Джона Галанта был разительно округл. Мисс Ивенс радостно защебетала с кондуктором на прекрасном французском языке, всегда вызывавшем почтительное восхищение аборигенов. Иностранка, овладевшая французским в такой степени, не могла быть отрицательной иностранкой.
5
Наконец им все же удалось отыскать в лабиринтах улочек вокруг знаменитой площади стоячую забегаловку-бар и выпить там по чашке кофе с молоком. Стеклянная стена забегаловки запотела изнутри, многочисленные посетители нанесли, оттаивая, снежную воду и грязь на пол… Компания чувствовала себя группой тараканов, заползших в мокрую теплую щель. Пахло сладким и мучным, плюс едким, поверх кофейных паров, запахом дешевых тонких сигарет.
Мужчины выбрали по круассану. Оказалось, что итальянский круассан вовсе не напоминает изделие, продающееся под именем круассана во Франции. Мисс Ивенс же выбрала башнеподобное сооружение из теста и ткнула в него пальцем.
— Per favore! — прожурчала она бармену. — Кажется, я ела это же пирожное с Чарли, — пояснила она спутникам.
Они были странной группой. Глядя на них, нельзя было понять, кто они, а любой народ — что американский, что итальянский или французский, любит группы понятные. Их не любили в кафе. Им никто не сказал, что, мол, мы вас не любим, но было понятно, что не любят, и по тому, как бармен нехотя делал им кофе, как нехотя выдавал круассаны, как очкастый «синьорэ профессорэ» время от времени неодобрительно взглядывал на них из-за «Иль Темпо». То, что они не туристы, было сверхочевидно. Ни фотоаппаратов, ни путеводителей в руках, ни всепожирающего любопытства во взгляде. Скорее они могли бы сойти за только что приземлившихся на пьяцца Сан-Марко парашютистов. С какой целью приземлившихся? С целью смущения посетителей кафе белым фуляром и бабочкой, авокадовыми волосами и синей мужественностью щек Виктора, его свирепым выражением лица, затягивающим на куда больший вес в обществе, чем экс-сейлсмэн обувного магазина. И было непонятно, в каких же отношениях состоят между собой подозрительные нетуристы. Мисс Ивенс выглядела старше всех, хотя на деле она и Галант были одного возраста. Параллельных горизонтальных линий морщин на лбу мисс Ивенс было пять, и все пять, собираясь в гармошку, когда мисс что-либо доказывала, придавали ей вид старой обезьянки. Такую обезьянку Галант видел в последнее свое лето в Ю-Эс-Эй в городке Монтерей, штат Калифорния. Она забавляла народ на пирсе у океана. Та обезьянка, правда, была в тельняшке. Всех троих, это было ясно, не связывали кровные узы. Ни в коем случае. Виктор, с некоторой натяжкой, мог сойти за сына мисс Ивенс. И они могли быть любовниками все трое. Что и являлось верной отгадкой. Все остальные были попаданиями пальцем в небо. Любовниками они стали в поезде, где-то в районе швейцарской границы.
Без сомнения, два откормленных бармена в белых куртках, не спеша выдавая венецианскому народу напитки, служили по своей воле и психоаналитиками. Уловив несколько взглядов и прикосновений рук в среде странной компании, блаженное удовольствие на лице мисс Ивенс, барменам все стало ясно, и они презрительно покачали головами. Презрительно и задумчиво обменялись взглядами. (Возможно предположить, что бармены ими обменялись.) Взгляды выражали вопрос: «Хэй, что же эти двое молодых и вполне good looking мужчин, особенно good looking-брюнет, делают с этой старой морщинистой женщиной?» То есть преувеличивающим разницу в возрасте (мисс Ивенс затягивала на более чем сорок пять лет) барменам было ясно, что могут делать мужчины их возраста с такого возраста женщиной. Но проблема усугублялась еще и тем, что у мисс Ивенс была экзема (или аллергия — она дала Галанту одновременно два объяснения). И экзема мисс Ивенс как раз в эти дни переместилась к ней на лицо. Надбровные дуги, часть лба и щеки мисс покраснели и шелушились, а от того, что она не могла удержаться, чтобы не чесать лицо, лицо покрылось мелкими чешуйками струпьев. Положение лишь частично смягчал крем из сумочки. «Почему нужно спать с больным старым животным, когда вокруг множество молодых, яркогубых самок? Деньги?» — недоумевали бармены.
Они вышли из кафе, ко всеобщему облегчению, оставив барменов с задумчиво отвисшими челюстями. «Бармены, без сомнения, «хорошие животные» и ебут своих краснощеких девок напористо и сильно… Так как в топках их итальянских организмов постоянно горят бараний жир, мясо и виски», — почему-то цветасто подумал Джон. Фраза ему понравилась. Такую фразу можно употребить в романе. По возвращении в Париж он напишет роман. А журнал? Моральные обязательства по отношению к соредакторам журнала — Кобальту и Лили Шварцберг? Соредакторы могут обойтись и без него. Выходя из венецианского кафе, он открыто признался себе, что журнал его больше не интересует.
6
Снег перестал. Начался тотчас же медленный процесс таяния, мучительный и некрасивый. Сквозь тонкий слой снега на знаменитой площади выступили побочные продукты празднества. Банки, бутылки, картонные пакеты, разнообразные упаковки, из которых человеческие организмы извлекли пищу и напитки. Мусор был посыпан слоями еще не потерявшего веселых цветов конфетти.
Галант подумал, что в конечном счете хорошо, что они приехали поздно, когда вся толкотня, слава Богу, кончилась и человеческие толпы разбрелись по вокзалам и аэропортам, удалились на автомобилях от города и спрятались в свои норы.
— Я обязательно должна найти что-нибудь на память о Венеции, — объявила мисс Ивенс и принялась бессистемно бродить по площади, внимательно вглядываясь в мусор. Загадочная улыбка жрицы давно умершей религии появилась на ее надтреснутых синеватых губах. — Я хочу найти или кольцо, или сережку из уха. Люди всегда что-нибудь теряют! — подтвердила она свои намерения уже издали, вначале по-английски, потом по-французски, нежным голоском маленькой девочки. Это был обычный голос мисс Ивенс. Только тогда, когда кожа на ее лбу стягивалась в гармошку, появлялся другой голос.
— Может быть, нам вначале следует найти отель? — робко сказал Виктор. Предложил. Он не имел права предлагать, он, по крайней мере, считал, что не имеет права, но уж очень было холодно.
Мисс Ивенс или не услышала, или сделала вид, что не слышит. Внимание к людям и их нуждам сочеталось в ней, очевидно, с полнейшей нечувствительностью к ним же.
1 2 3 4
Галант встал и прошел за нею в кухню. Вежливый и спокойный, остался на месте Виктор. Он, очевидно, хорошо знал привычки мисс Ивенс и не удивлялся эксцентрическому предложению женщины прогулять двух мужчин в Венецию.
В углах кухни и на полках — повсюду стояли банки. Взяв наугад одну из них с этикеткой «Нэскафе», мисс Ивенс высыпала из нее на кухонный стол колючие и пряные травы, очевидно специи, и, запустив руку глубже, вынула толстую пачку пятисотфранковых билетов, стянутых резинкой. «Видишь!» Пошарив рукой среди банок на полке, выдернула деревянно-медный корпус старой ручной кофе-мельницы, быстро отвинтила гайку на дне ее и вытряхнула содержимое на стол. Вместе с деталями механизма вывалились несколько пачек пятисотфранковых билетов, также перетянутых резинками. «Нам этого хватит на неделю, не волнуйся!»
Низведенный или возвышенный из «вы» в «ты», он согласился.
— OK, едем! — Еще за несколько месяцев он бы ни за что не согласился, но сейчас он был готов. Созрел, по всей вероятности.
4
— Последний раз я была в Венеции с Чарли. Интересно оживить вдруг воспоминания! — Мисс Ивенс радостно огляделась вокруг.
Джон — в кармане его, впрочем, находился паспорт, удостоверяющий, что он — Жан-Кристоф Деклерк, — подумал, что, если бы он встретил Чарли, «человека, сломавшего ей жизнь», как он мысленно назвал его, он по меньшей мере дал бы Чарли по физиономии. По пятидесятилетней физиономии интеллектуала и университетского профессора. Информации, сообщенной мисс Ивенс в поезде, было предостаточно, чтобы понять, какой бастард был, есть и останется этот хваленый Чарли.
Мисс Ивенс шла между двумя мужчинами, держа их под руки, время от времени повисала на их руках, болтала ногами и смеялась. Виктор, остановившись для этого, тронул рукой обильно заснеженную ветку пинии, боком нависшей над набережной, и ветка осыпала их снегом.
— Это очень хорошо, что мы в Венеции! — воскликнула мисс Ивенс. — Я очень рада, что мы вот так вот спонтанно приехали. Я не выношу строить планы, а вот так, вдруг — это очень хорошо. Как приятно здесь, да, Виктор?
— Хорошо, — согласился латиноамериканец, оглядывая набережную и канал, усеянный катерами и баржами, везущими всевозможные грузы, насущно необходимые венецианскому жителю. Ящики с вином и даже груды кирпича. Виктор поежился: — Только я представлял себе ее иначе. Я думал, Венеция теплее и южнее. Я не люблю холода, — добавил он стеснительно.
— Сейчас мы отправимся в кафе на пьяцца Сан-Марко, господа мужчины, и будем иметь наш первый венецианский завтрак, выпьем по чашке горячего кофе! — сказала мисс. — Впрочем, я никого не насилую, каждый из нас должен делать то и только то, что ему нравится.
— Разумеется, — согласились мужчины.
Однако они хотели кофе немедленно. Они замерзли. До маниакальной жизнерадостности мисс Ивенс им было далеко. И когда, выйдя с набережной на пьяцца Сан-Марко, вдруг расхохотавшаяся от удовольствия мисс Ивенс на минуту оторвалась от них, вприпрыжку побежав по площади, они доверительно признались друг другу, что замерзли.
Найти открытое кафе оказалось непростым делом. Почему-то все они оказались закрытыми на следующее утро после карнавала. Возможно, владельцы занимались залечиванием ран и устранением повреждений.
«Наверное, после карнавала у венецианских кафе должны быть серьезные повреждения», — подумал Галант. Он с завистью оглядел группу немецких туристов с фотоаппаратами. Все они были одеты в добротные полушубки на меху, и физиономии их пылали. На крюке квартиры на рю Алезиа у него висел подобный полушубок, но по воле новых друзей он оказался в Венеции в той же одежде, в какой покинул свое жилище накануне ночью. Прибавился лишь белый шарф-фуляр, выданный ему мисс Ивенс. Она не позволила ему заехать на рю Алезиа. «Все должно быть спонтанно». За исключением носового платка, ключей от парижской квартиры и чужого паспорта (определяющего рост владельца в 1 метр 79 сантиметров, тогда как Джон Галант возвышался над землей всего на 1 метр 70 сантиметров), Галант ввез в Венецию лишь носильные вещи. Мисс Ивенс, несмотря на то, что имела возможность взять с собой в путешествие сколько угодно багажа, по своей воле предпочла путешествовать налегке. С плеча у нее свисала видавшая виды, потертая, с трудом закрывающаяся обычная женская сумка — в таких они таскают косметику. В сумке находился весь багаж: большая железная коробка с марихуаной, машинка для изготовления сигарет, сигаретный табак, железная коробка с кокаином, грязная расческа (ее мисс Ивенс подобрала уже на вокзале, подняв с перрона) и множество лекарств. Лекарства в капсулах, порошках и пилюлях служили мисс Ивенс средством борьбы против многочисленных аллергий и болезней, атакующих тело мисс днем и ночью. В сумке же находился шприц в чехле и несколько пачек пятисотфранковых билетов, перетянутых резинками, — их казна.
Откуда Джон знал, что содержится в сумке мисс? Когда мисс желала извлечь что-либо из своей сумки, она запросто переворачивала ее и вываливала содержимое на поездное одеяло…
Лучше всех был экипирован латиноамериканец. В квартире мисс Ивенс у него нашлась нейлоновая сумка с туалетными принадлежностями, несколькими рубашками и желтым свитером. Оказалось, что временно Виктор живет у мисс Ивенс. Он потерял работу. Последней его должностью было место сейлсмэна в обувном магазине у Ле Халля.
Содержимое сумочки мисс Ивенс сделалось доступным Галанту лишь спустя час после отправления с Лионского вокзала. Попросив Виктора запереть дверь купе, мисс выложила на круглое зеркало хорошую порцию белого порошка. Доброта мисс обрадовала его и испугала одновременно. Если он позволил себе отправиться в Венецию с фальшивым паспортом, то кокаин в сумочке спутницы уже был сверх программы.
— А вы не боитесь, что вас вдруг обыщут таможенники? — спросил он, однако послушно и с удовольствием вынюхал полагающуюся ему порцию через косо срезанную пластиковую трубочку.
— Я захватила с собой всего граммов двадцать, — ласково пропела мисс Ивенс. — За двадцать граммов что они могут нам сделать… Вы боитесь, да, Джон?
— Нет, — соврал Галант, опять произведенный в «вы». — Но не следует забывать, что я путешествую с чужим паспортом.
— В поезде столько югославов, едущих в третьем классе, что компания относительно молодых людей с привилегированными паспортами Ее Маджести Объединенного Королевства и Французской Республики таможенников не заинтересует. Югославы, работающие в Западной Германии, массами направляются в отпуск в родную Югославию. Это на них направлено внимание таможенников на каждой границе, их заранее подозревают во всех возможных преступлениях, мы же — белые люди… — Мисс Ивенс мелодично расхохоталась. — Скорее, их может привлечь колумбийский паспорт Виктора, чем добротный французский паспорт.
— Да, — согласился Виктор, — у колумбийцев плохая репутация.
Галант хотел было спросить у него, почему он все же предпочитает свой настоящий колумбийский паспорт фальшивому или нефальшивому, но чужому, французскому, тем более что ему, как видно, очень несложно таковой паспорт достать, но воздержался. Так как не было никакой уверенности в том, что колумбийский паспорт Виктора — настоящий. Когда прошел по вагону кондуктор, собирая паспорта, Галант завозился на полу с сумкой Виктора, делая вид, что очень занят этим процессом, и лишь на мгновение приподнялся, чтобы протянуть кондуктору документ. Помимо того что он был на девять сантиметров ниже Жан-Кристофа Деклерка, на фотографии подбородок Жан-Кристофа острием опускался на бледную шею его, в то время как подбородок Джона Галанта был разительно округл. Мисс Ивенс радостно защебетала с кондуктором на прекрасном французском языке, всегда вызывавшем почтительное восхищение аборигенов. Иностранка, овладевшая французским в такой степени, не могла быть отрицательной иностранкой.
5
Наконец им все же удалось отыскать в лабиринтах улочек вокруг знаменитой площади стоячую забегаловку-бар и выпить там по чашке кофе с молоком. Стеклянная стена забегаловки запотела изнутри, многочисленные посетители нанесли, оттаивая, снежную воду и грязь на пол… Компания чувствовала себя группой тараканов, заползших в мокрую теплую щель. Пахло сладким и мучным, плюс едким, поверх кофейных паров, запахом дешевых тонких сигарет.
Мужчины выбрали по круассану. Оказалось, что итальянский круассан вовсе не напоминает изделие, продающееся под именем круассана во Франции. Мисс Ивенс же выбрала башнеподобное сооружение из теста и ткнула в него пальцем.
— Per favore! — прожурчала она бармену. — Кажется, я ела это же пирожное с Чарли, — пояснила она спутникам.
Они были странной группой. Глядя на них, нельзя было понять, кто они, а любой народ — что американский, что итальянский или французский, любит группы понятные. Их не любили в кафе. Им никто не сказал, что, мол, мы вас не любим, но было понятно, что не любят, и по тому, как бармен нехотя делал им кофе, как нехотя выдавал круассаны, как очкастый «синьорэ профессорэ» время от времени неодобрительно взглядывал на них из-за «Иль Темпо». То, что они не туристы, было сверхочевидно. Ни фотоаппаратов, ни путеводителей в руках, ни всепожирающего любопытства во взгляде. Скорее они могли бы сойти за только что приземлившихся на пьяцца Сан-Марко парашютистов. С какой целью приземлившихся? С целью смущения посетителей кафе белым фуляром и бабочкой, авокадовыми волосами и синей мужественностью щек Виктора, его свирепым выражением лица, затягивающим на куда больший вес в обществе, чем экс-сейлсмэн обувного магазина. И было непонятно, в каких же отношениях состоят между собой подозрительные нетуристы. Мисс Ивенс выглядела старше всех, хотя на деле она и Галант были одного возраста. Параллельных горизонтальных линий морщин на лбу мисс Ивенс было пять, и все пять, собираясь в гармошку, когда мисс что-либо доказывала, придавали ей вид старой обезьянки. Такую обезьянку Галант видел в последнее свое лето в Ю-Эс-Эй в городке Монтерей, штат Калифорния. Она забавляла народ на пирсе у океана. Та обезьянка, правда, была в тельняшке. Всех троих, это было ясно, не связывали кровные узы. Ни в коем случае. Виктор, с некоторой натяжкой, мог сойти за сына мисс Ивенс. И они могли быть любовниками все трое. Что и являлось верной отгадкой. Все остальные были попаданиями пальцем в небо. Любовниками они стали в поезде, где-то в районе швейцарской границы.
Без сомнения, два откормленных бармена в белых куртках, не спеша выдавая венецианскому народу напитки, служили по своей воле и психоаналитиками. Уловив несколько взглядов и прикосновений рук в среде странной компании, блаженное удовольствие на лице мисс Ивенс, барменам все стало ясно, и они презрительно покачали головами. Презрительно и задумчиво обменялись взглядами. (Возможно предположить, что бармены ими обменялись.) Взгляды выражали вопрос: «Хэй, что же эти двое молодых и вполне good looking мужчин, особенно good looking-брюнет, делают с этой старой морщинистой женщиной?» То есть преувеличивающим разницу в возрасте (мисс Ивенс затягивала на более чем сорок пять лет) барменам было ясно, что могут делать мужчины их возраста с такого возраста женщиной. Но проблема усугублялась еще и тем, что у мисс Ивенс была экзема (или аллергия — она дала Галанту одновременно два объяснения). И экзема мисс Ивенс как раз в эти дни переместилась к ней на лицо. Надбровные дуги, часть лба и щеки мисс покраснели и шелушились, а от того, что она не могла удержаться, чтобы не чесать лицо, лицо покрылось мелкими чешуйками струпьев. Положение лишь частично смягчал крем из сумочки. «Почему нужно спать с больным старым животным, когда вокруг множество молодых, яркогубых самок? Деньги?» — недоумевали бармены.
Они вышли из кафе, ко всеобщему облегчению, оставив барменов с задумчиво отвисшими челюстями. «Бармены, без сомнения, «хорошие животные» и ебут своих краснощеких девок напористо и сильно… Так как в топках их итальянских организмов постоянно горят бараний жир, мясо и виски», — почему-то цветасто подумал Джон. Фраза ему понравилась. Такую фразу можно употребить в романе. По возвращении в Париж он напишет роман. А журнал? Моральные обязательства по отношению к соредакторам журнала — Кобальту и Лили Шварцберг? Соредакторы могут обойтись и без него. Выходя из венецианского кафе, он открыто признался себе, что журнал его больше не интересует.
6
Снег перестал. Начался тотчас же медленный процесс таяния, мучительный и некрасивый. Сквозь тонкий слой снега на знаменитой площади выступили побочные продукты празднества. Банки, бутылки, картонные пакеты, разнообразные упаковки, из которых человеческие организмы извлекли пищу и напитки. Мусор был посыпан слоями еще не потерявшего веселых цветов конфетти.
Галант подумал, что в конечном счете хорошо, что они приехали поздно, когда вся толкотня, слава Богу, кончилась и человеческие толпы разбрелись по вокзалам и аэропортам, удалились на автомобилях от города и спрятались в свои норы.
— Я обязательно должна найти что-нибудь на память о Венеции, — объявила мисс Ивенс и принялась бессистемно бродить по площади, внимательно вглядываясь в мусор. Загадочная улыбка жрицы давно умершей религии появилась на ее надтреснутых синеватых губах. — Я хочу найти или кольцо, или сережку из уха. Люди всегда что-нибудь теряют! — подтвердила она свои намерения уже издали, вначале по-английски, потом по-французски, нежным голоском маленькой девочки. Это был обычный голос мисс Ивенс. Только тогда, когда кожа на ее лбу стягивалась в гармошку, появлялся другой голос.
— Может быть, нам вначале следует найти отель? — робко сказал Виктор. Предложил. Он не имел права предлагать, он, по крайней мере, считал, что не имеет права, но уж очень было холодно.
Мисс Ивенс или не услышала, или сделала вид, что не слышит. Внимание к людям и их нуждам сочеталось в ней, очевидно, с полнейшей нечувствительностью к ним же.
1 2 3 4