Он включил автопилот, выбрав в навигационной системе кратчайший маршрут собственной разработки до дома Папы, и откинулся в кресле, прикрыв глаза.
«Юлий Цезарь» плавно оторвался от крыши дома и стал набирать высоту, увеличивая скорость до разрешенного предела.
* * *
Дом шефа представлял из себя трехэтажный кирпичный особняк с четырьмя готическими башенками (по числу дочерей), парковочной площадкой возле дома, летним бассейном и тенистым парком. Территорию особняка окружал каменный забор, который был оснащен сторожевой системой «Доберман» и блокпостами робоохраны через каждые сто метров. Дом, а также все хозяйственные постройки и забор освещались прожекторами, так что заходящему на посадку «Юлию Цезарю» было видно парковочное место.
На парковке Ярослава уже встречали — собственный заместитель Сергей Зубарев и двое охранников, все из отряда специального назначения «Витязь». В руках охранников блестели черными стволами автоматы. Никогда раньше служба охраны не носила автоматы на вверенной ей территории! Автоматы имелись в оружейном секторе, но оттуда практически ни разу не извлекались.
— Что у нас стряслось? — спросил Ярослав, направляясь к лифтовому корпусу.
— Кто его знает? — посетовал Зубарев. — Папа никому ничего не говорит. Созвал общую сходку. Обещались прибыть четыре сына. Плюс вся семья. Похоже — что-то серьезное…
— Как у Папы настроение?
— Как ни странно — радужное. Такое ощущение, что он поймал самую крупную рыбину в своей жизни.
Яровцев с сопровождением вошел в лифтовой корпус, пересек его и углубился в правое крыло дома. Миновав несколько холлов и залов, он оказался на служебной лестнице, поднялся по ней на третий этаж и вышел уже в одной из башен-близнецов.
Папа его ждал. Он сидел в книжном зале во главе массивного дубового стола, покрытого черным лаком. Стены зала скрывали стеллажи с книгами и гобелены с рисунками на мотивы литературных сюжетов. Здесь был Фауст, склоненный ниц перед Вельзевулом, и Дон Кихот Ламанчский, штурмующий мельницы, и четверо мушкетеров, воздевшие над головами шпаги, и Анна Каренина, замершая на перроне в ожидании поезда, и Пьер Безухов в горящем Смоленске. Яровцев знал наизусть этот зал, гобелены и хозяина. Если шеф сидел во главе стола, значит, разговор предстоял серьезный и торжественный одновременно. Судя по выражению лица Папы, торжественности не миновать.
В книжный зал вошел Семен Костарев, правая рука Папы, с подносом, на котором стояла бутылка с четырьмя бокалами и блюдо с зеленым виноградом.
— Очень рад тебя видеть, Ярослав, — поднялся из кресла шеф. — Подойди к старику, дай обнять.
Яровцев послушно исполнил просьбу, которая являлась прямым приказом, и приблизился к Папе. Папа был массивным человеком, похожим на медведя, с длинными седыми волосами, заплетенными на затылке в тугую косу, массивной квадратной челюстью, которую частично скрывала черная с проседью борода. Шеф сгреб Яровцева в объятия и сжал так, что Ярослав приготовился прощаться с жизнью, успев мысленно пожалеть о не составленном заранее завещании. Выпустив его из объятий, Папа уселся обратно в кресло и рявкнул:
— Семен, чего ждешь?! Плесни-ка по одной! — Костарев не заставил просить себя дважды. Он опустил поднос на стол, откупорил бутылку и наполнил бокалы.
— Позвольте спросить, — приняв бокал, начал Яровцев, — по какому случаю праздник?
— Жнец, — промолвил зловещим тоном Папа. Ярослав умолк. Отхлебнул вина, затем ухватил бутылку и наполнил бокал вновь.
Глава 3
ВСТРЕЧА С КРАСНЫМ
Платформа таксомотора висела в нескольких метрах над асфальтом. Позади нее возвышалась витая чугунная старомодная ограда, разгораживающая территорию города и Приморского парка Победы.
Жнец неспешным шагом добрался до платформы и остановился перед стеклянной кабиной лифта, покрытой разноцветными граффити. Рядом мигал аварийными лампочками, посылая в эфир сигнал SOS, робот-уборщик, похожий на безголовую черепаху с десятком гибких манипуляторов, скользящих по рисунку, который изображал сидящую девушку с длинными каштановыми волосами и большими, наполненными слезами глазами. Робот приплясывал перед рисунком, силясь его удалить. Из манипуляторов лилась очистительная смесь, но девушка словно не желала исчезать, растворяться в небытии.
Жнец ухмыльнулся.
Ему было интересно наблюдать за противостоянием города и «Малевичей». «Малевичами» именовала себя молодежная группировка, которая занималась тем, что нарушала привычные устои городского быта. Эти ребята творили картины, зачастую абстрактные, и не признавали городские законы, запрещавшие покрывать стеклянные кабины лифтов, кирпичные стены домов, вагоны метрополитена, рекламные щиты и прочие поверхности рисунками, как говорилось в законодательном акте, «порочащими облик города». «Малевичи» не были объединены в организацию, которая ставила бы себе целью подорвать устои общества. Это были молодые люди, чаще от двенадцати до восемнадцати лет, которые просто занимались творчеством. Они знали друг друга, но никогда не создавали никакой организации. Все их действа были стихийными, не поддающимися просчету. Они просто рисовали. Но роботы-уборщики уничтожали их картины. И «Малевичам» это не нравилось. Они искали способы создать неуничтожимые рисунки. Добывали новые краски, не поддающиеся растворителям. Роботы терялись, когда не могли выполнить программу, и ломались, что вводило город в незапланированные расходы. Специалисты-химики, работающие на городскую администрацию, создавали новые чистящие составы, способные бороться с нерастворимой краской, но через несколько недель или месяцев история повторялась. В городе вновь появлялись несмываемые творения «Малевичей», роботы снова выходили из-под контроля, и Петербург опять покрывался густым слоем граффити…
Жнец собрался было подняться на платформу, но обнаружил, что робот-черепаха перекрывает ему доступ в подъемную кабину. Потолкавшись с минуту и попытавшись обогнуть робота, Жнец отступил. Пока уборщика не заберет аварийная команда, платформа такси оказывалась временно заблокированной.
Жнец прикинул, как далеко находилась следующая станция таксомотора, поднял глаза к небу, пытаясь засечь свободную машину, светящуюся зеленым днищем, но ничего не увидел. Даже столбы с кнопками вызова пустующего флаера не могли ему помочь. У Жнеца был выбор: либо идти до другой платформы, либо направиться к станции метро, либо остаться возле помешанного на живописи робота, дожидаясь, когда его заберет карантинная служба.
Жнец выбрал первый пункт. Он ненавидел ждать, а также не переносил подземелий, пусть даже и неплохо обжитых, к коим он относил станции метрополитена. Он был человеком действия.
Платформа таксомотора, к которой он устремился, находилась на другом конце парка. Чтобы ее достичь, ему предстояло пересечь Приморский парк Победы насквозь. Жнец вздохнул и направился к открытым воротам.
Он вошел на пустынную аллею, укрытую желтым ковром опавшей листвы, и неспешно побрел вперед. Он оглядывался по сторонам, но никого не видел в парке. Парк будто вымер. И это было неудивительно. Ноябрьский холод уже дышал грядущей зимой. Деревья раскачивали голыми ветками, похожими на уродливые черные кости, сгибаясь под напором ледяного ветра. Кто в такую погоду в здравом уме решится на прогулку? Даже влюбленных парочек, которым и непогода нипочем, не наблюдалось.
Жнец сам того не заметил, как погрузился в размышления. Он совершил за сегодняшний день два убийства, и для него это было так же легко, как для доцента прочитать лекцию. Это была его работа. Сомневался ли он в правильности выбора профессии? Было ли ему жаль убитой Ольги? Нет! И уж тем более он не сожалел, что взорвал Столярова. Тот был дрянь человек, мусор, который Жнец убрал, как счищают уродливые граффити со стеклянной кабины лифта. Но девушка, в чем она провинилась? Умом Жнец понимал, что Ольга случайно оказалась ни в чем не повинной жертвой, но он ее не жалел. Она всё равно была обречена в этом хищном городе. Прожила бы на полстолетия больше и превратилась бы в такой же человеческий мусор, как и Столяров.
Научилась бы лгать, предавать, изворачиваться и убивать не делом, так словом.
Жнецу не было жалко людей. Он презирал их. Но на душе было муторно. Ему надоело убивать, так иногда писателю надоедают сюжетные композиции, слова, строчки, идеи, и он берет в руки посох, надевает сапоги, отвергая всё, что создал ранее, и уходит из дома, подальше от самого себя.
Но несмотря на то что Жнец испытывал отвращение к собственной работе, он не собирался ее бросать. Он олицетворял себя с живым воплощением смерти, которая неумолимо просеивала людскую массу, выжигая весь мусор и отбросы.
Из размышлений Жнеца вырвало острое ощущение ужаса, навалившееся со всех сторон.
Он резко остановился и замер. Сейчас он находился в самом сердце пустынного парка. Свистел ветер, заблудившийся в костлявых кронах. Деревья размахивали ветвями, точно пытались предостеречь человека от непоправимого поступка. Жнец обернулся по сторонам. Пусто. Никого. Но ощущение ужаса не пропадало. Он повернулся назад, к дороге, чтобы продолжить путь, и обнаружил, что прямо перед ним стоит человек. Высокий, средних лет, черноволосый, со смазанным, расплывающимся лицом, точно размытым водой, и белесыми глазами, буравящими насквозь. Человек был одет в длинный до пят черный кожаный плащ с поднятым, прикрывающим горло воротником. Кожаные штаны и яркий красный шейный платок, выглядывающий из-под воротника плаща, удачно дополняли зловещий образ. Жнец еще успел удивиться: как здесь оказался этот человек — ведь только что никого не было? Пустынная аллея… А в следующую секунду лавина страха обрушилась на последнее прибежище рассудка в глубине мозга.
Человек в черном окинул Жнеца оценивающим взглядом с головы до ног, а потом заглянул ему в глаза. Жнец попытался отвести взгляд, чтобы не провалиться в эту белесую бездну, и в тот же миг увидел там страшную и реалистичную картину.
Он увидел с высоты, точно был орлом, парящим над грядущим полем битвы, два воинства, стоящих друг против друга на равнине, окруженной высокими холмами. Две армии, ждущие команды для атаки. Закованные в латы рыцари с опущенными забралами и пышными разноцветными плюмажами на шлемах восседали на лошадях, покрытых броней и с черными кожаными квадратами, закрывающими глаза. Всадники были вооружены длинными копьями и тяжелыми мечами, пока еще вложенными в ножны. Массивные геральдические щиты прикрывали тела рыцарей.
Их было немного — несколько сотен.
Основную массу обеих армий составляли пехотинцы: легковооруженные воины с короткими мечами, одетые в чешуйчатые панцири, — разменные фишки в любой войне. Круглые легкие щиты, прикрывавшие корпус, могли лишь предохранить их от случайных ударов, но уберечь от смерти, открывшей на поле в этот день выездной офис своей компании, не могли. Некоторые воины были вооружены алебардами, булавами и боевыми топорами явно трофейного происхождения.
Отдельными отрядами на холмах стояли арбалетчики. Им и предстояло начать этот бой.
Прокричал петух.
Жнец физически почувствовал, как впиваются в него глаза незнакомца…
Взвились в воздух стрелы, затмившие пасмурное небо. И стало темно над полем, которому предстояло сегодня быть обильно удобренным кровью и мертвой плотью.
И Жнец вдруг понял, что армия, стоявшая под флагами с изображением фигуры в черном балахоне с косой, принадлежала ему. А другая, что стояла напротив, и чьи арбалетные болты сейчас приближались, рассекая воздух, к его отрядам, принадлежала белесоглазому человеку.
Жнец приказал, и воины подчинились. Вскинулись вверх щиты, прикрывая хозяев от надвигающейся смертоносной тучи. Стрелы обрушились на ровные ряды воинов. Болты пробивали щиты, дробили руки, разваливали шлемы, под которыми лопались, точно перезрелые кокосовые плоды, головы. Но всё-таки армия выстояла.
Жнец приказал, и в небо поднялась ответная туча арбалетных болтов, которая пала на ряды противника. И в ту же минуту Жнец бросил рыцарскую конницу на врага. Железная лавина стремительно приближалась. И тут навстречу ей хлынул ответный поток стальной смерти. Две армии сшиблись в центре равнины. Раздался ужасающий лязг — оглушительный, закладывающий слух. Это тысячи мечей скрестились единовременно, высекая искры.
И пошла сеча.
Жнец стоял напротив человека в черном и не мог пошевелиться. Его взгляд сковывал движения, лишая свободы воли. Он раздирал его плоть, пытаясь ужом проникнуть внутрь. Но Жнец сопротивлялся. Он бросал всё новые полки на несокрушимую армаду воли белесоглазого…
Падали рыцари с коней, пронзенные копьями. Когда копья ломались, из ножен вырывались мечи и обрушивались на врага до глубоких зазубрин, до сломанных лезвий.
Пот катился по лбу Жнеца. Он еще стоял на ногах, но уже перестал их чувствовать, а незнакомец пядь за пядью продвигал свой взгляд в глубину его глаз, проникая в его сущность…
Лопались головы, разрубались латы, под которыми оказывалось хрупкое беззащитное тело. Падали мертвые пехотинцы, словно колосья ржи под раскаленной косой косаря.
А непорушенные ряды противника медленно продвигались вперед, тесня армию с флагом, на котором была изображена сама Смерть.
Жнец держался из последних сил. Он понимал, что белесоглазый, кем бы он ни был, победил и дальнейшее сопротивление бесполезно. Но он стоял, как металлический остов автомобиля, изъеденный насквозь ржой. Жнец стоял, дрожа всем телом, и чувствовал, как чужая воля проникает в него, как она проскальзывает под его телесную оболочку, просачивается куда-то вглубь, цепляет за душу и рвет ее изо всех сил.
Жнец попытался выкинуть чужой взгляд из себя. Взгляд, похожий на два луча лазера, уничтожающего Великую Китайскую стену. Но на это усилие он потратил последние крохи жизненной энергии и покачнулся. Ноги более не принадлежали ему, сознание метнулось к небу, и Жнец упал навзничь на кучу гнилых желто-красных листьев, непонятно каким образом оказавшихся за его спиной…
Глава 4.
1 2 3 4 5 6 7 8