-- Эй, отця!
Священник вздрогнул. И поник. Он не мог обернуться. Не мог
видеть Христа, стонущего в этих пустых глазах, Христа,
страдающего от гнойных ран и кровавого поноса, того Христа,
который не мог дольше жить. Невольно он потрогал свой рукав,
будто проверял, на месте ли траурная повязка. Смутно он
припомнил и другого Христа.
-- Эй, отця!
Послышался шум приближающегося поезда. Сзади кто-то
споткнулся. Священник оглянулся на бродягу. Тот зашатался.
Затем оступился и упал. Не размышляя ни секунды, священник
рванулся к нему, подхватил и подтащил к скамейке у стены.
-- Я католик,-- пробормотал несчастный.
Священник попытался успокоить его. Он осторожно положил
нищего на скамейку. В этот момент подошел поезд. Священник
быстро достал из бумажника доллар и сунул его бродяге в жилет.
Потом ему показалось, что так доллар может потеряться. Он
вытащил банкноту и запихнул ее поглубже в карман мокрых брюк.
Потом поднял свой портфель и вошел в двери поезда.
Священник сел в углу и притворился спящим. На конечной
остановке он сошел и пешком побрел в Фордгэмский университет.
Доллар, доставшийся бродяге, предназначался для поездки в
такси.
Войдя в зал для приезжих, священник вписал свое имя в
специальный журнал. Дэмьен Каррас. Потом проверил запись. Ему
показалось, что чего-то не хватает. Вспомнив, он приписал к
своему имени еще три слова: "член ордена иезуитов".
Каррас снял комнату в Уэйджель-Холле и уже через час
крепко спал.
На следующий день ему надо было идти на собрание
Американской ассоциации психиатров. Священник должен был
выступить с основным докладом на тему "Психологические аспекты
духовного развития". После собрания вместе с другими
психиатрами он пошел на вечеринку, но ушел оттуда рано. Ему еще
надо было зайти к матери.
Каррас подошел к полуобвалившемуся, построенному из
песчаника дому, расположенному в восточной части Манхэттена на
двадцать первой улице. Остановившись у лестницы, ведущей
наверх, он заметил играющих неподалеку детей. Неухоженные,
плохо одетые, бездомные дети. Ему вспомнились унижения, которые
приходилось терпеть, лишь бы не быть выселенными из дома.
Каррас поднялся по лестнице и с болью толкнул дверь будто
вскрывал незажившую рану. Приторно пахло гнилью Он вспомнил,
как ходил в гости к миссис Корелли в ее крошечную каморку с
восемнадцатью кошками, и ухватился за поручни. Неожиданно
резкая слабость овладела им. Он почувствовал свою вину. Нельзя
было оставлять ее одну.
Мать очень обрадовалась, увидев его. Даже вскрикнула от
радости. Расцеловала и бросилась на кухню варить кофе. Темные
волосы, узловатые, разбухшие вены на ногах. Дэмьен сидел на
кухне и слушал ее бесконечное щебетание. Он разглядывал
выцветшие обои и грязный пол, которые так часто всплывали в его
памяти. Жалкая лачуга! Помощь от конторы социального
обеспечения и несколько долларов в месяц от брата -- вот и все
доходы матери.
Мать села за стол. Заговорила о своих знакомых. В ее
разговоре до сих пор слышался акцент. Дэмьен пытался не
смотреть в ее полные грусти глаза. Он не должен был оставлять
ее одну. Дэмьен, правда, написал ей несколько писем. Но мать не
умела ни читать, ни писать по-английски. Тогда он починил ей
старый треснувший радиоприемник. У нее появился свой мирок,
полный новостей и сообщений о майоре Линдсее.
Дэмьен прошел в ванную. Пожелтевшие газеты, наклеенные на
треснувшие кафельные плитки. Проржавевшая раковина и ванна. Да,
в этом доме он впервые ощутил свое призвание. Здесь он понял
суть любви. Теперь любовь остыла. По ночам он чувствовал, как
она, остывшая, еще воет в его сердце, подобно осеннему
заблудившемуся ветру. Без четверти одиннадцать Каррас поцеловал
мать и, попрощавшись, обещал при первой же возможности
вернуться. Он ушел, а старый приемник все сообщал и сообщал ей
о происходящих в мире событиях...
Вернувшись в свою комнату в Уэйджель-Холле, Каррас еще раз
обдумал текст письма к архиепископу штата Мэриленд. Когда-то он
хорошо знал его. Священник просил перевести его в Нью-Йорк,
чтобы быть поближе к матери. Просил о должности учителя и об
освобождении от прежних обязанностей. При этом Каррас ссылался
на свою "непригодность" быть священником.
Мэрилендский архиепископ познакомился с ним во время
ежегодной инспекции в Джорджтаунском университете. Эта
процедура напоминала проверку в армии, когда генерал лично
выслушивает жалобы и просьбы подчиненных. Услышав просьбу быть
поближе к матери, архиепископ согласился и понимающе кивнул, но
когда дело дошло до "непригодности" в работе, он возразил.
Каррас настаивал на своем:
-- Видишь ли, Том, дело здесь даже не в психиатрии. Ты же
сам знаешь. Некоторые людские проблемы переиначивают всю их
жизнь и смысл жизни. Это просто ад, и не только секс играет
здесь роль, а прежде всего их вера. Я больше так не могу. Это
слишком. Я выхожу из игры. У меня появились свои проблемы,
вернее, сомнения.
-- А у кого их нет, Дэмьен?
Архиепископ был всегда очень занят, и у него не было
времени выпытывать у Карраса настоящие причины. Дэмьен был
благодарен ему за это. Он знал, что ответы его все равно
покажутся безумными: необходимость пожирать пищу, а затем ею же
и гадить. Вонючие носки. Юродивые дети. Он не мог упомянуть и о
газетной статье, в которой говорилось о молодом священнике,
стоявшем на автобусной остановке. О том, как незнакомые люди
облили его керосином и подожгли. Нет. Это слишком. Все это так
непонятно. И в то же время так реально! Молчание Бога тоже
корнями уходило в туман. В мире так много зла. И большая часть
его родилась из сомнений добрых и честных людей. Разумный Бог
должен покончить с этим. Он должен показаться людям. Должен
заговорить. Боже, дай нам знамение.
Воскрешение Лазаря ушло в далекое прошлое. Никто из живых
не слышал его смеха. Почему нет знамения?
Очень часто Дэмьену хотелось жить в одно время с Христом,
видеть его, дотрагиваться до него, смотреть ему в глаза. О,
мой Бог, дай мне увидеть тебя! Дай мне узнать тебя! Приди ко
мне хотя бы во сне!
Сильная тоска охватила его.
Каррас сидел за письменным столом и держал ручку.
Возможно, не время заставило архиепископа молчать. Видимо, он
понял, что вера и любовь нераздельны.
Архиепископ обещал рассмотреть просьбу Дэмьена, но до сих
пор пока ничего не сделал. Каррас написал письмо и пошел спать.
Он с трудом проснулся в пять часов утра и пошел в часовню
Уэйджель-Холла. Там Каррас достал гостию /ритуальный хлеб у
католиков/, вернулся в свою комнату и стал молиться.
"Et clamor meus ad te vemat",-- с болью шептал он. -- "Да
приблизился к тебе вопль мой..."
Сосредоточившись, Дэмьен поднял гостию со смутным
воспоминанием прежней радости. В этот момент он почувствовал на
себе пристальный взгляд, светящийся издалека и несущий в себе
давно потерянную любовь.
Священник разломил гостию над потиром.
-- В мире я оставляю тебя. Мое смирение я отдаю тебе. --
Дэмьен сунул гостию в рот и проглотил вместе с комком отчаяния,
застрявшим в горле.
Когда месса была окончена, Каррас тщательно вытер потир и
осторожно положил его в портфель. Затем быстро встал и пошел на
вокзал. Священник торопился на утренний поезд в Вашингтон и
уносил в своем черном чемоданчике боль и страдание.
Глава третья
Ранним утром одиннадцатого апреля Крис вызвала по телефону
своего врача в Лос-Анджелесе и попросила его
проконсультироваться у известного психиатра относительно
Реганы.
-- Что случилось?
Крис объяснила. На другой день после дня рождения она
вдруг заметила резкую перемену в поведении и настроении дочери.
Бессонница. Раздражительность. Приступы злости. Она
разбрасывала вещи. Кричала без причины. Не ела. Вдобавок ко
всему у нее появился избыток энергии. Она постоянно двигалась,
бегала, топала ногами, прыгала и ломала вещи. Совсем не
занималась уроками. Выдумала себе несуществующего друга. И
совершенно ненормальными способами привлекала к себе внимание.
-- Например? -- спросил врач.
Во-первых, этот стук. С тех пор, как Крис обследовала
чердак, она слышала стук еще пару раз. При этом Регана
находилась в своей комнате. Когда же Крис входила к ней, стук
прекращался. Во-вторых, Регана постоянно "теряла" вещи в
комнате: то платье, то зубную щетку, то книги, то туфли. Она
жаловалась, что кто-то "двигает" ее мебель. В довершение всего
утром после вечеринки в Белом доме Крис увидела, что Карл с
середины комнаты передвигает письменный стол в спальне Реганы
на прежнее место. Когда Крис спросила его, что он делает, он
повторил свои слова "кто-то шутит" и отказался от дальнейшего
обсуждения этого вопроса. Вскоре Регана пожаловалась матери,
что ночью, пока она спала, кто-то опять переставил всю ее
мебель.
После этого все подозрения Крис слились воедино. Стало
ясно, что все это делает сама Регана.
-- Ты имеешь в виду лунатизм? Она делает все это во сне?
-- Нет, Марк. Она делает это вполне сознательно. Чтобы
привлечь к себе внимание.
Крис рассказала и о трясущейся кровати. Это повторилось
еще дважды, и каждый раз Регана просилась спать вместе с
матерью.
-- Ну уж у этого может быть вполне реальная основа,--
предположил врач.
-- Нет, Марк, я не говорю, что кровать тряслась. Я
сказала, что она говорит, будто кровать трясется.
-- А ты уверена, что кровать не трясется?
-- Нет.
-- Возможно, это клонические судороги,-- пробормотал врач.
-- Что-что?
-- Температура есть?
-- Нет. Ну и что ты думаешь по этому поводу? -- спросила
Крис. -- Вести ее к психиатру?
-- Крис, ты говорила про уроки. Как у нее с математикой?
-- А почему ты спрашиваешь?
-- Ты мне не ответила,-- настаивал Марк.
-- Ужасно. То есть вдруг неожиданно стало очень плохо.
Марк замычал.
-- А почему ты об этом спрашиваешь?
-- Это один из признаков синдрома.
-- Какого синдрома?
-- Ничего серьезного. Но по телефону я не хочу строить
никаких догадок. У тебя ручка рядом.
Марк хотел посоветовать ей хорошего терапевта в
Вашингтоне.
-- Марк, а ты не мог бы приехать и осмотреть ее сам? --
Крис вспомнила про Джэми. Затянувшаяся инфекция. Врач прописал
новый универсальный антибиотик. Выдавая лекарство в аптеке,
фармацевт недоверчиво посмотрел на нее: "Не хочу тревожить вас,
мэм, но это... Видите ли, это совсем новое лекарство, и
некоторые врачи из штата Джорджия считают, что оно вызывает
апласстическую анемию в..." Джэми. Джэми умер. И с тех пор Крис
больше не доверяла врачам. Только Марку. Да и то не сразу, а по
истечении многих лет.
-- Марк, ну я прошу тебя,-- взмолилась она.
-- Нет, я не могу. Да ты не волнуйся. Это очень хороший
врач. Возьми ручку.
Молчание. Потом:
-- Ну ладно.
Крис записала фамилию.
-- Пусть осмотрит ее и позвонит мне,-- сказал врач. -- И
забудь о психиатре.
-- Ты уверен в этом?
Марк объяснил ей, что обычно все торопятся с выводами и
забывают простую вещь: болезнь тела очень часто начинается с
болезни мозга.
-- Что бы ты сказала,-- продолжал он,-- если была бы моим
врачом, да простит мне Бог, а я бы поведал тебе, что меня
мучают головные боли, ночные кошмары, тошнота, бессонница и
искры перед глазами. К тому же я постоянно ощущаю беспокойство
и неуверенность в работе. Ты бы, конечно, сказала, что я
нервнобольной!
-- Нашел кого спрашивать, Марк! Я-то уж знаю, что ты
сумасшедший!
-- А ведь это симптом опухоли в мозге, Крис. Проверь тело.
Это во-первых. А там будет видно.
Крис сразу же позвонила терапевту и договорилась о приеме.
Времени у нее было достаточно. Съемки закончились, по крайней
мере для нее. Бэрк Дэннингс продолжал работать со "вторым
составом", снимая второстепенные сцены.
Больница находилась в Арлингтоне. Доктора звали Самюэль
Кляйн. Пока Регана раздраженно ожидала в смотровой, Кляйн
усадил мать в своем кабинете и выслушал историю болезни Реганы.
Крис рассказала все. Врач кивал, изредка что-то записывая в
блокнот. Когда Крис упомянула трясущуюся кровать, доктор
нахмурился. Крис продолжала:
-- Марк насторожился, когда узнал, что у Реганы стало
плохо с математикой. Почему?
-- В смысле с уроками?
-- Да, но в особенности с математикой. Почему?
-- Давайте не торопиться, миссис Макнейл. Я должен сначала
осмотреть ее.
Врач извинился и вышел. Он полностью осмотрел Регану, взял
у нее анализы мочи и крови.
После этого Кляйн усадил Регану перед собой и беседовал с
ней, наблюдая за ее поведением. Затем он вернулся к Крис и
сразу принялся выписывать рецепт.
-- Похоже, у нее гиперкинетическое расстройство нервов.
-- Что?
-- Нервное расстройство. Так по крайней мере думаем мы.
Сейчас мы точно не знаем, что при этом происходит в организме,
но в таком возрасте это часто случается. Все симптомы налицо:
ее чрезвычайная активность, темперамент, плохие дела с
математикой.
-- Да-да, с математикой. Но при чем тут математика?
-- Она требует наибольшего сосредоточения. -- Кляйн вырвал
листок с рецептом из крошечного голубого блокнота и протянул
его Крис.
-- Вот вам рецепт на риталин.
-- На что?
-- Метилфенидат.
-- Понятно.
-- Будете давать по десять миллиграммов два раза в день. Я
советую принимать одну порцию в восемь часов утра, а вторую --
в два часа дня.
-- А что это? Транквилизатор?
-- Стимулятор.
-- Стимулятор? Да она сейчас и без этого...
-- Состояние девочки не совсем соответствует ее
поведению,-- объяснил Кляйн.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6