Но резня затихла, монгольские отряды ушли обратно на восток. Жители,
прятавшиеся в горах и болотах, постепенно возвратились к своим разрушенным
жилищам. Они снова раскопали засохшие оросительные канавки, выстроили из
жердей и глины мазанки. Богатые купцы стали служить у монголов сборщиками
налогов. Они вскоре построили себе нарядные дома и развели новые фруктовые
сады. Высокомерные длиннобородые имамы вычистили загаженные монголами
мечети. На высоких минаретах звонкоголосые азанчи снова пять раз в сутки
стали заливаться певучими голосами, призывая правоверных мусульман к
усердной молитве. По-прежнему недостаточно богомольных, не поспешивших на
их зов особые надзиратели избивали плетьми.
Когда в Сыгнаке внезапно появились монгольские царевичи с передовыми
конными отрядами, население города перепугалось. Правитель области,
Тангкут-хан, разослал джигитов ко всем окрестным ханам, срочно требуя
баранов, жеребят, кумыса и прочей еды для угощения знатных потомков
завоевателя Азии - Чингиз-хана, Население поставило несколько тысяч юрт
вдоль берега реки Сейхуна для размещения прибывающих с востока свирепых
победителей.
Глава шестая
НЕПОБЕДИМЫЙ ПОЛКОВОДЕЦ
Тумен Субудай-багатура примчался к Сыгнаку в туче пыли, покрывшей все
небо. Впереди скакала сотня разведчиков на рыжих поджарых конях. За ними
следовала сотня на молочно-белых конях. Далее ехал великий монгольский
полководец, не знавший поражений, одноглазый Субудай-багатур. Велика была
слава его: он победил кипчаков и урусутов в битве при реке Калке он
разрушил три китайских столицы. Он покорил двадцать народов.
Субудай сидел, согнувшись, на саврасом коне с длинным до земли черным
хвостом. Равномерно покачиваясь из стороны в сторону, конь бежал быстрой
иноходью.
Еще юношей Субудай-багатур был ранен в руку, меч рассек ему мышцы, и с
тех пор правая рука всегда была согнута. Другой удар поразил его лицо.
Правый глаз вытек, рубец шел через бровь и щеку, а левый, широко открытый,
сверлящим взглядом проникал, казалось, в тайные помыслы людей. Воины
называли его "барсом с разрубленной лапой". "Как раненый барс, вырвавшийся
из капкана, Субудай угадывает опасность и раскрывает хитрые уловки. С ним в
беду не попадешь!" Сам Чингиз-хан поручил Субудай-багатуру быть
воспитателем и военным советником молодого внука, Бату-хана, продолжателя
завоеваний деда.
На большой дороге за городом, под высоким тенистым карагачем, монголов
поджидала депутация знатнейших горожан Сыгнака - длиннобородые имамы, кадий
* и богатейшие купцы. Они приготовили на серебряных подносах угощение и
дорогие подарки - свертки шелковой ткани. Кругом теснилась тысячная толпа
любопытных. Депутация хотела пригласить прославленного полководца отдохнуть
в новом роскошном доме разбогатевшего купца, где имелся и персиковый сад, и
бассейн среди кустов цветущих роз, и баня с мраморными лежанками.
Когда промчались передовые сотни и Субудай-багатур поравнялся с
депутацией, имам выступил вперед и начал изысканную речь.
- О величайший из великих! Храбрейший из храбрых!.. Субудай круто
повернул коня, не взглянув ни на парчовые и бархатные халаты знатных
стариков, ни на подносы с шелком, сладостями и золотистыми дынями.
Послушный конь мерной иноходью помчал его на север, прочь от города, в
пустынную степь.
Субудая с трудом догнали на взмыленных конях вякиль и несколько знатных
ханов. Задыхаясь, они кричали наперебой:
- Постой!.. Не торопись!.. Гуюк-хан и правитель области, Тангкут-хан,
приказывают прибыть во дворец для важного совещания...
Субудай-багатур утвердительно покачивал головой, слушая приглашение, но
иноходец его продолжал бежать по степи так же равномерно, не убавляя шага.
Наконец Субудай прохрипел:
- Багатур не поедет!.. Багатур должен кормить золотого петуха.
Субудай-багатур тряхнул поводом, и саврасый, закусив удила, понесся
вперед. Растянувшийся по степи отряд монголов поскакал во весь дух, быстро
удаляясь от Сыгнака.
В открытой степи, близ реки Сейхуна, тумен остановился и, широко
рассыпавшись вдоль берега, разбил шумный лагерь. Высокие желтые верблюды
уже накануне привезли сюда разборные юрты. Рабы натаскали сухого камыша,
развели костры и варили в медных китайских котлах рис и жеребятину, ожидая
прибытия грозного вождя.
Судубай-багатур сошел с коня около приготовленной для него юрты с высокой
пикой, увенчанной рогами буйвола и конскими хвостами. Дверь юрты,
завешенная ковром, охранялась двумя угрюмыми часовыми. Тут же на привязи
визжали от нетерпения, чувствуя запах вареного мяса, два рыжих монгольских
волкодава.
Багатур вошел в юрту. Посредине тлели угли, на которых шипел китайский
бронзовый котел с мясной похлебкой.
Хмурый старый раб, с длинными до плеч, седыми космами и большой медной
серьгой в левом ухе, зазвенев цепью на ногах, подал синюю чашку. Здоровой
левой рукой Субудай-багатур взял из нее горсть проса. Дремавший,
нахохлившись, у решетчатой стенки золотистый петух с пышным хвостом встал,
важно сделал несколько шагов и остановился. Он был привязан за ногу тонкой
серебряной цепочкой.
Субудай-багатур насыпал перед петухом кучку проса. Птица, наклонив голову
набок, стояла, точно прислушиваясь. Потом стала лениво клевать, разбрасывая
зерна. Субудай, тоже наклонив голову, наблюдал, как петух выбирал зернышки,
и ждал, пока его любимец не захлопал крыльями и не прокричал свой
сигнальный призыв. В разных концах лагеря откликнулось несколько петухов.
- Маленькая птица, а подымает целое войско! - сказал Субудай-багатур и,
согнувшись, хромая, прошел на кошму позади костра, где были разостланы
пушистые собачьи шкуры.
Глава седьмая
ИМАМЫ В ЗАТРУДНЕНИИ
К высоким воротам дома правителя области Тангкут-хана подошли два важных
старика в красных полосатых шелковых халатах. Один держал на ладони румяное
яблоко, другой пышную белую розу. Эти подарки они несли с такой
торжественностью, точно в их руках были стеклянные чаши, до краев
наполненные драгоценным напитком.
Вслед за стариками, для большего почета, плелись с тоскливо скучающими
лицами двадцать тощих и голодных учеников. Белоснежные тюрбаны обоих
стариков, их длинные выхоленные бороды, озабоченность и важность их лиц -
все указывало, что они принадлежали к разряду священных имамов или ишанов,
посредников между обыкновенными грешными людьми и восседающим за
облаками на хрустальных небесах всемогущим аллахом.
Дозорным у ворот было запрещено впускать в сад кого бы то ни было. Имамы
попросили вызвать к ним главного векиля. Долго пришлось ждать, пока он
явился, озабоченный и взволнованный. Его тюрбан сдвинулся на затылок, и
векиль поминутно стряхивал пальцем пот со лба. Увидев пришедших, векиль
извинился, что заставил долго ждать почтенных служителей бога.
- Тангкут-хан приказал мне исполнять без возражении все желания
монгольских царевичей. А каждый царевич приехал во дворец со своими конями,
соколами, борзыми собаками и слугами. Всем надо найти место, всех
накормить, легко ли это? Зачем вы пожаловали, святые отцы?
Старейший имам сказал:
- Со дня приезда в Сыгнак знатных царевичей мы должны произносить их
имена в наших молитвах. Мы слышал:!, что готовится великий поход против
неверных,- да покарает их аллах! Мы должны молиться аллаху-да будет его имя
вознесено и прославлено! - чтобы поход был удачен, чтобы все царевичи
процветали и покрылись блеском славных подвигов!
Векиль вздохнул.
- Всего приехало одиннадцать царевичей, но самый главный и самый
беспокойный из них - хан Гуюк, сын великого кагана и наследник всего
монгольского царства. Он приказывает сперва одно, потом другое, рассылает
гонцов, кричит, топает ногами и костяной лопаточкой бьет по щекам каждого,
кто ему не угодит... А больше всего он путает. Говорят, что он будет
главным начальником войск. Разве крикливый гусь может повелевать соколами?
- Да сохранит нас аллах от этого! - воскликнули старики.- А мы слышали,
что во главе войск будет молодой хан Бату, сын погибшего Джучи-хана - да
будет благовонен и спит в мире прах его! Верно ли это?
- Один аллах все ведает!..- ответил векиль шепотом.- Говорят, Гуюк-хан и
Бату-хан готовы уже сейчас вырвать друг у друга глаза.
- О, какие времена!
- Бату-хан примчался в этот дворец, к своему брату Тангкут-хану, только с
пятью всадниками. Но тот нисколько не обрадовался его приезду. Оба брата
стали спорить, глаза их налились кровью. Бату-хан кричал: "Все крайние
западные области Священным Воителем Чингиз-ханом были завещаны мне. Только
из-за моей юности и моего отъезда в Китай на войну ты, Тангкут-хан,
управлял здесь... Теперь я сам хочу править моим улусом..." Тангкут-хан
отвечал: "Тебя здесь не было десять лет... Твои следы разметал ветер.
Теперь я здесь владыка... Отправляйся обратно в Китай!" - и Тангкут-хан
стал сзывать своих нукеров. Бату-хан закричал: "Ты кричишь, как гусь, а сам
дрожишь, как лягушка на болотной кочке. Ты не хочешь уступить добровольно,
так станешь моим слугой!" Уже нукеры сбегались со всех сторон с обнаженными
мечами. Бату-хан бросился к выходу, вскочил на коня и умчался неизвестно
куда...
Имамы воскликнули:
- За кого же нам молиться? Кто из этих двух ханов окажется главным?
- Что могу сказать я, маленькая мошка! - воскликнул векиль и скрылся за
воротами.
Оба имама покачали головами, спрятали розу и яблоко за пазуху и, приложив
палец к губам, молча посмотрели друг на друга.
- Благоразумие требует подождать и ни за кого из них не молиться! -
сказал один имам.
- Это неосторожно.
Споря о благоразумии и осторожности, оба имама направились обратно,
Глава восьмая
ЛОПАТКА ГУЮК-ХАНА
Внук Чингиз-хана Гуюк-хан - сын и наследник великого кагана всех монголов
Угедэя - внезапно покинул дворец правителя Сыгнака и поставил свой
малиновый шатер вдали от города, на холме в степи. Из шатра открывался вид
на долину, куда беспрерывно прибывали войска, которые располагались
отдельными куренями.
Вокруг шатра Гуюк-хана тесным кольцом стояло множество юрт. В них
помещалась его охрана: молодые, отборные телохранители, тургауды, из
знатных семейств степных феодалов. В кольце юрт стояли ханские кони. Их
тщательно оберегали и так завертывали в попоны, что были видны только
хвосты и уши. Это были редкие, драгоценные кони, которыми любил щеголять
Гуюк-хан во время облавных охот, когда от коней требуются особая быстрота и
ловкость.
Стараясь во всем подражать пышным порядкам, установленным его дедом
Чингиз-ханом, Гуюк поставил возле своего шатра высокое древко с черным
пятиугольным знаменем, на котором золотыми нитками был вышит всадник с
зверским лицом - бог войны Сульдэ, свирепый покровитель монгольских
походов.
По уверениям шаманов, бог Сульдэ незримо сопровождал в походах
Чингиз-хана и приносил ему потрясающие вселенную победы. Для этого бога за
Чингиз-ханом всюду следовал никогда не знавший седла молочно-белый жеребец
с черными глазами. Внук Чингиз-хана Гуюк-хан также держал около шатра
неоседланного белого жеребца, за которым неотступно ухаживали два шамана.
Перед малиновым шатром горели два неугасаемых костра. Шаманы, увешанные
погремушками, с войлочными куклами на поясе, ходили, приплясывая, вокруг
огней и похлопывали в большие бубны.
Четыре монгола медленно поднялись на холм. Они шли, наклонившись вперед,
широко расставляя кривые ноги, держа стрелу за спиной. Подойдя к кострам,
они покорно предоставили себя шаманам. Выкрикивая молитвы, шаманы обкурили
их священным дымом - чтобы вместе с дымом улетели злые желания и преступные
мысли. У входа в шатер два тургауда скрестили копья и, присев, наблюдали,
чтобы входившие осторожно приподымали стрелой занавеску и не касались ногой
порога,- это могло вызвать великий гнев неба: заоблачный грозный бог
поразил бы тогда хозяина шатра сверкающей молнией и ударами грома.
Четыре воина поочередно переступили через скрещенные копья. Они
повалились на колени и коснулись подбородками разостланного белого войлока.
- Будь славен, победоносен и многолетен, великий! - воскликнули они.
- Ближе ко мне! - послышался ответ.
Воины на коленях проползли вперед и выпрямились. На низком широком троне,
украшенном узорами из золота и кости, сидел, подобрав ноги, пухлый, с
большим животом юноша. На его оранжевой шапке трепетал пучок белых пушистых
перьев священной цапли - знак царевича из рода Чингиз-хана. Юноша был в
затканной золотыми драконами малиновой шелковой безрукавке, в красных
сафьяновых туфлях на высоких изогнутых каблуках. Рядом на троне лежали:
справа - знак власти, металлическая с золотой насечкой булава, слева -
длинная лопатка из бивня слона.
Хан Гуюк всматривался узкими глазами в лица четырех монголов.
- Вы опять пришли с голыми, как у гуся, лапами? Где же его пояс? Где его
шапка? Где его рубиновые пуговицы?..
Хан схватил костяную лопатку и стал колотить монголов по щекам. Они
стояли с каменными лицами, неподвижные и коренастые; казалось, при каждом
ударе головы их уходили глубже в широкие плечи,
- Прости нас, владыка мира! - воскликнули они хором и снова повалились
лицом на войлок.
- Говори ты первый, Мункэ-Сал! Ты самый разумный из всех.
- Сейчас расскажу, мой хан! Мы узнали, что протянувший руку к далекой
звезде Бату-хан, покинув Субудай-багатура, прискакал в Сыгнак с пятью
нукерами...
- Он поссорился с Субудай-багатуром?
- Этого я не слышал...
- Вот когда нельзя было зевать! Почему вы не захватили его?
- Он примчался прямо к брату, Тангкут-хану, во дворец. Они оба громко
спорили, они ужасно кричали. Тангкут-хан стал звать нукеров:
1 2 3 4 5 6 7 8 9