Он выбрал последнее. Наверняка она _г_д_е_-_т_о_ была, и
естественно было исследовать длинную равнину, поскольку гулять по горячему
черному шоссе ему запрещали. Его тетка всегда прибывала на аэромобиле
оттуда, пересекая равнину, и пока он не представлял себе ее
местожительство в пространстве, да и не желал его посещать, это прибавило
логики его решению.
Вооруженный увесистой ДЗЛ он отправился в путь и зашагал по
удивительным полям, мимо извилистых потоков и перелесков. Представший
перед ним мир оказался обширнее, чем он предвкушал, но Атон перекладывал
тяжелую книгу из руки в руку, иногда отдыхал, приказывал ногам не
страшиться немыслимых расстояний и, наконец, оказался у границы
Восемьдесят-Первых.
Там он встретил не нимфу, которую искал, а мальчиков-близнецов своего
возраста, Лешу и Леню, и их младшую сестренку Любу. Так завязалась дружба,
длившаяся ровно семь лет.
- Смотрите, у него хвея! - закричал Леша, заметив целеустремленного
путника.
Дети Восемьдесят-Первых окружили Атона, который отреагировал на
интерес к его знаку отличия со снисходительной хмуростью.
- А почему у вас нет? - спросил он.
Леня замялся:
- Я пробовал. Она умерла.
- А где ты взял свою? - задал вопрос Леша.
Атон объяснил, что красивая лесная женщина подарила ему цветок на
день рождения и что теперь он ее ищет.
- Ну, и врать ты мастер! - завистливо произнес Леня. - А ты можешь
сделать бомбу?
- Мы делаем бомбу! - воскликнула маленькая Люба.
Леня хлопнул ее по голой спине.
- Без девчонок, - произнес он. - Это мужское дело.
- Ага, - сказал Леша.
- Ага, - отозвался Атон, хотя бомба была ему неинтересна. - Только
мне нужно безопасное место для книги. В ней Словесная Земля [Атон на слух
воспринял фамилию Wordsworth как Words-Earth].
- Это вроде багрового песка? - поинтересовался Леша. - Может,
использовать ее для бомбы?
- Нет! Словесная Земля - поэт. Он пишет в рифму о теплом пепле. "О
радость! В нашем пепле..."
- Кому это надо? - сказал Леня. - _Н_а_с_т_о_я_щ_и_е_ мужчины делают
бомбы.
Затем они спрятались втроем в укрытии близнецов - скрытой в густом
кустарнике землянке возле загона для свиней. Они мастерили бомбу из камней
и разноцветного песка. Леня слышал, что смесь серы (которую они узнавали
по желтому цвету) и калийной соли взрывается, если бросить ее достаточно
сильно. Но почему-то смесь не взрывалась.
- Наверняка из-за соли, - сказал Леня. - Это обычный белый песок. А
нам нужна _н_а_с_т_о_я_щ_а_я_ соль.
Люба, вертевшаяся возле землянки, не упустила благоприятного случая.
- Я могу достать!
Вскоре она вернулась с солонкой, которую стащила из кухни, но не
отдавала ее мальчикам до тех пор, пока они не пообещали принять ее в игру.
Оставшуюся часть дня она приставала к Атону, порой вызывая у него
отвращение. Она была в грязи с ног до головы, а ее длинные черные косы все
время лезли в бомбу.

ДВА
Прошли годы. Началось обучение. Атон узнал об истории и обычаях своей
планеты и о великой Династии Пятых. Он научился читать на трудном древнем
языке и с изумлением пробирался сквозь огромный текст ДЗЛ. Считал он
теперь куда дальше, чем до десяти, и производил с числами разные действия.
Он знал К-шкалу температур и $-шкалу времени. Он начал долгое ученичество
в хвееведении.
Свое свободное время, теперь более редкое, Атон проводил, в основном,
на хуторе Восемьдесят-Первых. Мальчишки бросили заниматься бомбой и
перешли к другим затеям. Лешу и Леню не обязывали получать объем знаний,
требуемый от сына Пятого, и учеба у них шла гораздо легче. Люба никогда не
отказывалась от своей привязанности к Атону. Близнецы же то и дело его
дразнили "Поцелуй ее, и она принесет соли. _К_р_е_п_к_о_й_ соли". Но он
воспринимал Любу как сестру, которой у него никогда не было, и
довольствовался тем, что дергал ее за косы, достаточно сильно, впрочем,
чтобы она вела себя как следует. А время неуловимо воздействовало на всех.
Выращивание нежных зеленых цветов представляло собой сложное дело:
смесь науки, искусства и характера. Вскоре стало очевидно, что у Атона к
этому призвание. Растения, за которыми он ухаживал, были крупнее и
красивее остальных, а его опытные участки цвели вовсю. Будущее хвеевода
казалось ему гарантированным.
Был и другой варианта профессия механика. Атон научился управлять
аэромобилем Пятых, точно определяя координаты планеты на географическом
нониусе машины. Локационная сетка была размечена в стандартных единицах
для восточного склонения и нордовой разности широт с наложенной нониусной
шкалой, выводящей из фокуса все, кроме правильного показания. Здесь Атон
столкнулся с безмерными трудностями. Ему, похоже, не хватало тяги к
механике, по крайней мере, в таком возрасте. "Только не ходи на Флот, -
предупреждал домашний учитель. - Там из тебя обязательно сделают
машиниста. У них жуткая способность выбирать для работы совершенно не тех
людей". Но, освоив технику, Атон начал уважать ее. Что-то радостное было в
мгновенном фокусировании после нескончаемых попыток.
"Вероятно, - думал он, - красоту фокусирования можно оценить только
п_о_т_о_м_у_, что она возникает после борьбы".
Одно продолжало затуманивать выбор судьбы: не покидающий его образ
лесной нимфы. Пока оставалась эта тайна, Атон не мог верить в себя вполне.
Когда он, обливаясь потом под жарким солнцем, работал в поле на прополке
сорняков (он думал, что это крелль, хотя крелль намного опаснее),
прерванная песня звучала в его голове - настойчивая и мучительная. Откуда
пришла нимфа? Зачем? Что она хотела от маленького мальчика?
Постепенно возраст смазал воспоминание. Оставалось лишь ядро
неудовлетворения, придававшее Атону чуть неуравновешенности и заставлявшее
гадать, правда ли, что жизнь в роли хвеевода - лучшая из возможных? Однако
что еще могло быть?
Ему исполнилось четырнадцать лет. Он пересаживал саженцы хвей возле
границы усадьбы, когда издали послышалась знакомая мелодия. Руки у него
задрожали. Неужели она... неужели она вернулась наконец на поляну?
Он оставил цветы и то бегом, то сдерживая себя последовал за
волшебным звуком. Возбуждение бурлило в нем, пока он кружил по лесу у
заброшенного колодца. Неужели это нимфа? Неужели она зовет его?
Атон пришел на поляну, не изменившуюся, если верить его памяти, за
семь лет. Нимфа была там! Она была там, она сидела и пела; ее легкие
пальцы перебирали струны маленького инструмента - иномирянской
шестиструнной лютни - которая звучала воистину завораживающе. Прежний
образ в душе Атона побледнел перед действительностью. Лес, поляна, даже
воздух вокруг были прекрасны.
Он стоял на краю поляны, впитывая ее присутствие. Казалось, лишь
мгновение прошло с тех пор, как он стоял здесь впервые; время одинокой
мечты - мгновение и вечность. Она не изменилась - он же повзрослел на семь
лет. И теперь он видел не только то, что видел семилетним ребенком.
На ней было полупрозрачное в лучах солнца светло-зеленое платье со
шнуровкой на лифе - на Хвее таких не носили. Ее лицо, бледное и чистое,
обрамляли великолепные волосы - поток темно-красного и иссиня-черного в
обворожительном союзе. В фигуре была изящная цельность - не чувственная,
не хрупкая. Ее внешность являла собой соединение противоположностей, о
поиске которого Атон никогда сознательно не думал. Огонь и вода, обычные
враги, совмещались здесь в резком фокусе, наподобие пересечения шкал
нониуса.
Атон стоял словно в трансе и в восторге от этого зрелища забыл о
времени и о себе.
Нимфа, как и раньше, заметила его и оборвала песню.
- Атон, Атон, иди ко мне!
Она его узнала? Подросток стоял перед прекрасной женщиной смущенный,
зардевшийся от первых неловких мужских побуждений. Она была желанием
мужчины, ее присутствие делало его большим и грубым, Атон ощущал на своих
ладонях землю, а на рубахе - пот. Он не мог остаться, он не мог уйти.
- Четырнадцать, - сказала она, вкладывая в это слово некое
волшебство. - Четырнадцать. Ты уже выше меня. - Она поднялась, распускаясь
как цветок, чтобы подтвердить, что это правда. - И носишь мою хвею, -
продолжала она, протягивая руку к его волосам. Цветок лег на ее ладонь,
зеленые лепестки были темнее платья. - Ты подаришь ее мне, Атон?
Он молча таращил глаза, не в силах воспринять вопрос.
- Еще рано, слишком рано, - сказала она. - Я не возьму ее, Атон. Не
сейчас. - Она заметила его обветренные пустые руки. - А где же твоя книга?
- Я работал в поле...
- Ах, да, - подхватила она, покачивая в руках хвею. - Тебе два раза
по семь, и ты теперь хвеевод. А помнишь ли ты...
- "Указания на бессмертие" Вильяма Вордсворта, - выпалил он,
пораженный своим громким голосом.
Она схватила его за руку, сжала ее.
- Не забывай никогда, Атон, как чудно быть ребенком. В тебе есть та
бессмертная частица света, тот луч солнца, в честь которого тебя назвали.
Ты должен лелеять эту искру и никогда не давать ей погаснуть, независимо
от своего возраста.
- Да, - сказал он, не в силах сказать ничего больше.
Нимфа поднесла хвею к щеке.
- Скажи мне, скажи снова, Атон, - разве я не прекрасна?
Он заглянул в черно-зеленую глубину ее глаз и растерялся.
- Да, - сказал он. - Лесной пожар и тихий омут. Ты топишь меня в
огне...
Ее смех был отзвуком горящих свечей и лесных потоков.
- Неужели я так опасна?
"Неотразимое создание, - подумал он. - Ты играешь мной, а я
беспомощен".
Подойдя к нему вплотную, нимфа подняла руки, чтобы поправить хвею в
его волосах. Легкий запах ее тела одурманил его. Она - вневременна, она -
совершенство.
- Ты не нашел ни одной женщины, которая сравнилась бы со мной, -
проговорила она.
Спорить было бесполезно: даже ее тщеславие восхитительно. Ни одна
смертная не могла соперничать с ее великолепием.
- Ты не должен меня забывать, - сказала она. - Я поцелую тебя еще
раз.
Атон стоял, опустив руки, прикованный к земле, побаиваясь, что если
пошевелит хоть одним мускулом, то упадет. Лесная женщина взяла его
холодными пальцами за локти; слабое прикосновение вызвало в нем дрожь - от
напряженных плеч до сжатых кулаков. Она потянулась губами, приводя его в
радостный восторг. Поцелуй: желание и досада захлестнули его душу.
Тончайшая паутина опутала все его тело. Лишь голос сохранил свою
волю.
- Завтра ты опять исчезнешь, - услышал он собственные слова.
Она отпустила его.
- Иди, иди же. Когда найдешь меня снова, ты будешь готов.
- Но я даже не знаю твоего имени.
Нимфа махнула рукой, и ватные ноги развернули его и увели с поляны.

То, что до сих пор занимало лишь праздное воображение, ныне стало
крайне необходимым. Умонастроение Атона изменилось. И если до пробуждения
лесной нимфой он интересовался женщинами лишь умозрительно, то теперь
обдумывал программу самообразования, которая вывела бы его за пределы,
определяемые учителем. Он сажал хвеи, поглощенный своими мыслями -
растения все равно цвели вовсю - и обдумывал пути и средства.
Атон с нетерпением дождался приближения сумерек и поспешил по
знакомой тропинке на хутор Восемьдесят-Первых. Тропа густо заросла дикими
цветами, напоминая о редких посещениях хутора. Когда он в последний раз
смеялся и возился с непохожими близнецами Лешей и Леней? Когда ловил в
игре маленькую Любу, сознавая свою мужскую пристрастность? Детские игры
отошли в сторону, возникли статусные барьеры. Разве не приходил он во
времена неудовлетворенности и тысячи вопросов, чтобы обсуждать их с
друзьями и составлять всевозможные планы? Близнецы были искушеннее его.
Мужские разговоры с ними снимали отчужденность и сомнения. Старая дружба
ослабляла невыразимое волнение, которое он испытывал.
Из темноты вырос дом Восемьдесят-Первых: узкие прямоугольники света
за закрытыми ставнями. Атон обогнул свинарник; его появление вызвало
безразличное хрюканье. Теплый животный запах щекотал ноздри. Он обошел дом
и постучал в окно близнецов условным стуком.
Ответа не последовало. Он сунул палец за ставни, чуть приоткрыл их и
заглянул внутрь. Комната была пуста.
В тщетном гневе он ударил кулаком по стене. Где они? Как они смели
уйти, если он хотел с ними поговорить? Зная, что ведет себя неразумно и
высокомерно, Атон рассердился еще больше. Он прекрасно знал, что в жизни
мальчишек были, кроме него, и другие интересы, к тому же с его последнего
посещения прошли месяцы, но эти бесспорные истины лишь раздражали. Что
делать?
Вдруг ставни на окне слегка разошлись, яркий свет упал на кусты и
протянулся лучом в вечернее небо. Атон поспешил к окну, но тут же
остановился. Это мог быть кто-нибудь из родителей. Они, вероятно, лучше
сознавали разницу в статусе Династий и не хотели неприятностей от
могущественного Аврелия, не одобрявшего дружбу детей. Атон ждал, затаив
дыхание. Высунулась голова: черные, как смоль, контуры, неразличимые
черты. На подоконник упала длинная коса с желтым бантом.
- Люба!
Она повернула голову, всматриваясь в темноту.
- Это ты, Атон?
Он нырнул в льющийся свет, схватил косу и резко дернул.
- Ой, - преувеличенно вскрикнула она. Она схватила его за руку и
разжала пальцы. - Ясное дело - Атон. Без труда узнаю нашего слюнтяя.
Он встал, чтобы заглянуть ей прямо в лицо:
- Это я-то слюнтяй?
Ее лицо было совсем близко. Спокойные глаза с черными от тени
зрачками смотрели с неожиданной глубиной.
- Потому что слюнявишь мои волосы...
Атон не заметил игры слов. Пытаясь подавить смущение, он потянулся
вперед и коснулся губами ее губ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31