— Я не...
— Одевайся.
Она прошла к стулу и начала одеваться. Не обращая на нее внимания, я надел ботинки и застегнул рубашку. Теперь она оделась еще быстрее и четче. Потом повернулась ко мне. Похоже, она подыскивала нужные слова.
Я вынул двадцатку и протянул ей. Она покачала головой и сделала шаг назад. Я пожал плечами и положил деньги на изголовье кровати.
— Они останутся у тебя, — сказала она.
— Как хочешь.
— Мне они не нужны.
Она достала сигарету, но спичка никак не хотела зажигаться. Я встал с кровати и, чиркнув спичкой, предложил ей прикурить. Она боялась подойти ко мне, я уловил этот страх и улыбнулся, и она почувствовала себя чуть свободнее. Она глубоко затянулась и, выдохнув, выпустила дым.
— Ты хочешь поговорить.
— Да, верно.
— Ты, значит, снял меня, чтобы поговорить. О Робин.
— Верно.
Она немного поразмыслила.
— Ты не убивал Робин.
— Нет.
— И другую тоже — ты так сказал, Дуг... Послушай, до сих пор я звала тебя Дугом. Я, конечно, знала, что тебя зовут по-другому. Никто не говорит девушке своего настоящего имени. Но ведь как-то человека звать нужно, верно?
— Конечно.
— Как мне тебя называть? Александр?
— Просто Алекс.
— Алекс. Мне нравится. Алекс. — Некоторое время она смаковала имя, потом сказала: — Если ты не убивал Робин, тогда кто ее убил?
— Я и пытаюсь это узнать.
— Но ты ведь пошел с ней той ночью, ведь так? В «Максфилд»?
Я познакомил ее с краткой версией событий, происходивших в ту ночь и на следующее утро. Я рассказал ей, как ко мне вернулась память, как я со всей ясностью понял, что нож сжимала чужая рука, как другой человек сделал так, чтобы вина пала на меня. Она вслушивалась в каждое слово, не спуская глаз с моего лица.
Когда я закончил говорить, мы довольно долго стояли в этой маленькой комнате и глядели друг на друга.
Она в конце концов произнесла:
— Знаешь, это, наверное, безумие, но я тебе верю.
До сих пор ни один человек не сказал этого.
На Восьмой авеню мы поймали такси. Она сказала, что в гостинице нам оставаться нельзя, что это небезопасно.
— Есть одно место, там безопасно. Господи, я, наверное, сошла с ума. У меня квартира на Восемьдесят девятой улице, я никогда и никого туда не вожу.
И вот мы ушли из отеля и взяли машину. Я сел так, чтобы водитель не видел в зеркале моего лица. Она назвала ему адрес, и он принял нас за солдата и шлюху, которым нужно добраться до постели. Мы сидели, храня гробовое молчание, пока таксист не высадил нас на Восемьдесят девятой улице, между Коламбус-авеню и Амстердам-авеню.
Когда он уехал, получив с нас положенную плату и чаевые, она взяла меня под руку.
— Нужно пройти еще квартал в сторону парка. Если потом он вдруг и вспомнит твое лицо, то все равно не сможет назвать точного адреса.
Об этом я не подумал.
Мы прошли к дому, где она жила, — здание из коричневого кирпича в ряду других таких же. Ее квартира находилась на четвертом этаже. Мы поднялись по лестнице, и она ключом открыла дверь. Когда мы вошли внутрь, она заперла дверь и закрыла ее на дополнительный запор — стальной засов уходил в плиту в полу и припирал дверь.
— Я не пью, поэтому спиртного у меня тут нет. Могу предложить кофе.
— Не беспокойся.
— Нет, я приготовлю кофе. Садись, я сейчас.
Она ушла на кухню, и я услышал, как потекла вода. Я стал осматриваться в гостиной. Мебель была старая, ковер потертый, но в целом комната выглядела уютной. Я подошел к окну. За ним была глухая стена вентиляционной шахты, но я все равно задернул штору.
— Вода кипит, — сказала она. — У меня только растворимый, надеюсь, ты не против.
— Я пью растворимый.
— Молоко, сахар?
— Просто черный.
— Ты как я. Только я еще всегда кладу кубик льда, так быстрее остывает. Хочешь, положу тебе лед?
— Давай, попробую.
С чашками черного кофе мы уселись на диване. Она поджала под себя тонкие ноги, и я на мгновение подумал, что у меня дежа-вю. Через минуту я понял, в чем дело: два дня назад точно в такой же позе сидела Линда.
Она сказала:
— Я живу здесь уже почти три года. До сих пор я никого сюда не приводила. Даже когда был весь этот шмон и в гостиницы не пускали вообще никого, даже тех девушек, которых они хорошо знают. Я всегда смогу найти другую гостиницу, куда меня пустят, например на Двадцать третьей. А если нет, я лучше пропущу ночь, но сюда клиентов приводить ни за что не стану.
— Я польщен.
— Ты — другое дело. Сам знаешь, тебе опасно находиться рядом с Таймс-сквер. По-моему, ты здорово придумал с формой, но даже так тебя рано или поздно узнают. А здесь тебя не знает никто. Кроме меня.
Я зажег нам сигареты.
— Если копы тебя поймают, считай, ты покойник.
— Знаю.
— Я бы с радостью сказала тебе, что видела, как кто-то пошел за вами с Робин к «Максфилду». Но я даже не видела, как ты с ней разговаривал. Я была с клиентом.
— Ты говорила.
— Слушай, в тот момент я в любом случае не сказала бы ничего другого. Чтобы не связываться, понимаешь?
Она отхлебнула кофе.
— У тебя есть идеи насчет того, кто это сделал? Кого ты подозреваешь?
— Да так, ерунда.
— Расскажи.
Я рассказал. На этот раз я выдал ей полную версию без сокращений, от начала и до конца. Она была первым человеком, который выслушал историю целиком, и, закончив рассказ, я почувствовал себя лучше. Более внимательного слушателя трудно было себе пожелать. Она не пропускала ни одного слова, кивала, давая понять, что успевает за мной, останавливая меня то и дело, когда хотела что-то для себя прояснить. Линда вызвала у нее отвращение, Макьюэн ее напугал, а задача найти настоящего убийцу, видимо, заинтересовала ее.
Мой план подобрать девушку и задать ей вопросы показался ей неудачным.
— Никто тебе ничего не расскажет, — сказала она. — Просто убегут.
— Ты не убежала.
— Слушай, я уже сказала тебе, я — сумасшедшая. — Она задумалась. — Просто я решила поверить тебе.
— Я тоже верю тебе.
— Это необязательно. Что я-то могу тебе сделать?
— Позвонить в полицию.
— Я? — Она засмеялась. Потом подняла два пальца, сложенные вместе: — Мы с полицией не совсем в таких отношениях.
— Даже если так.
— Мне не хотелось тебе говорить, такими вещами не хвастаются, но меня арестовывали. Я сидела в тюрьме. И не один раз.
— Наверное, это было не очень приятно.
— Не очень приятно! Знаешь центр временного содержания? В Гринвиче?
— Знаю.
Она отвела глаза.
— Не нужно было тебе говорить. И так ты обо мне невысокого мнения.
— Я был за решеткой всего один раз, но зато гораздо дольше, чем ты.
— Это не одно и то же.
— Может быть, в чем-то. Мне кажется, Джеки, я тебя понимаю лучше, чем ты думаешь. Тебе не нужно волноваться из-за того, что ты говоришь мне.
Долгое молчание. Потом:
— Есть кое-что и похуже.
— Да?
— Впрочем, ты, наверное, уже догадался. Я еще и поэтому не могу все время сидеть в гостинице — мне нужно приходить сюда.
Ее глаза бегали, и она нервно втягивала носом воздух. Я знал, о чем идет речь.
— Видел мои руки?
— Конечно.
— Значит, ты знаешь.
— Конечно. Ты колешься.
— Да.
— И что?
Молчание затянулось. Потом:
— Мне нужно принять дозу. Я не хочу, чтобы ты видел меня. Тебя стошнит.
— Не стошнит.
— Да нет, не в том смысле, просто, если ты это увидишь, я не буду тебе нравиться. Я уйду в другую комнату.
— Ладно.
— Алекс...
— Что?
— Я сейчас.
— Ладно.
— Ты будешь здесь? Не уйдешь? Мне кажется, я смогу помочь тебе. Ну то есть помочь найти того, кто это сделал. Не уйдешь?
— Куда мне идти?
— Не знаю. Уйдешь и все.
— Никуда я не уйду.
— Хорошо.
Тыльной стороной ладони она терла себе глаза. Затем встала и быстро вышла из комнаты.
— Я сейчас вернусь, Алекс. Это займет не больше минуты, я сейчас вернусь.
Глава 18
Когда она вернулась, перемена была разительная. И дело было не в одних только расширенных зрачках. Ее лицо, нервное и оживленное до того, как она укололась, выглядело теперь совершенно бесстрастным. Она передвигалась медленно, как будто на ватных ногах, плечи обвисли. Она села на диван, вытянула ноги и сказала:
— Слишком светло, слишком светло.
Я прошел и выключил все лампы.
Немного спустя она сказала:
— Я продержалась целый год. Не работала. Со мной был один человек. Он жил в Скарсдейле. Знаешь, где это?
— Да.
— Я там никогда не была. Там хорошо?
— Да.
— Он был женат. Он оплачивал мне квартиру и давал мне деньги, а я ни с кем больше не встречалась. Мы виделись днем, а иногда он оставался на ночь.
Она закрыла глаза. Ее сигарета догорела до фильтра, я осторожно вынул ее из ослабевших пальцев и затушил. Потом она открыла глаза и взглянула на меня.
— Мы любили друг друга, — сказала она.
Ее голос звучал очень мягко, она говорила медленно, ровно. Только губы шевелились. Перед тем она жестикулировала во время разговора, теперь руки неподвижно лежали на коленях.
— Час тут, час там. А летом он всегда уезжал с женой в Европу, на два месяца. Детей он отправлял в лагерь в Новой Англии, а сам с женой уезжал в Европу, так каждое лето. В то лето, когда мы встречались, он собирался оплатить мне путешествие. Он хотел дать мне денег, чтобы я купила себе новые шмотки, и отправить меня в Пуэрто-Рико. Сказал, что оплатит гостиницу, билет, понимаешь?
— Да.
— Я этого очень ждала, Алекс. Ты сам из Нью-Йорка?
— Нет.
— А откуда?
— Из Огайо.
— Там хорошо?
— Обычно.
— Понятно. А я родилась в Нью-Йорке и никогда нигде не была. Всю жизнь здесь, в Нью-Йорке. Поэтому я ждала этой поездки. Начала ходить по магазинам и покупать вещи, а потом этот человек признался, что его дела идут не так уж хорошо и такое путешествие он не потянет. Сказал, что даст мне немного денег, но на поездку этого не хватит.
Она снова закрыла глаза. Я докурил сигарету до половины, когда она, по-прежнему не открывая глаз, сказала:
— Он, как и раньше, мог отправить детей в лагерь и отвезти жену в Европу, но не смог потянуть для меня поездку. Понимаешь?
— Понимаю.
— Мне было очень обидно, Алекс, и когда он вернулся из Европы, меня уже не было в том месте. Я снова начала работать, водить клиентов, и снова начала колоться, и перестала любить его, и когда он вернулся, меня уже там не было.
Она снова замолчала. Я посмотрел на нее, и мне захотелось коснуться ее лица.
Она сказала:
— Человеку нужна опора, вот в чем дело. То, что держит его на плаву.
Она открыла глаза.
— Я говорю тебе то, о чем никогда и никому не говорила. Алекс, как получилось, что ты выбрал именно меня?
— Мне нужно было узнать, как...
— Нет-нет-нет. Я видела тебя на улице. Ты ходил взад-вперед, взад-вперед. Сегодня на улице было полно девушек. Почему ты выбрал меня?
— Ты была самая красивая.
Она распахнула глаза и слегка повернулась ко мне. Наверное, правда заразительна; я не собирался ей говорить, не хотел признаваться в этом даже себе, но все получилось само собой. Она очень внимательно посмотрела мне в глаза.
— Ты очень хороший, Алекс.
Я растерянно взглянул на нее.
— Да, Алекс, — очень мягко сказала она, отвечая на вопрос, который не был задан. — Мне очень хочется этого.
И я поцеловал ее.
* * *
Она целовалась жадно, самозабвенно, как влюбленная школьница в припаркованной машине. Ее губы были влажными и горячими, ее руки крепко обвивали мою шею. Ее губы были мягкими и сладкими, и я проводил пальцами по ее шее и гладил ее, как испуганного котенка.
Шатаясь, как пьяные, мы пошли в ее маленькую спальню и снова в дверях остановились и стали целоваться. Она вздохнула и пробормотала мое имя. Не зажигая свет, мы вошли в спальню и разделись. Она сняла покрывало, и мы легли на кровать.
— Не сразу, но мы все-таки добрались до постели. Кто мог подумать?
— Тсс...
— Алекс...
Мы поцеловались, она прижалась ко мне, и я ощутил ее невероятную мягкость. Каждый сантиметр ее тела был мягким и гладким. Я не мог от нее оторваться. Я трогал ее грудь, живот, спину, ноги. Мне нравилось, какие они на ощупь.
Она лежала совсем тихо, закрыв глаза, тело расслаблено в сладкой истоме героина, а я тем временем «пел гимны» всем прелестям ее плоти. Я гладил ее и целовал ее, и наконец ее тело стало сладко подрагивать, дыхание установилось в такт этим движениям. Она стала тихонько постанывать, тоненько, еле слышно. Я перестал думать, я полностью растворился в ее запахе, вкусе, близости. И наконец она сказала, неожиданно настойчиво:
— Ну же, милый, иди ко мне.
Я лег сверху на ее маленькое мягкое тело, ее рука обхватила и направила меня. Она билась подо мной изо всех сил в сладкой агонии. И причиной этому был я. Я услышал ее крик и почувствовал ее дрожь, а потом сам растаял внутри нее в неизъяснимом блаженстве.
* * *
Она вернулась из ванной. Я не шевелился и не открывал глаз. Она забралась в кровать рядом со мной и сказала:
— Тебе не нужно беспокоиться, я не больна.
— Я и не беспокоюсь.
— А зря.
— Нет.
— У меня три раза был триппер. Не повезло.
Ее голос звучал ровно.
— Кем я только не была, чего у меня только не было. Черт возьми, как хочется быть кем-то другим.
— Не нужно.
— Я проснусь, а ты уже ушел.
— Нет.
— В своем военном мундирчике.
— Нет.
— Обними меня, Алекс. Мне холодно.
Я обнял ее и снова почувствовал, какая она маленькая и мягкая. Я поцеловал ее. Она на мгновение открыла глаза, потом снова закрыла и расслабилась. Я дал сомкнуться своим векам и тут только понял, как устал. Наступал спасительный покой, и я ждал этого.
Она сказала:
— Часы и бумажник. И сумочка Робин.
— А?
— Завтра.
— Я не понимаю тебя.
Она говорила с усилием, выдавливая из себя слова.
— Человек, который их убил. У меня появилась идея. Завтра. Сначала — спать.
Мы заснули, обнимая друг друга.
Глава 19
Когда ближе к полудню я проснулся, Джеки принесла мне чашку кофе и сладкую булочку.
— Я обычно завтракаю в кафе на углу, — сказала она. — Но чем меньше ты будешь выходить на улицу и появляться среди людей, тем лучше. Булочка сойдет?
— Более чем.
— Я купила тебе носки и нижнее белье. Надеюсь, размер тот. Из сэконд-хэнда на Коламбус-авеню, но вещи чистые.
Я оделся. Носки и нижнее белье были моего размера. Снова надевая форму, я чувствовал себя как-то по-дурацки, но она по-прежнему казалась удачной маскировкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21