А иногда провинившуюся рабыню вместо ужина за волосы подвешивали на дерево. Все едят, она висит. Впрочем, заметила Дора, того, что осталось на ее голове, вполне хватало, чтоб намотать на мужскую руку.
Мириам повела Дору на второй этаж.
– Это будет твоя спальня, – указала она на дверь.
– А там?
– Справа – спальня Криса. Рядом – Греба. Напротив – моя. Слева – рабочий кабинет. Ты там ничего не трогай. Греб не любит, когда трогают его вещи. Идем, подберем тебе постельное белье.
– Ты здесь спишь? – поразилась Дора.
– Иногда, – улыбнулась Мириам, – когда Греба дома нет.
Догадка Доры подтвердилась. Мириам была рабыней постели. Но ведь не задавалась как некоторые. В конце концов, не она же сама выбирала, кем быть. Лучше в постель, чем в бараки. Дора решила, что, в общем, Мириам совсем не плохая. Тут она увидела зеркало и поразилась в очередной раз. Она разбиралась в зеркалах. Одно время у нее даже было свое зеркало – треугольный осколок размером с ладонь – это когда лошак сорвался с обрыва, повредил ногу и разбил груз. Но Дора даже представить не могла, что бывают такие огромные и гладкие зеркала. Сразу целых три. Дора подбежала к ним и принялась себя рассматривать. В трех зеркалах она могла видеть даже спину… Лучше бы не смотреть. Вся загорелая, почти коричневая, а шрамы белые. Ромбиками. Как узор на коврике. Рядом встала Мириам. Настроение упало еще ниже. Чертополох рядом с розой – вот как они смотрелись. Кого, спрашивается, выбирут мужчины?
– Мири, у нас продукты кончаются. Ходить на базар – женское дело, – раздался из-за двери голос Криса.
– Беда без холодильника, – отозвалась Мириам. – Сейчас схожу.
Она нагнулась, из ящичка под зеркалом достала ошейник, защелкнула на шее, покрутилась перед зеркалом и направилась к двери. Дора кошкой бросилась вслед, повалила на пол.
– Сними! Ты что, сдурела? Идиотка! Увидят – убьют!
Мириам затрепыхалась под ней, стараясь повернуться, но Дора прижала ее к полу.
– Тебе же уши обрежут, язык вырежут, ногти вырвут, в бараки продадут, – горячо шептала она. – Пропадешь по глупости. Сними немедленно!
– Отпусти меня, глупышка, – рассердилась Мириам, – мне можно.
– Что у вас за грохот? Шкаф уронили? – спросил из-за двери Крис.
– Дора меня за рабыню приняла. Требует, чтоб я ошейник сняла.
– А-а.
Сердце оборвалось и бухнуло в пятки. Она напала на свободную женщину. Сбила с ног, повалила на пол, нехорошим словом оскорбила. За это самое малое – в бараки. А могут на медленную смерть отправить. Боже, как глупо!
Пятясь, отступила к столу, нащупала ножницы, сунула в карман платья. Мириам не заметила. Она, облизав палец, замазывала царапину на колене. Дора рухнула к ее ногам.
– Прости меня, госпожа. Накажи легкой смертью. Я ведь не хотела тебе плохого, я как лучше хотела.
– Ты просто шальная какая-то. Сначала с ног сбиваешь, потом прощения просишь. Встань немедленно, – осерчала Мириам и вышла из комнаты. Хлопнула дверь внизу. Она ушла на базар. Дора вытянулась на досках пола, положив лицо на локоть.
– Дура, дура беспросветная, – шептала она, – принять свободную женщину за дерзкую рабыню. Завры караваном! Идиотка последняя. Слепому же видно, что она свободная.
Слезы стекали по руке на пол. Она уже не помнила, когда плакала в последний раз. От ветра – не в счет. Но в последние дни слишком много бед обрушилось на ее голову. Нервы расшатались. Дора оплакивала свою бестолковую судьбу. Каждый раз, когда все могло измениться к лучшему, в последний момент что-то ломалось, и становилось еще хуже. Но до сих пор это случалось не по ее вине. А сейчас… Обидеть свободную женщину. Сбить с ног, повалить на пол! Добрую, хорошую, ласковую, работящую.
Дора нащупала в кармане ножницы.
Может, самой? – подумала она. – Не ждать, когда за мной придут? Нет, любой караванщик мне бы в лицо плюнул. Нельзя сдаваться, пока есть надежда. Когда караван задержала, как били! Но ведь не умерла же. Наказали и простили. Нет в жизни счастья. Она со мной как с равной… Сука я последняя.
Дора не слышала, как вернулась Мириам. Она лежала на шершавых досках, погрузившись в черное отчаяние и хотела одного – умереть. Мириам, увидев ее на полу, не на шутку перепугалась, подхватила на руки, уложила на кровать. Она оказалась очень сильной. Выслушала бессвязную исповедь, долго утешала как маленькую девочку. От ее слов Доре становилось еще больнее.
– Ты ведь умная девочка. Я же все понимаю, ты хотела как лучше. Ошиблась немного. Со всяким бывает, я на тебя не сержусь. А мужчинам мы не скажем. Это наши секреты – Мириам целовала Дору в лоб, гладила по головке, и, наконец, успокоила. Дора вытерла слезы, перестала хлюпать носом, но страх перед этим непонятным домом остался. Выяснилось, что Мириам на четыре года старше Доры. А выглядит на десять лет моложе.
– Ты сейчас поспи до ужина, а у меня по дому работа есть, – сказала Мириам.
– Как можно? Госпожа пусть покажет, Дора все сделает. Госпожа будет довольна.
В коридоре они столкнулись с Крисом, выходящем из кабинета.
– Почему глаза красные? – удивился он.
– У нас острый адаптационный период, – отозвалась Мириам, обняв Дору за плечи. Крис хмыкнул. Дора ничего не поняла. Вдвоем подмели пол, вытерли пыль с мебели. Видимо, въехали в этот дом совсем недавно, дня два-три назад, потому что в половину комнат никто полгода не заглядывал. На всем лежал толстый слой пыли. А о существовании погреба Мириам не знала. Люк в погреб первой нашла Дора, отодвинув половик. Покончив с уборкой, занялись кухней. Подходило время ужина. Кажется, простое дело – вымыть посуду. Но все в этом доме делалось не так, как в караване. А Дору терзали страшные сомнения. Не вытерпев, она спросила шепотом:
– Мириам, ты была добра ко мне. Скажи мне правду, если можно. Ты человек?
Руки девушки застыли над тазом с грязной посудой. Плечи поникли. Целую минуту она стояла неподвижно.
– Греб! – позвала жалобно Мириам. – Дора спрашивает, человек ли я.
Дора застучала зубами от страха. Только что Мириам была весела и жизнерадостна, а тут вся увяла. Как цветок.
Воины засуетились. Крис побежал на второй этаж, Греб встал в дверях кухни.
– С чего ты взяла, что Мириам не человек?
– Ва-ва-ва-а, – ответила Дора.
– Ну!
Дора пятилась, пока не уперлась лопатками в стену. Затравленно огляделась. Выпрыгнуть в окно, а там будь что будет? Так ведь рама крепкая, не вышибить. Ей внезапно очень захотелось жить. Пусть на цепи, пусть в бараках, только бы не умирать в этом страшном доме.
– Я вас слушаюсь, я ничего плохого не делала, я только спросила, – залепетала она, отступая вдоль стенки, пока не уперлась в угол.
В кухню вошел Крис с черной коробочкой в руке, направился прямо к ней. Дора взвизгнула, схватила табуретку и выставила как щит, ножками вперед.
– Что такое? – удивленно остановился Крис. На коробочке в его руке светились два зеленых огонька и желтая полоска. Они светились как глаза дикой кошки в темноте, но намного ярче.
– Ох, боже ты мой, ну чего ты испугалась, глупенькая? Никто в этом доме тебя не обидит, – Мириам вынула из ослабевших пальцев Доры табуретку, и усадила девушку на нее. Дора выхватила из кармана ножницы и ударила себя под левую грудь. Но невероятно быстрым движением Мириам выбила ножницы. Звякнув, они отскочили от стены и улетели под стол. Дора впала в прострацию. Она понимала, что погубила себя. В первый же день напасть на хозяйку, сбить с ног, потом на хозяина с табуреткой… Теперь оставалось только ждать своей участи. Крис подошел к ней, прижал ко лбу черную коробочку.
– Смотри мне в глаза, – строго произнес он. – Окно.
Дора скосила глаза на окно.
– Не отвлекайся. В глаза мне смотри. Стол. Потолок. Дом. – Потом он произнес несколько слов на непонятном языке. Дора испуганно смотрела ему в глаза. Коробочка холодила лоб.
– По нулям, – обернулся он к Гребу и сунул коробочку в прорезь сбоку штанов.
– Ты медальон снял?
– Да. Наверху оставил.
– Тогда совсем непонятно. – Греб поставил стул напротив Доры, сел на него верхом. – Что тебе не понравилось в Мириам?
– Мириам хорошая, добрая. Я же только спросила. Я не знала, что нельзя. Я не буду больше спрашивать.
– Елки-палки! Почему ты спросила?
Дора затравленно оглянулась на Мириам. Та поняла ее, села рядом на корточки, погладила по колену.
– Скажи, пожалуйста. Для меня это очень важно.
– У вас дом неправильный, у вас все ненастоящее.
– Говори-говори, – подбодрил ее Крис.
– Вы не так все делаете, как люди, не так говорите.
– Яснее можешь?
– Подожди, Греб, не рявкай, – вмешалась Мириам. Видишь, тебя Дора боится. А ты, милая, не бойся. Даю тебе слово, что в этом доме тебя никто не обидит. Ты мне веришь?
Дора отрицательно закрутила головой. Все рассмеялись.
– Так что в нашем доме не так?
– Доспехи ваши не настоящие.
– Как это не настоящие? Один в один! – возмутился Крис.
– С виду старые, а на самом деле новые.
– Ну и глаз у тебя!
– А ты что думал, я за всякое Г двадцать пять монет выкладывать буду? – улыбнулся Греб. Дора не верила себе, но, вроде бы, все обошлось. Выжила. Надо рискнуть, пока хозяева ей довольны, потом такого случая не будет.
– Хозяин, скажи, вы люди? Я умею тайну хранить, я с караваном ходила.
– Вот ведь настырная. Люди мы, люди. То, что мы чужеземцы, не тайна.
– Вы с того материка?
– Еще дальше. Но это как раз тайна.
– Вы оттуда, откуда наши предки пришли?
– Ишь ты! Все знает! – восхитился Крис. – Нет, Дора, но ты почти угадала. Мы живем еще дальше. Сюда приехали, чтобы найти одного человека. Ваши порядки знаем плохо. А ты что о нас подумала?
– Что вы ночью меня убьете, кровь выпьете, а Черной Птице не отдадите. И я, мертвая, буду на вас до скончания века работать.
– То есть, зомби из тебя сделаем. А ты видела таких?
Дора серьезно кивнула.
… Вытянулась под простыней и прислушалась к себе. Под одеялом было слишком жарко, и она повесила его на спинку стула. Странный дом. Странный и страшный. Не бьют… Лучше бы били. Целый час допрашивали, чем от местных отличаются. А как тут объяснишь, когда на этом берегу одни обычаи, на другом – другие, в фортах – третьи. Секон большой. А они слушают, будто без этого жить не смогут. Завры караваном! Греб дорогой медальон приказал носить. Не подарил, а надел, и запретил снимать. Сказал, что, если снимет, в бараки продаст. Дора хотела снять. Лучше в бараки. Там все ясно. Мириам отговорила. Гребу сказала, что неправ. Что, мол, нельзя ее, рабыню, запугивать. Кого же тогда можно, если не ее? Как хорошо было в караване. Все ясно, кругом свои. Ошибешься, караванщик плеткой вытянет и простит. Считается, что проехали. На то и караван. А тут ничего не ясно. Простили, не простили…
Внезапно Дора вспомнила, о чем говорили за обедом. Крис ждал ее! Она обещала придти. И забыла. Ох, боже мой! Третий проступок за день.
Проворно скатившись с кровати, она выскочила в коридор. Где же его спальня? Справа или слева? Приоткрыла одну дверь. На подушке две головы. Приоткрыла другую. Одна. Тихонько юркнула под одеяло. Провела рукой по груди мужчины. Крис тут же проснулся.
– Тави?
– Это Дора, хозяин.
– Что ты тут делаешь?
– Хозяин хотел видеть Дору, Дора пришла.
– Глупышка ты еще.
– Дора обещала, Дора пришла, – обиженно ответила девушка. – Если Дора не нужна господину, она уйдет.
Ладонь легла ей на плечо, спустилась ниже, на грудь, двинулась еще ниже.
– Подожди минуту, – приказал Крис, перегнулся через нее, пошарил в тумбочке. – Съешь таблетку.
Вложил в ее пальцы твердую горошину. Дора послушно разжевала. Горошина оказалась жутко горькой.
– Горько, – пожаловалась она.
– Не надо их разжевывать. Так глотай, – пояснил Крис. Его рука опять легла на грудь Доры.
– Ничего ты не умеешь. Кому нужно твое притворство? – Крис перекинул туда-сюда ее вислую грудь.
Дора уткнулась лицом в подушку, натянула на голову одеяло и зарыдала в голос. Второй раз за этот день слезы из нее лились ручьем. Крис обеспокоился.
– Послушай, я тебя не звал. Ты сама пришла. Зачем пришла, если не хочешь?
– Ты же видел, кого покупаешь. Если виновата, выпори. Я изо всех сил старалась. Ну, не гожусь я для постели, не обучена. Зачем купил, зачем придти приказал?
– Я приказал?
– За обедом.
Долгую минуту Крис молчал. Рука его внезапно стала мягкой и нежной.
– Послушай, глупенькая, мы за обедом часто мелем всякую чепуху. Не надо все понимать буквально.
– Я изо всех сил стараюсь. Ты сейчас сказал, я половины не поняла. Продай меня, господин. Куда угодно продай, только подальше от этого дома!
Крис больно сжал ее сосок. Дора вскрикнула и замолчала. Его губы закрыли ей глаза. Руки, огромные, нежные, были везде сразу. Ожила грудь, налились соски. Потом он вошел в нее. И, впервые, за все годы каравана, ее тело откликнулось, забилось, затрепетало.
Дора проснулась от мужской ласки. Солнце светило в окно. Крис долго готовил ее, пока ласки не стали непереносимы, тело выгнулось дугой, бедра широко развернулись. Тогда он взял ее. Дора кричала в голос и извивалась в экстазе. То, что было вчера, не шло ни в какое сравнение. Вот она, настоящая жизнь! Вот оно, счастье! Еще минута, а потом хоть в нуль навсегда.
Крис, обессиленный, лег рядом с ней. Дора открыла глаза и улыбнулась. Но вдруг настроение снова упало.
– Кто такая Тави?
– Моя бывшая жена. Она погибла. Ушла в нуль навсегда.
Крис поднялся, натянул смешные коротенькие штанишки в обтяжку и вышел из комнаты. Дора вспомнила, что вся одежда осталась в ее спальне. Завернулась в одеяло, но в дверях столкнулась с Мириам и Крисом. Крис отобрал у Доры одеяло, швырнул на кровать. Девушка прикрылась ладошками.
– Посмотри, можно с этим что-нибудь сделать? – он отвел в стороны ее руки, положил правую грудь на ладонь. – Это же не грудь, это уши спаниэля.
– Ты что думаешь, я прямо так смогу ответить? Отвечаю: да, можно. Можно вставить импланты, можно попробовать гормональные препараты. А может, хватит обычного хорошего питания. Конкретно скажу после генетического анализа. Дора, у тебя раньше какая грудь была?
Дора покраснела до корней волос.
– Такой, как у тебя, госпожа, никогда не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20