А ладошки у нее маленькие, беленькие. Ноготочки розовые, крошечные.
«Прямо – куколка», – думал Пашка.
– По-французски не говорите? – спросил он. Женщина перестала смеяться, смотрела на него, готовая снова закрыть лицо и смеяться.
– Нет. А что?
– Поболтали бы… – Пашка приподнял колени, придерживая руль, закурил.
– А вы что, говорите по-французски?
– Кумекаю.
– Что это такое?
«Нет, она, конечно, божественное произведение», – спокойно, без волнения, думал Пашка.
– Значит, говорю.
Женщина смотрела на него широко открытыми синими глазами – не знала: верить или не верить.
– Как по-французски… шофер?
Пашка снисходительно усмехнулся.
– Смотря, какой шофер. Есть шофер первого класса – это одно, второй класс – уже другое… Каждый по-разному называется. А женщина по-французски – мадам.
– Не знаете вы французский.
– Я?
– Да, вы.
– Вы думаете, что говорите?
– А что?
– Я же француз! Вы присмотритесь получше. Я просто в командировке в Советском Союзе.
Женщина опять засмеялась.
Так ехали. Пашка плел несусветную чушь, женщина тихонько хохотала. Дохохоталась до того, что живот заболел.
– Ой, – сказала она, – у меня даже в бок что-то вступило. Что это, а?
– Пройдет, – успокоил Пашка.
Прошло действительно, но зато Пашка заметил, что она что-то очень уж нетерпеливо стала поглядывать вперед. Раза два спросила:
– А долго нам еще ехать?
– Еще километров шестьдесят.
Женщина затосковала.
«Досмеялась», – понял Пашка. Выбрал место, где Катунь близко подходит к тракту, остановился.
– Вот что, мадам, сходите-ка за водой. А я пока мотор посмотрю.
– С удовольствием! – сказала женщина, схватила ведро и побежала к реке – вниз, через кустарник. Пашка смотрел ей вслед. Была она изящненькая, стройненькая – девочка. И то обстоятельство, что она уже замужняя женщина, делало ее почему-то еще прелестней.
Вернулась женщина повеселевшей, готовой опять сколько угодно смеяться.
– Красивая река? – спросил Пашка, весело и понимающе глядя на нее.
– Да, – женщина тоже глянула на него, покраснела и засмеялась.
Пашка с минуту влюбленно смотрел ей в глаза.
– Что вы?
– Так, – он принял у нее ведро с водой и окатил задние скаты – в радиаторе было полно воды.
– А я думала – вам в мотор надо.
– Колеса греются, – пояснил Пашка.
– Я еще никогда не видела, чтобы шоферы колеса обливали.
– Потому что – обормоты, поэтому и не обливают. Положено обливать после каждой полсотни километров.
Поехали дальше. Странное дело: до этой остановки Пашка ничегошеньки не чувствовал к женщине, а сейчас – как глянет на нее, так в сердце кольнет.
«Попался, по-моему», – подумал Пашка. Трепаться расхотелось.
– Расскажите еще что-нибудь, – попросила женщина. «Я бы рассказал… Измять бы тебя сейчас всю, исцеловать… Кошмар – влюбился опять!», – Пашке почему-то захотелось поднять женщину на руки, поднести к обрыву, над рекой, и держать над обрывом – вот визгу было бы.
– Почему вы замолчали?
– Думаю, как бы у вас чемоданы украсть.
– Ха-ха-ха…
– Вот доедем сейчас до глухого места, ссажу вас, а сам уеду с чемоданами.
– А я номер запомню.
– А он у меня фальшивый.
– Ну да!…
«Нет, это кошмар!», – сердце Пашки прямо кипятком обливалось – от одного ее голоса. «Влопался. Хоть бы доехать скорей».
– Муж-то знает, что вы едете?
– Знает. Уже ждет, наверно.
– Что же он в город не поехал встречать? Что это за манера, между прочим: отпускать жен одних в такой путь?
– Наверно, некогда было. А то бы приехал.
– Некогда… Вы надолго к нам?
– Недели на три.
– А почему не насовсем?
– Я же тоже работаю.
– А здесь что, нельзя работать?
– Здесь нельзя. Я – технолог по специальности.
– А как же так жить? – муж здесь, ты там.
– А он скоро уедет. Отработает, сколько положено, и уедет. Насмеялась я с вами… Жене вашей, наверно, весело жить с вами. Да?
– Я, видите ли, холостой, – зло и весело сказал Пашка. – А мужу своему передайте, чтобы он больше таких номеров не выкидывал.
– Каких номеров?
– Он поймет.
Пашка разогнал машину и до самой Баклани молчал. На женщину не смотрел. Она тоже притихла.
Зоотехник действительно ждал жену на тракте. Длинный, опрятно одетый молодой человек с узким остроносым лицом. Очень обрадовался. Растерялся – не знал, что делать: то ли целовать жену, то ли снимать чемоданы из кузова. Запрыгнул в кузов. Женщина полезла в сумочку за деньгами.
– Сколько вам?
– Нисколько. Иди к мужу-то… поцелуйтесь хоть – я отвернусь.
Женщина покраснела и засмеялась.
– Нет, правда, сколько?
– Да нисколько! – заорал Пашка. Мока сплошная с этими куколками.
Женщина пошла к мужу. Тот стал ей подавать чемоданы и негромко и торопливо стал выговаривать:
– Но одна в следующий раз с шоферами не езди. Я же писал! Я же писал?
– А что особенного? – тоже негромко возразила женщина.
– Да то!… Ты еще не знаешь их… Они тут не посмотрят…
Пашку какая-то злая мстительная сила вытолкнула из кабины. Он одним прыжком заскочил в кузов, стал против зоотехника и, глядя ему в глаза, негромко сказал:
– Ну-ка плати за проезд. Быстро!
– А она что, не заплатила? Ты разве не заплатила? – зоотехник растерялся – глаза у Пашки были, как у рассвирепевшей кошки.
– Он не взял…
– Плати! – рявкнул Пашка.
Зоотехник поспешно сунулся в карман… Потом спохватился.
– А вы что кричите-то? Заплачу, конечно. Что вы кричите-то? Сколько?
– Три рубля.
– Вы что!… Тут же только рубль берут.
– Олег! – крикнула снизу женщина. Она тоже не понимала, что стряслось с Пашкой, с этим веселым, смешным человеком, но каким-то своим, женским чутьем догадалась, что лучше сейчас с ним не связываться – он в чем-то прав.
– Пожалуйста, – сказал зоотехник и подал три рубля.
– Выкидывайтесь поскорей! – приказал Пашка, выпрыгивая из кузова.
К нему подошел краснолицый толстый мужчина.
– До Горного едешь?
– Еду, садись.
Мужчина втиснулся в кабину и стал жадно смотреть на женщину. Когда тронулись, он долго еще смотрел на нее, высунувшись из кабины, потом сел нормально и вздохнул:
– Хороша бабец. С такой не заскучаешь. А? – посмотрел на Пашку, колыхнул большим пузом – засмеялся.
Пашка резко затормозил, сказал коротко:
– Вылазь.
– Ты что? Ты же едешь до Горного…
– Мало ли, куда я еду. Вылазь.
Мужчина вылез, саданул дверцей, проворчал сердито:
– Психопаты, черти.
Пашка уехал.
Через неделю, примерно, Пашка был дома и пошел в клуб, в кино. Про куколку он уж почти забыл. И вдруг видит в фойе – куколка! У него сладко заныло сердце. Подошел.
– Здрассте!
– Ой, здравствуйте! – обрадовалась куколка. – Что это вас не видно нигде?
– В рейсах. Вы что, одна, что ли?
– Одна. Олег в командировку поехал, дня на два. Я с…
– Где вы сидите? – Пашка знал, что делать дальше – дальше действовать.
– Я с хозяйской дочкой пришла. А она куда-то пропала.
– У кого вы живете?
– У Лизуновых.
У Пашки вытянулось лицо: эту хозяйскую дочку, Катю Лизунову он знал, даже любовь с ней когда-то крутил. Если сесть рядом с ними, значит завтра об этом будут знать все. Значит, куколка обеспечена семейной драмой, когда вернется зоотехник.
– Где же она… А, вон! Катя!
Пашка успел сказать:
– Когда из кино пойдете, как-нибудь отколись от этой Кати. Мне надо кое-что сказать тебе, – отошел в сторону. И с этой минуты не спускал глаз с куколки.
Кино кончилось, стали выходить. Катя Лизунова точно прилипла к куколке. Да и та, наверно, забыла о Пашкиной просьбе.
Пашка незаметно шел за ними до самого их дома. Сердце его больно колотилось.
Женщины вошли в дом. В горнице вспыхнул свет. По занавескам задвигались две аккуратненькие тени.
«Эх, Катя, Катя!…», – с отчаянием думал Пашка. Мысль его работала быстро, путано и безрезультатно. Что делать? Куколка, милая куколка! Хоть бы взять тебя за руку, что ли, хоть бы посмотреть в глаза твои синие… Что ж делать? Ведь эта Катя наверняка ляжет спать в горнице вместе с куколкой. Подружились!…
Мучился Пашка, думал о чем угодно, только не о том, что ведь это все-таки подло – добиваться свидания с замужней женщиной.
Вдруг он услышал, как хлопнула уличная дверь в доме Лизуновых… Кто-то спустился с крыльца, легкими шагами прошел по двору, скрипнул калиткой – пошел по улице, направляясь к центру села. Пашка забежал выше по улице и пошел навстречу человеку… Было совсем темно.
Шла женщина, но – кто?
В двух шагах от себя Пашка узнал Катю Лизунову.
– Здорово!
– Кто это? Павлик?… Здравствуй.
– Куда это ты, на ночь глядя?
– Дежурить в сельсовете. Зерно возят – звонят все время. Пойдем со мной? Потрепемся…
– Ну уж – привет! Твой отец дома?
– Нет. А что?
– Хотел табаку зайти попросить… Прокурился.
– Зайди вон к Беспаловым, они не спят еще.
– Придется. Ну, счастливо тебе подежурить.
– До свиданья.
«Так, так, так, – думал Пашка. – Что же получается: Архипа Лизунова дома нет, Катьки нет, дома куколка – в горнице, и Лизуниха – в прихожей избе, на печке. Лизуниха, конечно, спит без задних ног – хоть из ружья стреляй, не услышит. Дверь у них всегда открыта… Так, так…»
Пашка вошел во двор к Лизуновым, поднялся на крыльцо… Осторожно нажал плечом на дверь, она со скрипом открылась. Пашка прошел в сени, открыл избную дверь и, не останавливаясь, прошел в горницу.
Куколка стелила постель. Оглянулась, беззвучно открыла ротик…
– Спокойствие, – сказал Пашка, – за мной гонятся.
– Кто? Кто? – у куколки от ужаса округлились глаза; она побледнела.
– Штатские. Гаси свет.
Куколка не двигалась.
Пашка сам выключил свет, подошел к ней, обнял и стал целовать.
– Что ты…
Пашка целовал исступленно, с болью, с остервенением…
– Что ты…
Целовал так, как если бы до этого три года никого не целовал.
– Что ты делаешь? – куколка слабела в руках, слабела все больше и больше.
– Что ты…
Пашке хотелось раздавить ее. В груди у него мучительно горело – жгло. Он целовал и целовал… И когда у него самого закружилась голова, когда он подумал, что теперь – все: можно ничего не бояться, он выпустил куколку из объятий. Она некоторое время молчала, поправляла волосы. Потом громко позвала:
– Тетя Даша!
Пашка схватил ее, зажал рот. Она замычала, закрутила головой. Пашка опять начал ее целовать. Она опять покорно обвисла у него в руках, откинула голову… Но когда Пашка отпустил ее, она опять громко позвала:
– Тетя Даша!
Пашка остолбенел.
– Чего тебе? – откликнулась заспанным голосом Дарья Лизунова. – Эт ты, что ль, Муся? Чего тебе?
– Тетя Даша, оденьтесь, пожалуйста, и зайдите сюда.
– Да чего там стряслось-то? – Дарья – слышно – начала слезать с печки.
Пашка открыл окно, выпрыгнул в палисадник… Перемахнул через прясло и вышел на дорогу. Сперва душила злость, потом стало смешно.
«Вот так куколка! Ай, да куколка!… То ли дура, то ли хитрая…»
Любовь умерла, не родившись. Больше он куколку не видел – уехал в рейс. А когда приехал, ее уже не было в деревне. И память о ней зачахла.
Так жил Пашка – работал и мыкался в поисках любви. Некоторые – Нюра, например, – говорили ему, что он не так ищет, другие – Николай Попов – утверждали, что ее вообще не надо искать. Пашка никого не слушал, сам знал, как надо жить.
Кузьма Родионов был еще крепок. В старики дочь зачисляла его рано. Старик – это когда человек перестает понимать, что происходит вокруг. Родионов понимал почти все. И у него еще хватало сил удерживаться не на отшибе житейской кипени, а быть где-то ближе к центру.
Работал Родионов спокойно, въедливо. Нервничал редко. Один раз только видел Иван, как он нервничает.
В Соусканихе проходило отчетно-перевыборное партийное собрание колхоза. От райкома на нем присутствовал Ивлев. Родионов ехал с другого партийного собрания домой и по пути решил завернуть в Соусканиху. Приехал как раз в тот момент, когда собрание закончилось и люди расходились.
Ивлев сел к Родионову. Поехали.
– Ну, как? – спросил Родионов. Он сидел на первом сиденье.
– Дело в том, что выбрали опять Кибякова, – сказал Ивлев. Родионов долго молчал. Смотрел на дорогу.
– А что же ты-то там делал? – спросил он наконец и обернулся к Ивлеву. Иван увидел мельком, как потемнел его шрам.
– Кибяков признал свои ошибки. О будущем он тоже правильно думает, – Ивлев приготовился спорить. Только он не ждал, наверно, что спор этот произойдет тотчас после собрания. – Я не видел оснований, чтобы выступать против него. Люди его тоже все поддерживают…
– Ты знаешь, что он обманывает людей?! – резко спросил первый секретарь. – Ты знаешь, что он демагог и трепач?
– Я не думаю так.
– А я думаю!
– И люди так не думают… Он прошел большинством голосов.
– Эх-х… – Родионов отвернулся и стал закуривать. – Растяпы. Признал ошибки!… А какие ошибки? Он не ошибался в прошлом году, он врал!… Какие же это ошибки?… – Родионов опять повернулся к Ивлеву. – Он врал, что наладил в колхозе комсомольскую работу, врал, что коммунисты у него учатся, врал, что у них работают курсы механизаторов…
– Но работают-то у них свои трактористы. Зачем же зря…
– Куклы у них работают, а не трактористы! – почти крикнул Родионов. – Трактористы – до первой поломки! Пока трактора новые… Они их за неделю там поднатаскали и посадили на машины.
Ивлев ничего не сказал на это.
– Сам будешь снимать Кибякова, – Родионов отвернулся, полез в карман за папиросами. – Сам проворонил, сам теперь и занимайся им. Ведь предупреждал еще!
Ивлев и на этот раз промолчал.
Молчали до самого дома.
Уже в Баклани, подъезжая к райкому, Родионов сухо сказал:
– Завтра подробно расскажешь мне о собрании. И попроси, чтоб кто-нибудь привез протокол. Завтра же.
– Хорошо.
– До свиданья.
– До свиданья.
Впервые в присутствии Ивана так резко говорили друг с другом эти два человека. Иван считал их друзьями. Обычно они мало разговаривали, но понимали друг друга с полуслова.
У Ивана с Родионовым наладились хорошие деловые отношения. Поначалу Иван опасался, что Родионов будет его опекать, лезть с откровениями – ничего этого не случилось. Родионов просто и коротко говорил обычно:
– В Усятск.
Иван вез его в Усятск.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67