https://wodolei.ru/catalog/unitazy/shvedskie/
после этого события название превращается в имя живого существа, и в дальнейшем кавычки употребляются либо нет в зависимости от конкретной ситуации в повествовании. При переводе эта политика автора тщательно сохранялась.]. И не откуда-нибудь, а из самой столицы – города Джамелии. Люди из южных провинций вечно глотают согласные на концах слов…
Откуда у него такие познания, теперь было и не вспомнить.
– Он самый, – отозвался второй голос. – Точно тебе говорю.
Этот человек был постарше.
– Не может быть, чтобы это тут тридцать лет пролежало, – снова заговорил молодой. – Корабль, вытащенный на берег и просто так брошенный, черви давным-давно в решето превратили бы. А остатки ракушками бы обросли!
– Твоя правда, Мингслей, – усмехнулся второй. – Только диводрево не гниет. И ракушками не обрастает. И никакой червяк его не берет. Это, кстати, одна из причин, по которой живые корабли так желанны для мореплавателей и стоят так дорого. Они служат поколениям и поколениям, а починки, в отличие от обычных, не требуют почти никакой. Да и в море умеют о себе позаботиться. Увидит такой кораблик, что на пути мель или скала, – и сам покричит рулевому. Некоторые даже с парусами управляться умеют… А какое другое судно? Разве предупредит тебя, что в трюме что-то сдвинулось или что его просто перегрузили и может дойти до беды? Не-ет, корабль, сработанный из диводрева, – это сущее чудо. Какой еще способен…
– Ясно. Я понял. Может, теперь объяснишь мне, с какой стати этакое чудо выволокли на берег и бросили?
В молодом голосе звучало явственное недоверие. Слушать своего старшего спутника развесив уши Мингслей определенно не собирался.
Совершенный очень хорошо представил себе, как этот старший пожимает плечами…
– Да ты же сам знаешь, до чего суеверный народ моряки. А у этого корабля была худая слава, уж так оно получилось. Худая до невозможности… Ладно, расскажу все без утайки, ведь если не я, так другие люди передадут. Его хоть и зовут «Совершенным», а угробил он кучу народу. В том числе и владельца своего, и хозяйского сына…
– Вот, значит, как, – призадумался Мингслей. – Ну, в любом случае, если даже я и куплю эту развалину, то в море на ней не пойду. И платить, как за настоящий корабль, не собираюсь… Честно признаться, я его хочу купить ради дерева. Уж больно много всякого разного болтают про диводрево. И не только про то, что-де корабли, сработанные из него, через некоторое время оживают и принимаются шевелиться и говорить. Это-то я и сам видел – в гавани. Ну, не то чтобы новоприбывшему вроде меня так уж обрадовались у Северной стены, где швартуются живые корабли, но как они разговаривают и двигаются – я видел. И сдается мне, что, раз уж здоровенное носовое изваяние на это способно, почему бы не проделать то же самое с маленьким резным изображением, а? Как по-твоему, сколько отвалили бы в Джамелии за такую диковину? Шевелящееся изображение, наделенное речью?…
– Понятия не имею, – замялся тот, что постарше.
– Конечно, не имеешь, – насмешливо фыркнул молодой. – Тебе такое и в голову-то не приходило, ведь так? Короче, давай выкладывай начистоту: почему этого до сих пор никто не сделал?
– Не знаю.
Ответ был слишком поспешным для правдивого или хотя бы правдоподобного.
– Так-так, – Мингслей был по-прежнему полон сомнений и подозрений. – Сколько времени на Проклятых Берегах существует Удачный – и ни одна живая душа не додумалась продавать диводрево кому-либо, кроме его обитателей. Причем токмо и единственно в виде живых кораблей… Так в чем же тут подвох? Что, кусок диводрева должен быть непременно большим, чтобы благополучно ожить – размером с корабль? Или его в соленой воде непременно надо вымачивать? Ну?…
– Ну… это… просто… просто никогда такого не делали, и все тут. Удачный, чтобы ты знал, – вообще довольно странное место, Мингслей. У нас тут свои традиции, свои всякие сказки-побасенки, ну и суеверий разных хватает. Когда пращуры наши ушли из Джамелии и попробовали осесть на Проклятых Берегах, многие из них… как бы это выразиться… пустились в такое рискованное предприятие единственно потому, что у них выбора-то особого не имелось. Одни с законом в неладах оказались, другие покрыли тяжким позором фамильные имена, а третьи самому сатрапу в немилость попали. Такие вот дела. Что-то вроде ссылки, понимай. Им ведь при отбытии так и сказали: кто выживет – получит по двести мер земли на семью и полную амнистию относительно прошлых делишек. А еще нам сатрап тогдашний клятвенно обещал, что в дела новых поселенцев вмешиваться не будет. И что сможем мы единолично торговать всякой всячиной, которую тут обнаружим. Ну а уж в благодарность за подобные милости пращуры сами выделили сатрапу во всех своих доходах половинную долю. И много-много лет все так честь честью и шло…
– А теперь – амба, – издевательски хохотнул Мингслей. – Да разве мог такой договор хоть сколько-нибудь продержаться? Сатрапы, они тоже ведь люди. А нынешний, Касго, видать, заглянул в свои сундуки и нашел, что деньжат там маловато для того веселого образа жизни, к которому он попривык, дожидаясь, пока батюшка приберется. Калсидийские травы, дарующие наслаждение, – они ведь не дешевенькие. К тому же привыкают к ним быстро, а раз привыкнув, на более слабые снадобья уже и смотреть не хотят. Вот он и решил продать право на торговлю в Удачном и вообще на Проклятых Берегах. Кому? А мне. И моим друзьям. Что ж, мы купили. И прибыли сюда. А здесь, я смотрю, нас не очень-то ласково принимают. Вы тут себя так ведете, словно мы последнюю корку хлеба у вас решили отнять. Хотя всем давно пора бы понять – чем оживленней делается торговля, тем она прибыльней! Да что далеко ходить? Вот валяется здесь этот корабль. Никому совершенно не нужный. По крайней мере, ты так утверждаешь. И вот я его желаю купить. Хочу живые деньги заплатить владельцу, кто бы он ни был. Да и ты внакладе не останешься, как посредник. А я получу здоровый кусок диводрева. Всем выгодно? Так в чем же загвоздка?
Мингслей умолк. Совершенный прислушивался к затянувшейся тишине.
– Хотя на самом деле я начинаю разочаровываться, – недовольно проговорил Мингслей. – Ты же хвастался, что корабль вроде давным-давно оживший. Я-то надеялся, что он с нами поговорит… Ты забыл предупредить меня, как славно над ним поиздевались. Может, это его и вовсе убило?
– «Совершенный» говорит только тогда, когда сам захочет, – был ответ. – А что он слышал – и сейчас слышит – каждое наше слово, я нисколько не сомневаюсь.
– Вот как?… Эй, корабль! Ты что, в самом деле слышал каждое наше слово?
На это Совершенный промолчал, ибо не видел смысла что-либо говорить. Спустя некоторое время раздалось досадливое восклицание молодого человека. Судя по звуку шагов, он решил обойти корабль кругом. Его спутник последовал за ним. Он шагал неповоротливее и тяжелее.
Потом Мингслей заговорил снова.
– Увы, друг мой, должен тебе сказать, что это обстоятельство вынуждает меня существенно понизить цену, которую я собирался было дать за этот корабль. Я же, как ты помнишь, первоначально намеревался отделить носовую фигуру и увезти ее в Джамелию, а ожившее диводрево с выгодой распродать… Либо же, что даже более вероятно, преподнести его, ха-ха, в дар нашему сатрапу, чтобы он милостиво наделил меня кусочком земли, желательно попросторней. Но в том виде, в каком пребывает изваяние… уж из диводрева оно сделано или нет, но худшей уродины я давно не видал. Какая муха укусила того, кто так изувечил ему лицо? Топором, что ли, рубили? Интересно, возьмется ли теперь какой-нибудь резчик хоть в относительный порядок его привести?…
– Все может быть, – ответствовал уроженец этих мест. Ему явно было не по себе. – Не знаю, впрочем, насколько это было бы разумно. Я-то, кстати, полагал, что тебя интересует «Совершенный» как он есть, а не только в качестве большого куска диводрева… И, если припоминаешь, я тебя предупреждал: я еще не закидывал Ладлакам удочку насчет его продажи. Не хотелось, знаешь ли, переходить к делу, не убедившись сперва, что ты настроен серьезно.
– Да ладно тебе, Давад, не думал же ты в самом деле, что я уж настолько наивен? И хватит уже говорить об этой развалине, как о живом существе. Это просто старый корабль, валяющийся на суше. И его нынешние владельцы, очень возможно, только обрадуются шансу избавиться от ненужного хлама. Был бы он еще способен к плаванию по морю – ой, не торчал бы он здесь, да еще на цепи!
– Да как тебе сказать…-Последовала долгая пауза, но все же Давад заговорил снова. – Я вообще-то полагаю, что даже Ладлаки навряд ли пожелают продать его, если узнают, что его предполагается распилить на кусочки. – Тут Давад набрал полную грудь воздуха. – Вот что, Мингслей, послушай доброго совета: не делай ты этого. Купить корабль и переделать его по себе – это одно, и ничего тут скверного нет, но то, о чем ты говоришь, – совсем другое. После такого ни одна из старых купеческих семей не пожелает с тобой дела иметь. А что до меня – я и вовсе по миру пойду…
– Значит, получше держи язык за зубами и поменьше болтай лишнего, когда пойдешь к ним с моим предложением, бери пример с меня: я тоже не болтаю направо и налево о том, что вознамерился приобрести это корыто. – Голос Мингслея звучал снисходительно. – Знаю я, знаю, что купцы из Удачного под завязку набиты весьма странными суевериями. И у меня нету ни малейшего намерения над ними глумиться. Если мое предложение примут, я спущу корабль на воду и отбуксирую подальше, прежде чем разбирать. С глаз долой, как у нас говорят… Ну что? Удовлетворен?
– Да вроде, – буркнул Давад. Душа у него определенно была не на месте. – Да вроде бы…
– Ну и полно хмуриться, дружище. Вернемся же в город, и я угощу тебя обедом. У Зуски… Какой я щедрый, а? Я же знаю тамошние цены. И я видел тебя за едой! – Мингслей весело рассмеялся собственной шутке, но Давад не присоединился к нему. – А вечером, – продолжал молодой торговец, – ты отправишься в гости к семейству Ладлаков и самым что ни есть осторожным и осмотрительным образом изложишь им мое предложение. И все совершится ко всеобщему благу. Ладлаки получат свои деньги, ты – за посредничество, а мои поручители – изрядный запас очень ценного дерева. Кому, спрашивается, может быть плохо от такой сделки?
– Не знаю, – тихо ответил Давад. – Боюсь, однако, что тебе предстоит выяснить это самому. Веришь ты или нет, а только это полностью оживший корабль, и он, как у нас говорят, себе на уме. Начни рубить его на кусочки – тут-то он, я полагаю, так или иначе и выскажется…
Мингслей беззаботно расхохотался.
– Ты, видно, хочешь подогреть мой интерес, Давад. Я-то тебя насквозь вижу, старый плут! Ладно, что тут торчать, поспешим лучше в город. Зуска нас уже ждет. Кое-кто из моих поручителей, кстати, хотел бы с тобой встретиться…
– Ты же сам только что настаивал на осмотрительности!-
– Правильно, настаивал. И настаиваю. Но ты ведь не воображаешь, будто кто-то ссудит мне денег, полагаясь только на мое слово? Они хотят доподлинно знать, что именно мы покупаем. И у кого. Но им-то самим осторожности не занимать, я тебя уверяю.
…Совершенный долго прислушивался к их шагам, постепенно затихавшим вдали… Пока наконец последние отзвуки не растворились в шуме набегающих волн и криках чаек…
– Разрубить на кусочки. – Совершенный произнес это вслух, точно смакуя. – Звучит не особенно привлекательно. Но, с другой стороны, – все лучше, чем валяться здесь до бесконечности. Может, хоть это убьет меня наконец. Может быть…
Избавление. Долгожданное избавление… Совершенный вновь отпустил свои мысли на волю, в неторопливое плавание, с разных сторон обмозговывая возможность конца. Ему все равно было больше нечего делать.
ГЛАВА 3
ЕФРОН ВЕСТРИТ
Ефрон Вестрит умирает…
Роника вглядывалась в изможденное лицо мужа и пыталась свыкнуться с этой мыслью: Ефрон Вестрит умирает.
Временами в ней поднималась волна раздражения и настоящего гнева. Да как он мог, как он смел причинить ей такое?! Вот так взять и помереть – и оставить ее одну-одинешеньку разбираться со всеми делами?!…
Она сама понимала, что за этими внешними всплесками крылось глубинное течение ее горя, незримое, непроглядное и готовое вот-вот утащить ее в бездну. Нет-нет, она не собиралась поддаваться отчаянию. Уж лучше раздражение и гнев. «Позже, – говорила она себе. – Позже, когда все останется позади и я со всем справлюсь. Вот тогда я дам волю чувствам и пусть у меня совсем опустятся руки. Позже…»
А пока ей оставалось лишь плотнее сжать губы – и делать что надлежало. Смочив тряпицу в теплой воде, настоянной на ароматных бальзамах, Роника осторожно обтерла сперва лицо мужа, потом его вялые руки. Он чуть пошевелился под ее прикосновениями, но глаз не открыл. Она и не ждала, чтобы он проснулся. С утра она уже дважды поила его маковым сиропом, чтобы он не мучился болью. Оставалось надеяться, что сейчас он крепко спал и не чувствовал ничего. Оставалось надеяться…
Роника еще раз провела тряпицей по его бороде. Ах, эта неуклюжая Рэйч! Снова не уследила, и он весь перепачкался бульоном, пока ел… Нет, эта женщина просто не умеет стараться. Похоже, придется-таки отослать ее назад к Даваду Рестару. А жаль, девка-то сообразительная и молодая. Скверно получится, если для нее дело все же кончится рабством…
Давад просто взял и привел эту самую Рэйч однажды к ней в дом. Роника про себя подозревала, что Рэйч была ему либо дальней родственницей, либо гостьей. Во всяком случае, у нее был правильный выговор и неплохие манеры, свидетельствовавшие о благородном происхождении… хоть и проявлялось все это только в промежутках между приступами скорбного созерцания чего-то, для посторонних невидимого. Давад сам предложил Ронике взять девицу в услужение, туманно пояснив, что-де не смеет оставить ее у себя. Что именно тут крылось – он так и не объяснил, а от самой Рэйч и вовсе было мало толку. Не желала говорить на эту тему, и все. Так что если отослать ее обратно к Даваду, он, скорее всего, пожмет плечами и отправит девку в Калсиду, где ее продадут в неволю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
Откуда у него такие познания, теперь было и не вспомнить.
– Он самый, – отозвался второй голос. – Точно тебе говорю.
Этот человек был постарше.
– Не может быть, чтобы это тут тридцать лет пролежало, – снова заговорил молодой. – Корабль, вытащенный на берег и просто так брошенный, черви давным-давно в решето превратили бы. А остатки ракушками бы обросли!
– Твоя правда, Мингслей, – усмехнулся второй. – Только диводрево не гниет. И ракушками не обрастает. И никакой червяк его не берет. Это, кстати, одна из причин, по которой живые корабли так желанны для мореплавателей и стоят так дорого. Они служат поколениям и поколениям, а починки, в отличие от обычных, не требуют почти никакой. Да и в море умеют о себе позаботиться. Увидит такой кораблик, что на пути мель или скала, – и сам покричит рулевому. Некоторые даже с парусами управляться умеют… А какое другое судно? Разве предупредит тебя, что в трюме что-то сдвинулось или что его просто перегрузили и может дойти до беды? Не-ет, корабль, сработанный из диводрева, – это сущее чудо. Какой еще способен…
– Ясно. Я понял. Может, теперь объяснишь мне, с какой стати этакое чудо выволокли на берег и бросили?
В молодом голосе звучало явственное недоверие. Слушать своего старшего спутника развесив уши Мингслей определенно не собирался.
Совершенный очень хорошо представил себе, как этот старший пожимает плечами…
– Да ты же сам знаешь, до чего суеверный народ моряки. А у этого корабля была худая слава, уж так оно получилось. Худая до невозможности… Ладно, расскажу все без утайки, ведь если не я, так другие люди передадут. Его хоть и зовут «Совершенным», а угробил он кучу народу. В том числе и владельца своего, и хозяйского сына…
– Вот, значит, как, – призадумался Мингслей. – Ну, в любом случае, если даже я и куплю эту развалину, то в море на ней не пойду. И платить, как за настоящий корабль, не собираюсь… Честно признаться, я его хочу купить ради дерева. Уж больно много всякого разного болтают про диводрево. И не только про то, что-де корабли, сработанные из него, через некоторое время оживают и принимаются шевелиться и говорить. Это-то я и сам видел – в гавани. Ну, не то чтобы новоприбывшему вроде меня так уж обрадовались у Северной стены, где швартуются живые корабли, но как они разговаривают и двигаются – я видел. И сдается мне, что, раз уж здоровенное носовое изваяние на это способно, почему бы не проделать то же самое с маленьким резным изображением, а? Как по-твоему, сколько отвалили бы в Джамелии за такую диковину? Шевелящееся изображение, наделенное речью?…
– Понятия не имею, – замялся тот, что постарше.
– Конечно, не имеешь, – насмешливо фыркнул молодой. – Тебе такое и в голову-то не приходило, ведь так? Короче, давай выкладывай начистоту: почему этого до сих пор никто не сделал?
– Не знаю.
Ответ был слишком поспешным для правдивого или хотя бы правдоподобного.
– Так-так, – Мингслей был по-прежнему полон сомнений и подозрений. – Сколько времени на Проклятых Берегах существует Удачный – и ни одна живая душа не додумалась продавать диводрево кому-либо, кроме его обитателей. Причем токмо и единственно в виде живых кораблей… Так в чем же тут подвох? Что, кусок диводрева должен быть непременно большим, чтобы благополучно ожить – размером с корабль? Или его в соленой воде непременно надо вымачивать? Ну?…
– Ну… это… просто… просто никогда такого не делали, и все тут. Удачный, чтобы ты знал, – вообще довольно странное место, Мингслей. У нас тут свои традиции, свои всякие сказки-побасенки, ну и суеверий разных хватает. Когда пращуры наши ушли из Джамелии и попробовали осесть на Проклятых Берегах, многие из них… как бы это выразиться… пустились в такое рискованное предприятие единственно потому, что у них выбора-то особого не имелось. Одни с законом в неладах оказались, другие покрыли тяжким позором фамильные имена, а третьи самому сатрапу в немилость попали. Такие вот дела. Что-то вроде ссылки, понимай. Им ведь при отбытии так и сказали: кто выживет – получит по двести мер земли на семью и полную амнистию относительно прошлых делишек. А еще нам сатрап тогдашний клятвенно обещал, что в дела новых поселенцев вмешиваться не будет. И что сможем мы единолично торговать всякой всячиной, которую тут обнаружим. Ну а уж в благодарность за подобные милости пращуры сами выделили сатрапу во всех своих доходах половинную долю. И много-много лет все так честь честью и шло…
– А теперь – амба, – издевательски хохотнул Мингслей. – Да разве мог такой договор хоть сколько-нибудь продержаться? Сатрапы, они тоже ведь люди. А нынешний, Касго, видать, заглянул в свои сундуки и нашел, что деньжат там маловато для того веселого образа жизни, к которому он попривык, дожидаясь, пока батюшка приберется. Калсидийские травы, дарующие наслаждение, – они ведь не дешевенькие. К тому же привыкают к ним быстро, а раз привыкнув, на более слабые снадобья уже и смотреть не хотят. Вот он и решил продать право на торговлю в Удачном и вообще на Проклятых Берегах. Кому? А мне. И моим друзьям. Что ж, мы купили. И прибыли сюда. А здесь, я смотрю, нас не очень-то ласково принимают. Вы тут себя так ведете, словно мы последнюю корку хлеба у вас решили отнять. Хотя всем давно пора бы понять – чем оживленней делается торговля, тем она прибыльней! Да что далеко ходить? Вот валяется здесь этот корабль. Никому совершенно не нужный. По крайней мере, ты так утверждаешь. И вот я его желаю купить. Хочу живые деньги заплатить владельцу, кто бы он ни был. Да и ты внакладе не останешься, как посредник. А я получу здоровый кусок диводрева. Всем выгодно? Так в чем же загвоздка?
Мингслей умолк. Совершенный прислушивался к затянувшейся тишине.
– Хотя на самом деле я начинаю разочаровываться, – недовольно проговорил Мингслей. – Ты же хвастался, что корабль вроде давным-давно оживший. Я-то надеялся, что он с нами поговорит… Ты забыл предупредить меня, как славно над ним поиздевались. Может, это его и вовсе убило?
– «Совершенный» говорит только тогда, когда сам захочет, – был ответ. – А что он слышал – и сейчас слышит – каждое наше слово, я нисколько не сомневаюсь.
– Вот как?… Эй, корабль! Ты что, в самом деле слышал каждое наше слово?
На это Совершенный промолчал, ибо не видел смысла что-либо говорить. Спустя некоторое время раздалось досадливое восклицание молодого человека. Судя по звуку шагов, он решил обойти корабль кругом. Его спутник последовал за ним. Он шагал неповоротливее и тяжелее.
Потом Мингслей заговорил снова.
– Увы, друг мой, должен тебе сказать, что это обстоятельство вынуждает меня существенно понизить цену, которую я собирался было дать за этот корабль. Я же, как ты помнишь, первоначально намеревался отделить носовую фигуру и увезти ее в Джамелию, а ожившее диводрево с выгодой распродать… Либо же, что даже более вероятно, преподнести его, ха-ха, в дар нашему сатрапу, чтобы он милостиво наделил меня кусочком земли, желательно попросторней. Но в том виде, в каком пребывает изваяние… уж из диводрева оно сделано или нет, но худшей уродины я давно не видал. Какая муха укусила того, кто так изувечил ему лицо? Топором, что ли, рубили? Интересно, возьмется ли теперь какой-нибудь резчик хоть в относительный порядок его привести?…
– Все может быть, – ответствовал уроженец этих мест. Ему явно было не по себе. – Не знаю, впрочем, насколько это было бы разумно. Я-то, кстати, полагал, что тебя интересует «Совершенный» как он есть, а не только в качестве большого куска диводрева… И, если припоминаешь, я тебя предупреждал: я еще не закидывал Ладлакам удочку насчет его продажи. Не хотелось, знаешь ли, переходить к делу, не убедившись сперва, что ты настроен серьезно.
– Да ладно тебе, Давад, не думал же ты в самом деле, что я уж настолько наивен? И хватит уже говорить об этой развалине, как о живом существе. Это просто старый корабль, валяющийся на суше. И его нынешние владельцы, очень возможно, только обрадуются шансу избавиться от ненужного хлама. Был бы он еще способен к плаванию по морю – ой, не торчал бы он здесь, да еще на цепи!
– Да как тебе сказать…-Последовала долгая пауза, но все же Давад заговорил снова. – Я вообще-то полагаю, что даже Ладлаки навряд ли пожелают продать его, если узнают, что его предполагается распилить на кусочки. – Тут Давад набрал полную грудь воздуха. – Вот что, Мингслей, послушай доброго совета: не делай ты этого. Купить корабль и переделать его по себе – это одно, и ничего тут скверного нет, но то, о чем ты говоришь, – совсем другое. После такого ни одна из старых купеческих семей не пожелает с тобой дела иметь. А что до меня – я и вовсе по миру пойду…
– Значит, получше держи язык за зубами и поменьше болтай лишнего, когда пойдешь к ним с моим предложением, бери пример с меня: я тоже не болтаю направо и налево о том, что вознамерился приобрести это корыто. – Голос Мингслея звучал снисходительно. – Знаю я, знаю, что купцы из Удачного под завязку набиты весьма странными суевериями. И у меня нету ни малейшего намерения над ними глумиться. Если мое предложение примут, я спущу корабль на воду и отбуксирую подальше, прежде чем разбирать. С глаз долой, как у нас говорят… Ну что? Удовлетворен?
– Да вроде, – буркнул Давад. Душа у него определенно была не на месте. – Да вроде бы…
– Ну и полно хмуриться, дружище. Вернемся же в город, и я угощу тебя обедом. У Зуски… Какой я щедрый, а? Я же знаю тамошние цены. И я видел тебя за едой! – Мингслей весело рассмеялся собственной шутке, но Давад не присоединился к нему. – А вечером, – продолжал молодой торговец, – ты отправишься в гости к семейству Ладлаков и самым что ни есть осторожным и осмотрительным образом изложишь им мое предложение. И все совершится ко всеобщему благу. Ладлаки получат свои деньги, ты – за посредничество, а мои поручители – изрядный запас очень ценного дерева. Кому, спрашивается, может быть плохо от такой сделки?
– Не знаю, – тихо ответил Давад. – Боюсь, однако, что тебе предстоит выяснить это самому. Веришь ты или нет, а только это полностью оживший корабль, и он, как у нас говорят, себе на уме. Начни рубить его на кусочки – тут-то он, я полагаю, так или иначе и выскажется…
Мингслей беззаботно расхохотался.
– Ты, видно, хочешь подогреть мой интерес, Давад. Я-то тебя насквозь вижу, старый плут! Ладно, что тут торчать, поспешим лучше в город. Зуска нас уже ждет. Кое-кто из моих поручителей, кстати, хотел бы с тобой встретиться…
– Ты же сам только что настаивал на осмотрительности!-
– Правильно, настаивал. И настаиваю. Но ты ведь не воображаешь, будто кто-то ссудит мне денег, полагаясь только на мое слово? Они хотят доподлинно знать, что именно мы покупаем. И у кого. Но им-то самим осторожности не занимать, я тебя уверяю.
…Совершенный долго прислушивался к их шагам, постепенно затихавшим вдали… Пока наконец последние отзвуки не растворились в шуме набегающих волн и криках чаек…
– Разрубить на кусочки. – Совершенный произнес это вслух, точно смакуя. – Звучит не особенно привлекательно. Но, с другой стороны, – все лучше, чем валяться здесь до бесконечности. Может, хоть это убьет меня наконец. Может быть…
Избавление. Долгожданное избавление… Совершенный вновь отпустил свои мысли на волю, в неторопливое плавание, с разных сторон обмозговывая возможность конца. Ему все равно было больше нечего делать.
ГЛАВА 3
ЕФРОН ВЕСТРИТ
Ефрон Вестрит умирает…
Роника вглядывалась в изможденное лицо мужа и пыталась свыкнуться с этой мыслью: Ефрон Вестрит умирает.
Временами в ней поднималась волна раздражения и настоящего гнева. Да как он мог, как он смел причинить ей такое?! Вот так взять и помереть – и оставить ее одну-одинешеньку разбираться со всеми делами?!…
Она сама понимала, что за этими внешними всплесками крылось глубинное течение ее горя, незримое, непроглядное и готовое вот-вот утащить ее в бездну. Нет-нет, она не собиралась поддаваться отчаянию. Уж лучше раздражение и гнев. «Позже, – говорила она себе. – Позже, когда все останется позади и я со всем справлюсь. Вот тогда я дам волю чувствам и пусть у меня совсем опустятся руки. Позже…»
А пока ей оставалось лишь плотнее сжать губы – и делать что надлежало. Смочив тряпицу в теплой воде, настоянной на ароматных бальзамах, Роника осторожно обтерла сперва лицо мужа, потом его вялые руки. Он чуть пошевелился под ее прикосновениями, но глаз не открыл. Она и не ждала, чтобы он проснулся. С утра она уже дважды поила его маковым сиропом, чтобы он не мучился болью. Оставалось надеяться, что сейчас он крепко спал и не чувствовал ничего. Оставалось надеяться…
Роника еще раз провела тряпицей по его бороде. Ах, эта неуклюжая Рэйч! Снова не уследила, и он весь перепачкался бульоном, пока ел… Нет, эта женщина просто не умеет стараться. Похоже, придется-таки отослать ее назад к Даваду Рестару. А жаль, девка-то сообразительная и молодая. Скверно получится, если для нее дело все же кончится рабством…
Давад просто взял и привел эту самую Рэйч однажды к ней в дом. Роника про себя подозревала, что Рэйч была ему либо дальней родственницей, либо гостьей. Во всяком случае, у нее был правильный выговор и неплохие манеры, свидетельствовавшие о благородном происхождении… хоть и проявлялось все это только в промежутках между приступами скорбного созерцания чего-то, для посторонних невидимого. Давад сам предложил Ронике взять девицу в услужение, туманно пояснив, что-де не смеет оставить ее у себя. Что именно тут крылось – он так и не объяснил, а от самой Рэйч и вовсе было мало толку. Не желала говорить на эту тему, и все. Так что если отослать ее обратно к Даваду, он, скорее всего, пожмет плечами и отправит девку в Калсиду, где ее продадут в неволю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21