Пока.

– 13 -

Личная жизнь персонажей особых хлопот мне не доставляла. Хоть и телевизионщики, они ведь тоже люди, а межчеловеческие отношения мною уже давно изучены, можно сказать, досконально. Так что за три дня, прошедшие со времени нашей с Мартой совместной работы, я без ее участия успешно рассорила две пары – одну пару супружескую, а другую не совсем законную, но зато помирила поссорившихся любовников, а также значительно углубила и драматизировала оставшуюся безответную любовь. Эта безответная любовь оказала нам неоценимые услуги. Дело в том, что одинокая, несчастная героиня, женщина весьма состоятельная, располагала прорвой свободного времени и имела возможность следить за предметом своих воздыханий. И благодаря этому сумела обнаружить козни, которые преступники уже начинали плести вокруг ее любимого.
И тут меня опять застопорило, поскольку для достоверности понадобилось окружить все эти человеческие взаимоотношения настоящими телевизионными штучками. Пришлось звонить Марте.
– Ты где находишься в данный момент? – был мой первый вопрос.
– На твоей лестнице, – был радостный ответ. – Уже на втором этаже. И Бартек тоже идет, только малость задержался, я попросила его сбегать за пивом. Кассеты у меня с собой.
Я очень обрадовалась.
– А как ты вошла, не продомофонив?
– Какая-то женщина выходила из дома, я и прошмыгнула. Слушай, давай поговорим, когда я уже доберусь до тебя.
Я заблаговременно отперла входную дверь и отправилась в кухню за стаканами. Бартек появился минут через пять после Марты, но и этих минут ей хватило, чтобы вкратце поведать о последних событиях своей личной жизни. Оказывается, Доминик хотя ее и не любит, но желает, она же его любит, но не желает, то есть хотеть-то его она хочет, но любить его не желает и потому опять терзается. Терзание на сей раз выглядело, на мой взгляд, не слишком драматичным, так что я воздержалась от комментариев.
Бартек извинился, что явился ко мне без предупреждения. А зачем предупреждать, когда он равноправный член нашей группы сценаристов?
Начали мы опять с просмотра записей пожара. Поскольку пожар выдумала я, Бартек и вцепился в меня, как репей в собачий хвост. Я старалась утешить себя тем, что, главное, погорелец меня не знает, неизвестно ему, что особняк на сожжение предназначила я, а то еще потребует возмещения материального и морального ущерба.
При сегодняшнем просмотре основное внимание мы уделили звуку, потому что этого потребовала Марта:
– Сто раз глядели, а на шум и крик – ноль внимания, сами только орали друг на друга как последние кретины. Вместо того чтобы слушать и мотать на ус. Да, вот что еще. Павел поехал на пепелище, снять его, так просто, на всякий случай.
– Это само собой, – недовольно буркнула я, – могли бы и раньше сообразить. Вообще надо было дожидаться возвращения хозяина и заснять этот момент – реакцию его, действия. А с сейфом что? Открыли его наконец?
Марта обескураженно оправдывалась:
– Понятия не имею. Во всяком случае, с места пожара забрали. Да ты сама все увидишь.
– Пиво холодное, – призвал нас к порядку Бартек.
– Очень хорошо, разливайте, остальные банки я спрячу в холодильник. И пускайте пленку, не будем терять время.
Значит, все внимание на звук. Боже, какой же кошмарный там стоял шум! Среди грохота, треска и криков очень трудно было уловить хоть что-то человеческое, лишь отдельные слова, по всей вероятности тех, кто находился поблизости от камеры. Лучше всего получились перекрикивания пожарных, но и зеваки старались, как могли.
Вот отчетливо прозвучало: "…жили бомбу", "столько добра сгорит", "новое наживет, не из бедных…", "ходил тут…", "скрывался, чтоб не приметили…".
"…Высматривал, вынюхивал…", "крутился вокруг дома". Это все выкрикивала баба с пронзительным голосом, всем бы такой! И вдруг прямо в микрофон: "Гляди, слева! Щас грохнется!" И в самом деле обрушился балкон. Остальные обрывки разговоров в принципе сводились к предположениям насчет причины пожара, причем доминировала версия поджога незнакомцем, который давно крутился поблизости от этого дома. Сочувствия погорельцу – богатому аферисту – не проявляли, даже намекали на кару господню за его, погорельца, грехи и вину перед честными, но бедными людьми.
– Не мешало бы все это отдельно записать на фонограмму и потом еще раз прослушать, – заикнулась было я, но тут внезапно услышала неразборчивое слово, прозвучавшее как "Грохольский", во всяком случае, очень похоже. – Эй, мне показалось или кто-то произнес "Грохольский"? – воззвала я к присутствующим. – Вы не слышали?
– Действительно, что-то такое… – не очень уверенно подтвердил Бартек.
– Кто сказал "Грохольский"? – заорала я.
– Не знаю, – струсил Бартек под моим яростным взглядом. – Я не разобрал…
– Ну чего ты орешь? – напустилась на меня Марта. – Я и без Бартека знаю, что он Грохольский.
– Кто?!
– Погорелец, кто же еще?
– Какой погорелец?
– Наш. Тот, чей дом сгорел. Его фамилия Грохольский. Павел узнал, когда поехал снимать пепелище.
– Езус-Мария! – только и простонала я.
– Ты чего? – удивилась Марта. – Ведь Грохольский фигурирует в нашем сценарии.
– Ну, ты даешь! Грохольский – не вымышленный персонаж, а вполне реальная фигура. Бывший прокурор, причастный ко многим преступлениям…
– А, те самые злодеяния…
– Если тебе так больше нравится, можешь окрестить их историческими злодеяниями. Мы собирались сменить ему фамилию и внедрить в телевидение. Хотелось бы мне знать, на след каких злодеяний они сейчас вышли?
– Кто?
– Да Кайтек с Павлом.
– Пива! – вне себя завопила Марта. – Немедленно дайте мне еще пива!
– Я принесу, – вызвался Бартек. – Можно мне самому взять из холодильника?
– Конечно, можно, и вообще бери из него что захочешь.
Страшная истина предстала нам во всей своей ужасающей безнадежности. Ничего удивительного, что минувшие годы так настырно лезли в детективный сценарий о сегодняшнем дне, ведь трудный труп Красавчика Коти явился звеном, намертво связавшим прошлое с современностью. Вечно я влипаю в какие-то особенно неприятные истории.
Несколько остынув после стакана холодного пива, Марта сказала уже спокойнее:
– Прямо и не знаю, что делать. Если не ошибаюсь, этот Грохольский нам очень даже подходит. Тогда что?
– Отмежеваться! – не сомневалась я. – Не беспокойся, все беру на себя. Знаешь, я уже привыкла к таким вещам.
– К каким вещам? – не понял Бартек.
– Попадать в яблочко. Как только сочиню завлекательное преступление или другое какое развлечение для своей будущей книги, глядь – а оно на самом деле произошло, ну прямо как накаркала. Особенно в последнее время. Уж и не знаю, способности ясновидящей во мне проявляются, подсознание действует или еще что-нибудь столь же сверхъестественное, но уж никак не мои серые клеточки, поизносившиеся с возрастом.
– Так что же делать в данном конкретном случае? – допытывалась Марта. – Раз подожгли настоящего Грохольского, значит… Иоанна, что это значит? Надо что-то менять?
– Только фамилию. Ведь у вас на телевидении, как и в любом другом бизнесе, каждый продирается к кормушке, старается подложить свинью соседу, а соперника так и вовсе извести, и для этого все средства хороши. Ничем не гнушаются. Можно просто донести начальству, что вот этот был в свое время комухом или, еще лучше, работал в органах. Спасибо закону о люстрации, этим можно здорово подгадить конкуренту, но иногда простого доноса недостаточно. Вот если к нему присовокупить какое-то преступление, совершенное этим конкурентом в коммунистические времена… ты права, по закону о люстрации такое должно бы считаться заслугой, но Польша еще до этого не додумалась, – тогда совсем другое дело.
– Надоели мне твои лекции, давай ближе к делу. Что конкретно мы с тобой в данном случае предпринимаем?
– Значит, действуем так. Протащим в современность давнее преступление или преступления, но в сценарии придадим им, так сказать, камерный характер. Малость пригладим и сделаем позавлекательнее, ведь телезритель ждет от нас развлечения, не так ли? Скажем, все эти давние дела раскроются благодаря безответной любви этой… как ее… Мальвины. Потом мы приканчиваем Липчака…
– Но под другой фамилией!
– Естественно. И уже потом этот Плуцек, наша надежа, делает попытку кого-нибудь замочить. Ты бы кого хотела? Пуха? Или, к примеру, Доминика? Я с удовольствием. А может, Мальвину? Знаешь, даже логично, слишком много баба увидела, об остальном догадалась и стала опасна для преступника.
– А Мальвина – это кто? – спросил Бартек, слушавший с большим интересом.
– Эля, – мрачно пояснила Марта. – Мы из нее сделали героиню, ошалевшую от любви к Мареку, которого она не колышет…
– А Марек – это кто?
– Юрек, но ему совсем не обязательно быть завредакцией, возможно, у нас он получит должность повыше. Не исключено, даже место Пуха.
– А почему вы не оставите самого Пуха?
– Только через мой труп! – решительно возразила я. – Когда я творю, своих героев вижу воочию, и тут уж мне себя ни в жизнь не убедить, что какая-то женщина может ошалеть от любви к нему. А работать без внутренней убежденности я просто не могу, сама должна верить тому, что выходит из-под моего пера, тьфу, компьютера. Внутреннее убеждение – это, знаете ли…
– Понятно, – перебил меня Бартек. И хорошо сделал, о внутренней убежденности я могла рассуждать часами. – Выходит, вы тут нашему телевидению перемываете косточки?
– Догадался наконец! – насмешливо похвалила его Марта. – Усек нашу концепцию? Представим в сериале закулисную жизнь нашего телевидения и тем самым добьемся потрясающего рейтинга популярности. Вроде бы ничего особенного, обычные люди с их переживаниями и даже страстями…
– …а тут вдруг всплывает жуткое преступление! – подбросила я свои три гроша.
Искоса глянув на меня, Марта пояснила коллеге:
– Иоанну я привлекла к созданию сценария, потому как детективы по ее части. Она на этих трупах собаку съела…
– Мартуся, ну что ты несешь! – возмутилась я.
Судя по всему, Бартек действительно усек общую концепцию будущего сериала, и не скажу, что был так уж потрясен. Телевидение он знал наверняка лучше меня и не стал выдвигать принципиальных возражений. Выдвинул лишь одно личного порядка, заявив:
– Мне это ничем не грозит, я на телевидении работаю по контракту, но вот Марту, пожалуй, и турнуть могут.
– Не бери в голову, – успокоила я его, – где надо – смягчим, завуалируем. А я обязуюсь столько всего напутать в сценарии, что никто не доберется до сути. Сам же слышал, мне и стараться особенно не придется, у меня прежние времена и так постоянно путаются с современностью. А грехов побольше припишем покойникам, лучше коммунистам, мирно скончавшимся от старости. Задача Марты проследить, чтобы я не переусердствовала в своем стремлении нагнетать криминал и случайно не угодила в какую-нибудь настоящую телевизионную аферу, участники которой еще живы-здоровы и не коммунисты, вот их касаться нельзя, сама понимаю. Так что есть шансы – никто себя не узнает и нам все сойдет с рук.
– Чего желаю вам от всей души, – с чувством произнес Бартек, но в его голосе прозвучала неуверенность.
Однако я уже разозлилась, поэтому раздраженно добавила:
– И вообще, мое дело работать, а расследование должны вести менты, и если все мне затушуют, следующий сериал напишу о них. Пусть знают, и мне плевать, если под эти мои слова подведут статью об уголовно наказуемой угрозе…
А потом мы обсудили устройство помещений, в которых одни наши персонажи могли бы подслушивать других, опытным путем проверив такую возможность на примере моей квартиры, в чем нам с Мартой активно помогал Бартек. А затем они оба ушли, чрезвычайно занятые друг другом. Я и не поняла, служебно или приватно. Вот хорошо, если бы Мартусины красота и очарование положительно сказались на пунктуальности Бартека.
После их ухода я обнаружила, что пленки с записями пожара остались у меня, причем одна кассета даже торчала в видике. Вытянув ее оттуда, я взяла в руки обе кассеты и задумалась, куда их положить, чтобы потом не искать и чтобы ненароком не запропастились. У меня такое случается с нужными вещами и, к сожалению, с документами. Я уже по горькому опыту знала: если прячу вещь туда, где ее очень легко найти, она теряется с концами. Если же, не задумываясь, ткну куда попало, она тоже теряется, но потом случайно находится, когда ее совсем не ищешь. Данные кассеты были нам слишком дороги, рисковать я не могла, а потому принялась соображать особенно рассудительно и логично.
В моей квартире валялось великое множество всевозможных кассет, думаю, в конечном счете их было не меньше книжек, я имею в виду пропорциональное соотношение, в среднем на пятьдесят книг две кассеты.
Кассеты я всегда старалась складывать поближе к телевизору, так что там уже громоздилась порядочная куча. Сунуть в эту кучу и пожарные? И что, потом переворачивать весь этот хлам, разбирая сплошь и рядом почти стертые надписи на корешках?
С кассетами в руках прошлась по всей квартире, включая и кухню. Увидела на столе забытые упаковки с блинчиками с мясом, отругала себя – надо было сразу сунуть в морозильник, ведь испортятся. И сунула, хотя мне что-то мешало и пришлось действовать одной рукой, но тут одновременно заголосили домофон и телефон, и я поспешила в прихожую. Как всегда, не интересуясь, кто рвется ко мне, отворила дверь в парадное и принялась разыскивать в комнате трезвонящий телефон. Вот вечно так, не помню, где бросила трубку. Впопыхах схватила трубку факса, хотя говорить в нее не любила из-за короткого провода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41