Как раз перед тем я купила себе знаменитый платиновый парик, который потом описала в романе «Что сказал покойник». Вместе со мной шлялся по саду Алиции некий Яцусь, которого я превратила потом в Мацуся в «Проклятом наследстве». Именно Яцусю принадлежал малинового цвета ночной горшок, который я везла в тот раз, когда берлинский поезд удрал с моими вещами, оставив меня на перроне. Именно у Яцуся были пятьдесят долларов одной банкнотой, каковую он именовал полудурком… Как раз возле того костра он и пошутил в своё удовольствие.— Батюшки, ты волосы подпалила! — в какой-то момент с ужасом крикнул он.Я так и помертвела, принимая во внимание цену парика. Превозмогая паралич в ногах, я кинулась к зеркалу, после чего оказалось, что он пошутил. Яцусь сатанински хохотал, клянусь, что Алиция при этом присутствовала! И теперь она утверждает, будто ничего не помнит и я никаких веток не жгла!Алиция также утверждает, будто я вместо того, чтобы писать правду, просто творю новое художественное произведение, а стало быть, все это — плод моего воображения и фикция. Если даже и так, то в весьма мизерной степени, поскольку её поправки не составляют и одной двадцатой части написанного мною. К счастью, я нашла собственные письма, которые посылала из Дании. Я не ставлю дат, но упоминание каких-то событий позволяет сделать привязку ко времени. Например, если я упоминаю, что через неделю Рождество, это ведь о чем-то говорит.Она же утверждает, что я не могла слопать миндалину, потому что фрау фон Розен вообще по рассеянности не воткнула её в крем, но я-то помню, что грызла!Так вот, давно обещанные объяснения по поводу моего антисемитизма. Дело в том, что когда-то я купила себе Библию, полный текст, с колоссальным интересом её прочитала и была потрясена. Из неё ясно следовало, что Моисей, прежде чем вывести евреев из Египта, посоветовал им накануне Исхода одолжить у египетских друзей и знакомых серебряные и золотые сосуды. Простодушные египтяне и одолжили им свою посуду, после чего иудеи вместе с серебром и золотом покинули страну. Ничего удивительного, что их подвергали столь яростным гонениям… Очень уж это некрасиво. Если бы они у врагов одолжили, это ещё куда ни шло, но у друзей! Порядочные люди так не поступают.А потом какое-то племя, которое им встретилось, попросило их рассказать про Иегову, потому что они тоже хотели бы поклоняться Иегове и быть под его защитой. Так иудеи им решительно отказали. Фигушки, заявили они. Иегова только наш!Зато сами от племени чего-то там требовали. Тоже некрасиво. Надо иметь очень мерзкий характер, чтобы выкидывать такие фортели. Я нашла там ещё пару-тройку подобных поступков, хотя достаточно и этих, чтобы докатиться до антисемитизма. Но, между нами говоря, это не имеет никакого практического значения. * * * Поскольку я и без того махнула рукой на последовательность дополнений, воткну сюда несколько очередных. Мелочь, а все-таки потом я годами занималась этим хобби, так что какая разница, куда я его всуну.Мой новый бзик родился в Згеше. Туда меня пригласили тоже на встречу с читателями, а вместе со мной поехала Тереса, которая как раз была в Польше и хотела посмотреть Згеш. Ради Бога, я ехала на машине и могла взять её с собой.Она остановила меня на перекрёстке улиц перед входом в Дом культуры.— Слушай, ты можешь мне сказать, что это та кое? — спросила она, указывая пальцем на скульптуру по диагонали от нас.Я внимательно присмотрелась.— Пролетариат, который борется с существующим строем, — ответила я, почти не задумываясь.Тереса сфотографировала скульптуру, записала текст, после чего мы вошли внутрь.В Доме культуры как раз устраивали выставку прикладного искусства. Она состояла в основном из тканных вручную ковриков, очень красивых. Делали их дети и молодёжь. Изделия меня заинтересовали, я стала говорить на эту тему с читателями и после встречи, а потом взгляд мой упал на что-то очень красивое, разноцветное, яркое, в огромном пластиковом мешке на полке. Каждый день после очередной встречи с читателями я смотрела на эту красоту и наконец не выдержала, спросила, что это.— А, это просто остатки, — махнула рукой руководительница кружка и подарила мне это великолепие — золотые, оранжевые и коричневые клубки шерсти.Дома я нашла кусок ткани, не то мешковины, не то дерюжки — словом, редко тканной тряпки. Затем по руку подвернулся вязальный крючок, и это решило судьбу. Я сотворила пробный ковёр, как потом оказалось, методом смирненского плетения, о чем я не имела ни малейшего понятия, только значительно позже узнав, что применяю такую изысканную технику. Я начала от середины, и у меня получилось странное, но весьма эффектное творение.Моя невестка, Ивона, при виде шедевра заявила, что это самый красивый ковёр, который она когда-либо в жизни видела, и едва не разревелась, так как злая свекровь даже не сделала попытки подарить ей ковёр. Я слегка удивилась, ведь объясняла же ей, что это всего лишь проба, незавершённая работа, что я сделаю для неё гораздо лучший коврик. Не помогло. Она продолжала безудержно восхищаться именно этим ковром. Я подарила ей его и немедленно приступила к созданию следующего.На самом деле моей целью было закрыть стену в собственной квартире. Полкомнаты, которая изначально составляла часть кухни, сперва было покрашено масляной краской, потом на эту краску наложили ещё клеевую, после чего все красочные слои стали облезать. Я решила закрыть весь этот кошмар декоративной тряпкой, а посему стала заниматься рукоделием.Для собственных нужд у меня остался только шестой ковёр. Первый отобрала Ивона. Младшие дети, Роберт и его тогдашняя жена Анка, чуть ли не разобиделись: у ТЕХ, мол, есть, а у них нет, поэтому второй ковёр я сделала им в подарок. Не помню, что случилось с третьим, но четвёртый предназначался для Моники, поэтому поехал в Канаду. Пятый получил Марек, и это было единственное моё произведение, которое он пожелал иметь. Марек настолько не скрывал своего желания, что даже высказался насчёт размера — хорошо бы, мол, поменьше. Вот и отлично, раз поменьше, то и делать быстрее. Шестой ковёр я наконец-то сделала для себя, причём вопрос с маскировкой стены за это время сам собой решился: при очередном ремонте её наконец-то отчистили и покрасили как следует. Но моих намерений это не изменило, я повесила ковёр на заранее облюбованное место.Первый ковёр, подаренный Ивоне, теперь служит собаке. Каро считает его своей личной собственностью и укладывается на нем всякий раз, когда находится в квартире. По цвету они даже гармонируют, Каро и ковёр. К тому же, он был соткан из остатков всякого барахла. Шерсть из Згеша очень быстро кончилась, поэтому мне пришлось искать дополнительный материал; я воспользовалась шерстью, хлопком, акрилом, вискозой, даже волокна стекловаты там торчат. К следующему ковру я уже отнеслась серьёзнее, покупала шерсть где только можно было, в том числе и на базаре, и на сельскохозяйственной выставке при ипподроме в Служевце, непосредственно от гуралей, жителей польских Татр. Красила я все это собственноручно и до сих пор не понимаю, как удалось Гене смыть радугу красок с кухонного буфета. Два маленьких мотка, красиво расстриженных и предназначенных специально для этих целей, я получила в подарок от Алиции, у которой хватает ума никогда ничего не выбрасывать.В последнюю очередь я сделала ковёр для теперешнего дома моих здешних детей. Я не очень им довольна, получился он так себе, но, к счастью, висит так, что не очень бросается в глаза. Я собираюсь сделать им ковёр покрасивее.Как выглядела моя квартира во время этой работы — ни в сказке сказать, ни пером описать. Остатки шерсти разбросаны повсюду, клубки, мотки, расстриженные пасмы валялись просто так вперемешку и были рассованы по коробочкам, нитки цеплялись ко мне и всем приходящим, многочисленные обрывки попадались даже в еде, от пыли было не продохнуть. Больший беспорядок мне удавалось учинить только при помощи сухой травы.Работа была настолько сложной, что заниматься ею приходилось лишь при дневном свете, которого зимой, например, явно не хватает. Искусственное освещение сразу можно послать не скажу куда, потому что оно меняет цвета. Весной и летом было лучше, дошло до того, что я вставала с рассветом и принималась за работу — так меня тянуло к этой деятельности, что аж в пальцах покалывало. Это называется: страсть!Я же говорила! Жизнь без страстей ничего не стоит!И вот, одержимая этой творческой страстью, я совершила чудовищный промах, последствия которого до сих пор меня преследуют. А именно: я привезла себе из Алжира шерсть, купив её на тамошнем базаре. Её спряли, не ссучивая, шерсть была замечательная, я не покрасила её сразу, не зная точно, какой цвет хочу иметь, а потом вылезла на свет Божий страшная правда: в этой шерсти гнездилась моль!!!То есть, я устроила в доме рассадник моли. Впервые в жизни, поскольку до тех пор эта напасть как-то обходила меня стороной. Я воевала с этой дрянью всеми способами, нафталином пахло даже на лестничной клетке, я всюду пихала наше отечественное мыло «Семь цветов», оно тоже воняло, а моль его нежно возлюбила; три зимних месяца два мешка с шерстью я держала на балконе, с тоской ожидая крепких морозов и с болью выбросив любимые старые тряпки. Это была война не на жизнь, а на смерть. Похоже, мне все-таки удалось одержать верх при помощи арабского же средства от тараканов, которое я привезла тоже из Алжира, дохло от него все, в том числе люди. Применив это средство, надо было помнить, куда не входить, чего не открывать, где не дышать. Однако моль в основном передохла, перегрызя до этого все, что попало на зуб.Но со своим хобби я вовсе не покончила. У меня в планах ещё несколько декоративных ковриков. * * * Теперь речь пойдёт о всяких пустяках.С большим сожалением вспоминаю, что в первом томе я забыла упомянуть об Анджейках. Известно, что я имею в виду: в канун святого Анджея, зимой, все ворожат, причём не ограничиваясь литьём воска, гаданий полным-полно самых разных.У нас дома гадания организовывала всегда Люцина, которая вечно была генератором идей, особенно полезных в те времена, когда воска нельзя было достать ни за какие сокровища. Откуда-то в конце концов появился здоровенный кусок, который каждый год и использовали, оберегая, как бриллиант из короны. Кроме воска мы также пользовались скорлупками от грецкого ореха, которые пускали по воде со свечкой в серёдке, выставляли свои туфельки одну за другой. Обладательница туфельки, которая первой выходила за порог, должна была в наступающем году выйти замуж, что на мне и сбылось. Вытаскивали мы и билетики с предсказаниями. Можно было ни во что не верить, но в гадания на святого Анджея — обязательно.В конце первого тома я обещала рассказать, как отомстила мне Янка за то, что я попусту съела первую весеннюю клубнику, так как из-за беременности клубника мне впрок не пошла и меня тошнило. Так вот, когда Янка ожидала своего сына Кшиштофа, мы с ней жили вместе на даче. У меня в то время уже был трехлетний Ежи, и я по долгу матери готовила ему каждый день манную кашку на молоке. Я уже не раз говорила о том, что от запаха кипячёного молока меня буквально выворачивает наизнанку. А тут Янка, которая всю жизнь обожала молочные каши и супы, стала меня просить, чтобы я каждое утро готовила кашку и для неё, так как сейчас ей это особенно полезно. Просто-напросто двойную порцию. И вот каждое утро, отвернувшись от плиты и зажав нос — поскольку двойная порция воняла вдвое сильнее, — я вытянутой рукой мешала в кастрюле проклятущую кашку. К счастью, своё прожорливое чадо мне кормить не приходилось: я выливала кашу в тарелку и звала его, а он с превеликим удовольствием лопал. Сварив кашу и посадив сына за стол, я будила Янку:— Вставай, твоя кашка готова!Ответом мне было сонное бормотанье, после чего Янка зарывалась лицом в подушку, и часа два я не могла её добудиться. Потом она вставала и приходила в кухню, где её ждала остывшая каша. Янка наклонялась к кастрюле, слегка зеленела, хватала кастрюлю за ручки, мчалась в уборную, выливала туда кашку и, если можно так выразиться, изливалась сама. Потом она со слезами выходила из сортира и жалобно просила меня назавтра снова приготовить ей кашку. Через неделю я делала это уже из чистого любопытства. По-моему, она за все лето, что мы прожили на даче, так и не съела ни ложки… * * * Кроме того, я совершенно забыла про Владека Марчинского.Он был архитектором и работал у нас, наверное, на полставки, потому что появлялся с перерывами. Обворожительный человек, как правило, говорил очень мало, но зато все, сказанное им, имело глубокий смысл, и одно его высказывание я запомнила навек.Меня тогда терзала страшная проблема, так как я была приглашена на именины Алиции Витека. Этих Алиций в моей биографии целых четыре, и придётся их тут всех перечислить и пояснять, которая из них кто, иначе выйдет полная неразбериха.Одна Алиция, самая главная, это которая в Копенгагене, она фигурирует во всех моих книжках. Вторая Алиция, сперва невеста, а потом и жена Витека, встречается у меня только в некоторых книгах, но она личность настолько яркая, что её надо бы вставлять почаще. Третья Алиция не встречается нигде, потому как с самого начала, ещё в «Подозреваются все», я нарекла её Моникой, чего она сама пожелала. Наконец, четвёртая Алиция была женой Леся и переименована мною в Касеньку. А тут речь пойдёт о второй Алиции, которая тогда была ещё невестой Витека.Так вот, на именины я была звана именно к Алиции Витека, и идти нужно было с подарком. Только цветы меня не устраивали, мне хотелось чего-нибудь другого. Знала я её тогда очень мало, дарить что-то сугубо личное было неудобно, с деньгами у меня было туго, и я не знала, как быть. Пришлось прибегнуть к помощи сотрудников.— Слушайте, ребята, — сказала я им, вконец рас строенная, — посоветуйте, что бы такое купить женщине дешёвое, но бесполезное? С полезным как-то неудобно лезть, а на дорогое презренного металла не хватает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19