— Ты кого мне подсунул, морда? Это называется выгодная оказия, такой-растакой…И, продолжая извергать непечатные выражения, сипящий валютчик сделал попытку оторвать акуле голову от туловища, что наверняка ему бы удалось, ибо акула, не ожидавшая нападения и явно ничего не понимающая, только безмолвно разевала рот, но тут вмешались другие и быстренько утихомирили сипящего. Он присел за столик к акулам, и они вместе, склонив головы, принялись оживлённым шёпотом обсуждать свои дела. До подчинённого доносились лишь отдельные слова, из которых он понял, что сипящему нанесён большой материальный ущерб.Все это было чрезвычайно интересно, и майор приказал поручику собрать дополнительные факты об ограблении и о драке и в первую очередь установить, что за машина помешала охране вмешаться в операцию. Может, действует целая шайка? В заключение он сказал:— Мы имеем все основания утверждать, что кто-то грабит чёрный рынок — точнее, отбирает доллары. Нам известно также, что одновременно доллары нелегально переправляются через границу. Связь прямая и очевидная. В числе ограбленных и этот, как его, Рокош. Вор, как видно, не особенно разборчив, крадёт, где подвернётся возможность. Дуткевич с этим как-то связан. Иначе чем объяснить его убийство? Врагов у него не было, богатства тоже, бабы ни у кого не отбивал. Может, потихоньку помогал шайке грабителей, валютчики его накрыли и из мести убили, а может, и наоборот: грабители надеялись найти у него деньги, не нашли и со злости пристукнули. Вишневского с его переводом денег в казну государства я пока вообще не понимаю. Что же касается Хмелевской…Тут майор вспомнил, что слышал о какой-то драке у киоска, в которой я принимала участие. Это у него тут же ассоциировалось с дракой в «Гранде». Он замолчал и задумался. Его мысль продолжил капитан:— Что касается меня, то я уверен — с этой Хмелевской дело нечисто. Ну, посмотрите сами — она везде, буквально везде путается. И в то же время из её знакомых только один Ракевич вписывается в афёру, остальные же совершенно не годятся. Ничего подозрительного, никаких левых доходов, все нормально работают, ведут размеренную жизнь по средствам. Безнадёга! Но Ракевич с долларами не связан.— Дуткевич тоже не был связан, — припомнил Гумовский. — Никто его не знал.Майор очнулся от своих мыслей и вмешался в разговор:— Дуткевича могли не знать по фамилии, а знали в лицо. Разошли людей с фотографией.— Уже разослал, жду результатов. Пожалуй, и Хмелевскую им подброшу, на всякий случай.В ходе разгоревшейся дискуссии стало ясно: необходимо разослать фотографию Дуткевича по всем градам и весям; надо завести тесную дружбу с неразговорчивыми валютчиками; надо установить постоянное наблюдение за Гавелом и за мной. Главное же — надо припомнить и систематизировать все странные, нетипичные и лишённые всякого смысла события последнего времени, ибо только они могут быть связаны с этим странным и нетипичным делом и, возможно, что-то прояснят. И надо думать. Думать интенсивно, творчески. * * * Я думала интенсивно и творчески, и у меня получилась совершеннейшая ерунда. Вот что у меня получилось.Мартин поймал похитителя марок. Похититель уже успел спустить коллекцию, частично у нас, частично за рубежом. Мартин припёр его к стенке и потребовал или марки, или их эквивалент. Вор был другом Дуткевича, и Дуткевич, добрая душа, бескорыстно помогал ему в кражах, а потом пал жертвой мести валютчиков. Вор, редкая свинья, зная о моем знакомстве с Мартином, решил пустить милицию по моему следу, фабрикуя улики против меня, отсюда и нагромождение вокруг меня идиотских событий.В концепции были серьёзные пробелы. Почему Мартин не копил валюту, чтобы приобрести на неё марки и восстановить коллекцию, а принялся анонимно пересылать доллары в государственную казну? Ладно, допустим, Мартин свихнулся с горя, такие случаи известны. В концепцию не вписывался Донат. Зато Гавел вписался. Он сначала помогал спустить марки, а потом, узнав, в чем дело, пытался выкупить их обратно. А вот Донат не вписывался. Что же касается Баськи, то это лучшая кандидатура на роль преступника, и я уверена, ради неё Дуткевич пошёл бы на все. Однако мне очень не хотелось в своей концепции отводить Баське отрицательную роль. Проще всего было бы все выяснить у них самих, поставив вопрос ребром, но у меня как-то язык не поворачивался информировать друзей о моих открытиях.Я решила действовать дипломатично, позвонила Баське и начала издалека, поинтересовавшись, что означают странные прогулки Доната и Павла по Саксонскому саду. Баська удивилась так, будто от меня впервые услышала об этом. Пришлось несколько усилить дипломатический нажим:— Но ведь ты тоже там была. За кустами пряталась.— Я там была? — огорчилась Баська. — Надо же, ничего не помню. Должно быть, у меня склероз, как думаешь?— Может, и склероз. Припомни-ка. Весной это было, листья ещё не распустились.— Хоть убей — не помню. А ты уверена, что я была трезвая?Такой уверенности у меня не было. Видела я её издалека, а вела она себя очень странно. Может, Донат и Павел тоже были пьяны! Правда, маршировали они уверенным, твёрдым шагом, но это ещё не показатель. Если все трое оказались в саду по пьяной лавочке, могут и не вспомнить, чем они там занимались и почему.Происходившее в Саксонском саду Баську очень заинтересовало, и у меня создалось впечатление, что она и в самом деле лишь от меня узнает об этом. Так из Баськи ничего и не удалось выудить.Разговаривала я и с Янкой, поинтересовалась, как обстоит дело с Донатом. Удручённая Янка пожаловалась, что с ним по-прежнему неладно, только теперь это выражается по-другому: Донат, наоборот, совсем перестал выходить из дому, всячески уединяется и даже начал от них запираться где попало — то в ванной, то на кухне, то в комнатке Кшиштофа, иногда даже в подвале. Он по-прежнему не желает общаться с семьёй, того и гляди совсем разучится говорить.Мартин, в противоположность Донату, дома совсем не бывал, шлялся неизвестно где, и я никак не могла его поймать по телефону. Гавела же я в качестве объекта дипломатических переговоров сразу исключила, так как знала, что из него ничего не вытяну. Моё частное расследование забуксовало на месте, и в этой ситуации я чуть ли не с радостью восприняла вызов к майору.Разговор начался с того, что он ошарашил меня заявлением:— Пежачека вы знаете, а в список своих знакомых не внесли. Почему?Я принялась лихорадочно вспоминать человека с такой диковинной фамилией. Нет, сколько ни рылась в памяти, никого похожего припомнить не могла.— Исключено, никакого Пежачека я не знаю. Кто он такой?— Как же вы его не знаете, если сами жаловались, что он вас преследует?Пежачек меня преследует? С ума сойти! Как такое может быть? Вытаращив глаза, совершенно ошарашенная, смотрела я на майора в безмолвном изумлении.— Вспомните же, — настаивал майор. — Киса Пежачек. Почему вы его не включили в список?Я честно старалась вспомнить Кису, который бы меня преследовал, но, клянусь, во всей моей биографии не было ничего похожего. Может, просто коварный майор подготовил мне какую-то ловушку? В полной панике я взмолилась:— Ради бога, объясните, почему я должна знать какого-то Кису Пежачека?— Ну, может, не Кису, его чаще называют Кисонькой по причине красной мор… то есть того, я хотел сказать, по той причине, что у него физиономия бешеного бульдога. Это в его обществе вы били окна в киоске.Кажется, я начинаю понемногу понимать.— Во-первых, никаких окон я не била, — механически поправила я майора. — А во-вторых, не о том ли жлобе вы говорите, который ездил за мной на «опеле»?— Ну вот видите, а вы не хотели признаться, что он вас преследовал.— И в самом деле, ездил за мной целых три дня! Так его фамилия Пежачек? Интересно, откуда я могла это знать? Он мне не представился, а окна бил без моего участия. Вижу, вы получили информацию от участкового, следовательно, должны знать, как было дело.— Я бы охотно услышал это ещё раз из ваших уст.Пришлось о знаменательном событии рассказать своими устами. Больше всего майора заинтересовало нападение на красномордого Кису неизвестного мужчины, майору очень хотелось знать, что именно говорил агрессор. Я пояснила: ничего не говорил, только душил Пежачека и яростно хрипел. То есть от ярости хрипел сначала, а потом стал хрипеть оттого, что его стукнули по физиономии и силком поволокли в машину. Окна били они, можно сказать, вместе. После этого Пежачек от меня отстал.Рассказывая, я успокоилась, обрела присутствие духа и способность соображать. Мне пришла в голову мысль воспользоваться случаем и попытаться получить от майора интересующую меня информацию — не все же ему меня расспрашивать! Может, тогда мне не придётся разыскивать Пежачека. И я осторожно начала:— Раз уж мы с вами, пан майор, так доверительно беседуем, не могли бы вы открыть мне секрет: почему, собственно, Пежачек меня преследовал? Сдаётся мне, вы знаете.— И вы должны знать, — спокойно возразил майор. — Ведь вы бываете на улице Конопницкой?Я напрягла все силы, чтобы на сей раз снова не впасть в панику.— Бываю, конечно. И очень часто.— Зачем?— Странный вопрос. Дела у меня там, на улице Конопницкой расположено издательство.— А машину где оставляете?— На стоянке, разумеется. Там почти всегда есть место.— Припомните, пожалуйста, не случилось ли с вами на этой стоянке чего-нибудь особенного? Ну, например, вы чуть кого-то не задавили. Было такое?Я опять напрягла память. В ней навсегда запечатлелись все живые существа, которые когда-либо лезли мне под колёса. Что-то такое было на стоянке…— А, вспомнила. Два каких-то идиота выскочили внезапно на мостовую, когда я подъезжала к стоянке. Прямо под колёса. К счастью, вывернулись, а я парковалась задом, так они мне снова прямо под зад и сунулись. Но я их не раздавила, успели выскочить. Да, да, теперь вспомнила, метались по стоянке два идиота, то перед машиной, то сзади. Не знаю, зачем это вам, ни один из них не был Пежачеком.Довольный майор задал следующий вопрос:— А ещё говорят, вы как-то следили за вишнёвым «таунусом» и потеряли его только на Гжибовской.— Не правда, и вовсе я за ним не следила, ехала себе в книжный магазин, а этот недотёпа сам путался всю дорогу у меня под колёсами. Потом догадался свернуть, и я избавилась от него. Какой дурак выдумал, будто я следила за ним?Майор обходил молчанием мои вопросы, упорно придерживаясь своих. Он велел мне подробно рассказать о всех встречах с вишнёвым «таунусом», а затем об истории с покрышками. Потом принялся дотошно расспрашивать, когда я последний раз побывала в Кракове, Щецине, Лодзи, Гданьске, Закопане, Вроцлаве. Затем сузил круг своих интересов и переключился на ближние подступы к Варшаве, попросив рассказать о моих поездках в Залесье. Я чувствовала, что моя голова начинает постепенно пухнуть… А потом он задал самый главный вопрос:— Не кажется ли вам странным, что все вертится вокруг вас? Вам звонят, за вами ездят, сообщают ваш адрес, портят вашу машину. Чем вы можете это объяснить?— Всеобщим помешательством, — раздражённо ответила я. — Люди совершают какие-то совершенно идиотские ошибки. Целая, я бы сказала, серия идиотских ошибок. А чем она вызвана, вам лучше знать.— Вы называете это ошибками?— А чем же ещё? Как, по-вашему, можно логично объяснить тот факт, что кто-то воткнул мне за дворник записку с сообщением о Рябом?— Что-что?!— «Рябой ездит в Залесье», — мрачно процитировала я.Майор смотрел на меня так, будто я вдруг прошлась по комнате на руках.— Что это значит?— Понятия не имею. Не знаю никакого Рябого, и что мне за дело, куда он ездит? Смысла нет, а записка есть.— А ну-ка, расскажите подробнее, пожалуйста.Я с удовольствием рассказала. От его вопросов моя голова пухнет, заморочу же и ему голову. Майор слушал с захватывающим интересом и, как мне показалось, с растущим подозрением.— А что вы сделали с запиской?— Не помню, может, выбросила, а может, до сих пор вожу её в бардачке. Если желаете, могу посмотреть.— Очень желаю. Посмотрите, когда кончим разговор. Вы ездили в Залесье после того, как была обнаружена записка?— Нет. После не ездила.— А до этого там бывали?В голосе майора было нечто, заставившее меня насторожиться. Я перестала бывать в Залесье, получив анонимку на Рябого. Я следила за паршивцем в вишнёвом «таунусе». Я знала Пежачека и пыталась это скрыть. Никаких ошибок, все делается сознательно, а причины я должна знать…Подозрение ударило в меня громом с ясного неба. От ужаса я еле могла вымолвить:— Боже! Неужели вы думаете, что это все я?— Ну-ка, ну-ка! — подхватил майор. — Что именно «вы»?— Обираю аферистов и богатых дельцов, нападаю на валютчиков, нелегально переправляю за границу доллары, под видом Вишневского пересылаю их в Национальный банк… И что там ещё? Дуткевича, надеюсь, вы мне не приписываете?!Если я намеревалась заморочить майору голову, то теперь могла быть довольна: похоже, мне это удалось. Но надо отдать ему должное — он взял себя в руки и с обычным хладнокровием спросил:— Скажите, пожалуйста, откуда вам известно о нападениях на аферистов и валютчиков? Кто вам сообщил об ограблениях дельцов и каких именно? Откуда вы знаете о нелегальной пересылке долларов за границу?Наконец-то я почувствовала под ногами твёрдую почву. Видимо, моя дырявая концепция не была такой уж глупой. И голова заработала снова. Дело, правда, усложнял тот факт, что меня подозревают в тяжких уголовных преступлениях, но зато появилась надежда договориться с майором. Главное, в голове прояснилось, теперь можно мыслить логично. Ну что ж, поговорим.К сожалению, я немного испортила начало, так как у меня непроизвольно вырвалось:— Лялька была права. Выходит, и в самом деле на чёрном рынке орудует Арсен Люпен.Естественно, майор тут же вцепился в меня:— Соблаговолите объяснить, что именно вы имеете в виду.— Извольте, соблаговолю. — Я закурила и начала:— Своими вопросами вы мне многое прояснили, теперь наконец я стала кое-что понимать. Правда, вы превратно толкуете мою информированность о нападениях, краже и контрабанде, объясняя её моим личным участием в этих преступлениях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36