Не как раба, а просто на корабле.
- Нет!
- Придержи язык. Ты окажешься на планете, где рабство запрещено
законом. Я не могу сказать тебе, на какой именно, потому что не знаю ни
расписания корабля, ни даже его названия; детали еще придется проработать.
Но я верю, что в любом свободном обществе ты не пропадешь.
Баслим остановился, чтобы обдумать мысль, которая несчетное
количество раз вертелась у него в голове. Должен ли он посылать мальчика
на родную планету Баслима? Нет, и не только потому, что до нее
исключительно трудно добраться, но и потому, что она - не место для
зеленого иммигранта... парень должен попасть в один из миров передней
границы, где острые мозги и привычка к труду - это все, что ему будет
надо; есть несколько таких, лежащих вне пределов Девяти Миров. Он устало
подумал, что было несколько возможностей выяснить, из какого мира мальчик
родом. Возможно, что там у него есть родные, которые смогут ему помочь.
Будь все проклято; для его идентификации пришлось бы вести розыски по всей
Галактике!
- Это лучшее, что я могу сделать, - продолжил Баслим. - Между тем
временем, как я продам тебя, и той минутой, когда ты взойдешь на борт
корабля, ты должен будешь вести себя как раб. Но что значит всего только
несколько недель по сравнению с возможностью...
- Нет!
- Не говори глупостей, сынок.
- Может, я и глуп. Но я ничего не хочу. Я остаюсь.
- Вот как? Сынок... мне очень неприятно напоминать тебе - но ты не
сможешь остановить меня.
- Что?
- Как ты и указывал, имеются бумаги, которые говорят, что я могу это
сделать.
- Ох...
- Иди спать, сынок.
Баслим не спал. Часа через два он услышал, как Торби бесшумно
поднялся. Догадываясь по тихим звукам, что тот делает, он мог следить за
каждым его движением. Торби оделся (для этого ему нужно было только
намотать набедренную повязку), вышел в соседнюю комнату, заглянул в
хлебный шкафчик, сделал глубокий глоток чего-то и ушел. Он не взял чашку
для подаяний, он даже не подошел к полке, на которой она стояла.
После его ухода Баслим повернулся и попытался уснуть, но боль,
гнездившаяся внутри, не позволяла забыться. И не потому, что он не сказал
слова, которые могли остановить мальчика; он слишком уважал себя, чтобы не
уважать право другого на самостоятельное решение.
Торби отсутствовал четыре дня. Он вернулся ночью, и Баслим слышал,
как он пришел, но снова ничего не сказал ему. Просто он в первый раз после
исчезновения Торби уснул глубоко и спокойно. А проснувшись, сказал как
обычно:
- С добрым утром, сынок.
- С добрым утром, папа.
- Сделай-ка завтрак. У меня есть кое-какие дела.
Они сели за миски с корячим варевом. Баслим поглощал пищу без особого
интереса, Торби едва ковырял ее. Наконец он взорвался:
- Папа, когда ты продашь меня?
- А я и не собираюсь.
- Что?
- В тот день, когда ты исчез, я зарегистрировал твое освобождение в
Архивах. Ты свободный человек, Торби.
Торби смотрел на него с изумлением, а затем опустил глаза в миску и
стал возить ложкой по каше. Наконец он сказал:
- Мне бы хотелось, чтобы этого не было.
- Если бы они тебя поймали, я не хотел, чтобы они называли тебя
"беглым рабом".
- Ах, вот в чем дело, - Торби задумался. - Спасибо, папа. Вижу, что
вел себя очень глупо.
- Вероятно. Но я думал не о наказании, которое могло тебя ждать. И
плети, и выжигание клейма - все это проходит быстро. Я думал, что
произойдет, если тебя поймают еще раз. Лучше, чтобы тебя сразу же
укоротили, чем быть пойманным после клеймения... Поговорили и хватит, бери
свою чашку и не болтайся без дела. Этим утром аукцион.
- Ты хочешь сказать, что я могу остаться?
- Это твой дом.
Теперь Баслим знал, что Торби не оставит его. Освобождение мальчика
не внесло ничего нового в их быт и отношения. Торби сходил в Королевские
Архивы, уплатил налог и преподнес обычный подарок, после чего его
вытатуированный номер был перечеркнут линией, а рядом с ним появилась
печать Саргона с номером книги и страницы записи, из которой явствовало,
что ныне он свободный гражданин Саргона, обязанный платить налоги, нести
воинскую службу и голодать без всяких помех и препятствий. Клерк, который
делал татуировку, посмотрел на серийный номер Торби и сказал:
- Не похоже, что это твой день рождения, парень. Твой старик
обанкротился? Или твои хозяева продали тебя, чтобы избавиться от лишнего
рта?
- Это не твое дело!
- Не выдрючивайся, парень, а то ты почувствуешь, что эта игла может
колоть куда больнее. А теперь отвечай мне вежливо. Я вижу, что на тебе
фабричная, а не хозяйская марка, и судя по тому, как она выцвела, тебе
было лет пять или шесть. Где и когда это было?
- Я не знаю. Честное слово, я не знаю.
- Ах вот как? Именно это я и говорю каждый раз моей жене, когда она
задает слишком много вопросов. Не дергайся. Я почти кончил. Вот так...
поздравляю, и добро пожаловать в ряды свободных людей. Я получил свободу
пару лет назад, и предупреждаю тебя, что ты почувствуешь себя раскованнее,
но не всегда это будет приятно.

4
Нога у Торби побаливала пару дней; во всем остальном освобождение
никак не сказалось на его жизни. Но нищим он уже в самом деле не смог быть
- сильному здоровому юноше не подавали столько, сколько мог получить
исхудавший ребенок. Часто Баслим просил Торби заменить его в яме, затем он
посылал его с каким-нибудь поручением или отправлял домой учиться. Так или
иначе, один из них всегда был на Площади. Порой Баслим исчезал, даже без
предупреждения; и когда это случалось, Торби должен был проводить на их
месте все светлое время дня, отмечая посадки и старты кораблей, запоминая
все, что происходило на аукционах и собирая информацию о космопорте в
винных лавчонках и среди женщин, не носивших вуали.
Как-то Баслима не было две девятидневки; когда Торби проснулся,
старик просто исчез. Отсутствовал он гораздо дольше, чем когда-либо
раньше. Торби продолжал твердить себе, что папа может позаботиться о себе,
хотя он не мог отделаться от зрелища его тела, распростертого в грязи. Но
он продолжал бывать на Площади, присутствовал на трех аукционах, отмечая
все, что видел и слышал.
Наконец Баслим вернулся. Единственное, что он сказал было:
- Почему ты все записывал вместо того, чтобы запоминать?
- Ладно, так и буду делать. Но я боялся что-то забыть, ведь было так
много событий.
- Фу!
После этого Баслим стал более молчалив и сдержан, чем обычно. Торби
думал, что может быть, он его чем-то расстроил, но та такие вопросы Баслим
не отвечал. Наконец как-то ночью старик сказал:
- Сынок, мы так и не выяснили, что ты будешь делать после того, как
меня не станет.
- Но я думал, что мы уже все решили, папа. Это мои проблемы.
- Нет, просто мне пришлось их отложить... из-за твоего тупоголового
упрямства. Но ждать больше я не могу. Я принял решение, и тебе придется
выполнить его.
- Подожди минутку, папа! Если ты думаешь, что тебе удастся заставить
меня покинуть тебя...
Помолчи! Я сказал: "После того, как меня не станет". Когда я умру -
вот что я имел в виду; я говорил не о небольшой прогулке по делам... тебе
придется найти человека и передать ему послание. Могу я на тебя
положиться? Ведь ты не будешь валять дурака и ничего не забудешь?
- Конечно, папа. Но мне не нравится, когда ты говоришь такие вещи. Ты
будешь жить еще долго - может быть, ты еще переживешь меня.
- Возможно. Но не угодно ли тебе замолчать и послушать меня, а затем
сделать то, что я тебе скажу?
- Да, сэр.
- Ты найдешь этого человека - что, возможно, потребует некоторого
времени - и передашь ему послание. Затем он должен будет кое-что для тебя
сделать... я надеюсь. Если он решится, я хотел бы, чтобы ты делал все, что
он тебе скажет. Ты обещаешь мне?
- Конечно, папа, если ты этого хочешь.
- Считай это последней услугой старику, который хотел тебе только
добра, насколько это было в его силах. Это последнее, что я хочу от тебя,
сынок. Не утруждай себя заботами: не надо кремировать меня и помещать прах
в башню, а просто сделай две вещи: передай послание и сделай все, что тебе
скажет этот человек.
- Я обещаю, папа, - торжественно сказал Торби.
- Отлично. А теперь за дело.
Человек должен был быть одним из пяти лиц. Каждый из них был шкипером
космического корабля, рейсовым торговцем; никто из них не был обитателем
Девяти Миров, но по странному совпадению все они загружались в портах
Девяти Миров. Торби тщательно изучил список.
- Папа, насколько я помню, из всех этих кораблей здесь садился только
один.
- Рано или поздно все они будут здесь.
- Может пройти много времени, прежде чем покажется хоть один из них.
- Могут пройти годы. Но когда это случится, ты должен доставить
послание незамедлительно.
- Кому-то из них? Или всем?
- Первому, кто попадется тебе на глаза.
Послание было коротким, но трудным, потому что оно было на трех
языках, в зависимости от того, кому будет адресовано, и ни одного из этих
языков Торби не знал. И Баслим не объяснял ни слова из него; он просто
требовал, чтобы оно было выучено наизусть на каждом из языков.
Когда Торби в седьмой раз пробормотал тексты, Баслим заткнул уши:
- Нет, нет, сынок! Никуда не годится! Этот акцент!
- Я стараюсь изо всех сил, - мрачно сказал Торби.
- Я знаю. Но я хочу, чтобы текст можно было понять. Слушай, ты
помнишь, как я заставлял тебя спать и говорил с тобой во сне?
- Что? Я и так сплю каждую ночь.
- Тем лучше. - Баслим ввел его в легкий транс, что далось непросто,
ибо повзрослевший Торби был не так податлив, как в детстве. Но Баслим,
добиваясь своего, записал послание на диктофон, включил его и заставил
Торби слушать его, добавив постгипнотическое внушение, чтобы, проснувшись,
он без запинки мог произнести тексты.
Он смог это сделать. На следующую ночь Баслим еще раз и еще раз
внушал ему задание. Затем Баслим заставлял его непрестанно повторять
выученное, называя имена шкиперов и названия кораблей и сопоставляя их с
излагаемым текстом.
Баслим никогда не посылал Торби за пределы города: рабам требовалось
разрешение на поездку, и даже свободные граждане были обязаны отмечать
приезд и отъезд. Но он гонял его по метрополису вдоль и поперек. Через три
девятидневки после того, как Торби выучил послание, Баслим дал ему
записку, которую тот должен был доставить в район космопорта,
составлявшего скорее часть Саргона, чем города.
- Возьми свое свидетельство свободного человека и оставь миску. Если
тебя остановит полицейский, скажи, что ищешь работу в порту.
- Он подумает, что я сошел с ума.
- Но пропустит тебя. Они используют свободных людей в качестве
мусорщиков и тому подобное. Держи записку во рту. Кого ты должен найти?
- Невысокого рыжего человека без бороды, - повторил Торби, - с
большой бородавкой с левой стороны носа. Его лавочка как раз напротив
главных ворот. Я должен купить у него мясной пирог и вместе с деньгами
передать ему записку.
- Верно.
Торби обрадовался возможности вырваться за пределы своего круга. Он
не удивлялся, почему папа не пользуется видеофоном для связи, а посылает
его на полдня в путешествие; люди их класса не располагают такой роскошью.
Что касается королевской почты, Торби никогда не посылал и не отправлял
писем.
Его путь к космопорту пролегал через производственную зону. Ему
нравилась эта часть города; здесь всегда было много народа, много звуков и
жизни. Он едва не попал под машину, и водитель обругал его, на что Торби
довольно дружелюбно ответил ему; он заглядывал в каждый открытый дверной
проем, пытаясь понять, для чего предназначены все этим машины и почему
люди стоят все время на одном месте, делая одну и ту же работу - неужели
они рабы? Нет, не может быть, рабам не позволялось приближаться к силовым
установкам, исключая работу на плантациях, где в прошлом году вспыхнуло
восстание и, защищая своих граждан, Саргон должен был подавить его
железной рукой.
Было ли правдой, что Саргон никогда не спал и его глаза видели все,
что происходило в Девяти Мирах? Папа говорил, что все это чепуха и что
Саргон обыкновенный человек, как и все остальные. Но если это так, как он
стал Саргоном?
Покинув промышленную зону, Торби оказался возле космопорта. Никогда
раньше он не заходил так далеко. Несколько кораблей стояли на стапелях,
два корабля поменьше строились, но их очертания уже были видны. Их вид
заставил его сердце вздрогнуть, и ему захотелось куда-нибудь улететь. Он
знал, что путешествовал на межзвездном корабле дважды - или трижды? - но
это было давно, и он не хотел покрывать расстояния в рабском загоне - это
не было путешествием!
Он так задумался, что едва не прошел мимо закусочной. О ее
существовании ему напомнили главные ворота; они были вдвое больше других,
рядом с ними стояла стража, а наверху изгибался большой герб Саргона с его
печатью наверху. Закусочная стояла напротив. Торби проскочил сквозь поток
транспорта, льющийся из ворот, и вошел в нее.
Человек за стойкой оказался не тем, что был ему нужен.
Торби побродил вокруг, убив полчаса, и вернулся. По-прежнему не было
и следа того человека. Так как бармен обратил внимание, что он кого-то
высматривает, Торби подошел к нему и спросил:
- У вас есть клюквенный напиток?
- Человек оглядел его:
- А деньги?
Торби пришлось доказывать свою платежеспособность, вытащив монетку.
Человек осмотрел ее и открыл бутылку.
- Не болтайся у стойки, мне нужны места.
Места было достаточно, но Торби не спорил, так как знал свой
социальный статус.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6