.. Когда они приходят сюда, нам не скучно… Они громко смеются, крикливые… О'кэй!
При воспоминании о щедрых гостях из груди индейца вырывается поразительный звук — бульканье. Ирокез булькает от блаженства и растроганности!
Судьбы народов бывали разные. Некоторые гибли, и после них ничего не оставалось. Другие попадали в рабство и вынуждены были служить победителям. Самые богатые народы порой становились нищими. Но с ирокезами судьба обошлась, пожалуй, наиболее сурово: грозных воинов, » римлян лесов «, она пре — вратила в шутов, вынужденных выставлять напоказ свое падение.
Но иногда — только иногда — в этих беднягах что-то пробуждается. Для этого им нужно напиться (поэтому в Конавоге под страхом неслыханно строгого наказания запрещена продажа водки). Напившись, ирокезы начинают безумствовать. Заглушаемые инстинкты ищут выхода. Индейцы выхватывают ножи и с яростью бросаются… На кого? На белых? Нет! Они режут друг друга…
15. ЛОГАН — НЕСЧАСТНЫЙ ДРУГ БЕЛЫХ ДЕТЕЙ
Он жил во второй половине XVIII века и был влиятельным вождем ирокезов. В американских лесах наступили тревожные, недобрые времена. Грохот все более многочисленных выстрелов раздирал тишину лесов, раздавались дикие крики: белые люди оказались хищными; они ненавидели друг друга и проливали в междоусобицах собственную кровь и кровь индейцев. На фоне этой смуты сияет, как одинокий луч, образ Логана — ирокеза и воина, человека высоких достоинств, обаятельного и благородного. Не было равных ему среди индейцев и вряд ли мог сравниться с ним кто-либо из белых людей той эпохи.
Это был незаурядный воин, воин с большим сердцем. Сдержанный, задумчивый, полный достоинства, приветливый, он соединял в себе честность и простоту жителя лесов с теми качествами, что особенно ценятся среди белых людей: он был верным другом не только своих братьев индейцев, но также и белых людей, прежде всего белых. Где только мог, он оказывал им благодеяние, заблудившихся выводил из чащи, давал советы неопытным поселенцам, брал на себя опеку странствующих купцов, и не один белый обязан ему своей жизнью. Он был добрым духом лесов и пользовался огромным уважением: индейцы разных племен — не только ирокезы — признавали его своим духовным вождем, белые же платили ему большим уважением и благосклонностью.» Настоящим джентльменом с головы до ног» называл его даже английский губернатор.
Логан много странствовал по лесам, но охотнее всего посещал колонии белых. Его влекло туда чувство необыкновенное, как и он сам, — безграничная любовь к детям белых. Маленьким светловолосым существам старый воин отдал свое большое индейское сердце и питал к ним любовь, пожалуй, большую, чем к собственным внучатам. При виде их льняных головок сердечная улыбка освещала его лицо, глаза загорались радостью. Маленькие друзья, едва завидев Логана, с радостным криком мчались ему навстречу и повисали на нем. Он всегда приносил им новые игрушки, маленькие мокасины или искусно сделанные лодочки. Кроме того, он умел, рассказывать чудесные волнующие легенды о тайнах леса, а иногда играл с детьми, словно сам был ребенком. Матери — жены приграничных колонистов — очень любили его и охотно вверяли своих малышей его заботам. Это был необыкновенный индеец…
Наступило тревожное время; все мрачнее сгущались тучи, люди недоверчиво смотрели в глаза друг другу. Некоторые индейские племена, охотничьим угодьям которых угрожало нашествие белых поселенцев, все болезненнее воспринимали несправедливость и готовились к отчаянному отпору.
А тем временем в самой колонии белых зародилось брожение против владычества Англии: в ближайшее время оно должно было привести к революции и войне за независимость Америки. Колонию раздирали тяжелые внутренние распри, даже отдельные области враждовали между собой. С незапамятных времен существовала неприязнь между поселенцами Пенсильвании и Виргинии — неприязнь, особенно ярко проявлявшаяся во взаимоотношениях с индейцами. Пенсильванцы, люди более умеренных взглядов, более мирные, жили с аборигенами в дружбе, чтобы иметь возможность вести широкую торговлю. Виргинцы, типичные англосакские пионеры, зарившиеся на земли индейцев, напротив, не выносили последних и стремились к скорейшему их истреблению.
В эти напряженные дни ненависть между белыми соседями дошла до точки кипения, и всех охватило такое возбуждение, что единственным выходом стала казаться гражданская война. Назревала беда: губернатор Виргинии направил в Пенсильванию вооруженный отряд добровольцев под командованием вспыльчивого авантюриста, капитана Конолли, с задачей овладеть фортом Питт на реке Огайо и пустить немного крови соседям-квакерам.
Однако во время похода стало известно, что восставшее племя шаванов спешит на помощь своим друзьям пенсильван-цам. Это перечеркнуло все планы капитана. Опасаясь борьбы на два фронта, Конолли отказался от своего первоначального замысла, но зато — взбешенный чванливый виргинец — направил воззвание всему белому населению пограничной полосы, повелевавшее убивать каждого встречного индейца.
«Every Indian is a bad Indian; only a dead Indian is a good Indian». — «Каждый индеец — плохой индеец; хорош только мертвый индеец». Так гласил пресловутый лозунг виргинских поселенцев. По закону Конолли на границе закипели страсти: началось поспешное выслеживание и истребление индейцев: «спорт» приятный, полезный и любимый всеми виргинцами — как сбродом авантюристов, так равно и солидными колонистами…
На Желтой реке вблизи поселений белых жила вся семья Логана: жена, дочери, сыновья, зять и внуки. Они жили далеко от своего племени, так как не опасались белых, уверенные в славе и почете, какими был повсюду окружен Логан. На Желтой же реке поселился и некий Грейтхауз, белый авантюрист, человек весьма темного происхождения..
Когда Грейтхауз прослышал о приказе Конолли, он буквально подпрыгнул от радости: теперь-то можно безнаказанно повеселиться! Пригласил к себе всю семью Логана, не подозревавшую ничего плохого (самого вождя не было дома), напоил всех водкой до потери сознания, а затем устроил чудовищную забаву.
С помощью нескольких приглашенных белых уложил всю семью на плот и пустил его по течению. С расстояния в несколько десятков шагов колонисты открыли по плоту огонь. Стреляли метко; вскоре погибла вся семья Логана, за исключением одного мальчика.
Это был трехлетний карапуз. При виде умирающих родителей он обезумел от ужаса, подбежал к самому краю плота и там, воздевая к небу ручонки, отчаянно взывал о помощи.
Тогда Грейтхауз велел прекратить стрельбу и заключил со своими приятелями пари; выигрывает тот, кто первый убьет ребенка. Каждый должен был стрелять по очереди, определявшейся жеребьевкой. Первые три стрелка промахнулись. Четвертому «повезло» — он выиграл пари. Ребенок жалобно вскрик — нул, свалился в воду и утонул… Так погиб последний внук Логана — индейца, который сделал столько добра белым людям и больше всего любил их детей.
Когда весть о зверском убийстве достигла поселений белых, многих из них охватил гнев — не столько из .сочувствия к индейцу, сколько из опасения тяжелых последствий, которые могли быть вызваны неслыханным зверством. Опасения оправдались. По лесам прокатилась волна возмущения и ярости. Крас — нокожие воины схватились за оружие и бросились в бой — бой отчаянный и безнадежный. Их вел Корнстальк, вождь шаванов. Густые леса на реке Огайо стали свидетелями одной из последних трагедий краснокожих. Было это в 1774 году…
А Логан?
Когда Логан собственными глазами увидел изуродованные трупы, он не произнес ни слова. Кое-как дотащившись до леса, индеец замертво пал на землю. Долгие часы пролежал он без движения; ужасные видения теснились в его измученном мозгу. Потом он вскочил и пронзительно завыл. Это была неописуемая боль, перешедшая в безумие. Кроткий и ласковый индеец превратился в разъяренного зверя. С горсткой преданных ему людей он объявил войну всей белой расе.
Сначала Логан вырезал всю семью жившего неподалеку поселенца, собственными руками перерезав горло шестерым его детям — прежним своим друзьям… Потом в ярости набросился на другие поселения. Путь Логана отмечен потоками крови. В его глазах горело безумие. Он свирепствовал, как взбесив — шийся зверь, но был хитрым и неуловимым, как лисица. Долгие месяцы Логан был кошмаром белого населения, но потом устал, руки его опустились, а неистовство перешло в тупое безразличие.
Тем временем «индейская война» уже подходила к своему трагическому концу. Корнстальк в битве на реке Канауга нанес белым отрядам сильный удар, но на следующую ночь отступил с поля боя и тем самым признал свое поражение. Его героические усилия ни к чему не привели: слишком велико было пре — восходство сил противника. Вскоре под влиянием сомнений и колебаний подчиненных ему вождей Корнстальк заключил невыгодное перемирие. Индейцы потеряли свои прежние охотничьи угодья и вынуждены были искать новое пристанище на западе.
Только Логан не заключил мира с белыми, а именно его подпись очень хотелось получить губернатору Денмору. Логан заупрямился. Когда пришли к нему для переговоров, он обратился к послам со страшной жалобой. Это было потрясающее обвинение, которое «цветной» предъявлял белым людям. «Почему, — тщетно спрашивал он, — за верность вам, за помощь, дружбу, любовь, за все услуги вы отплатили мне так жестоко? Почему убили моих детей и внуков?»
До конца своей жизни Логан так и не оправился от удара. Целые дни проводил в мрачном раздумье. Пил водку — напиток забвения. Избегал людей, одичал, отощал — стал печальной тенью прежнего вождя, знаменитого Логана. Он разучился улыбаться. Навеки погасло такое горячее прежде сердце.
В нем навсегда остался страх перед белыми людьми. Если кто-нибудь из них приближался к нему, он дрожал всем телом, как в лихорадке. Некогда неустрашимый и властный ирокез, теперь он не мог избавиться от страха: а вдруг беседующий с ним белый выхватит оружие и выстрелит ему в спину?
Лишь несколько лет спустя Логан немного успокоился. Доверие к белым людям не восстановилось, но иногда случалось, что потихоньку, с величайшей осторожностью, ничем не обнаруживая себя, он подкрадывался к поселениям белых. Притаившись за деревом, прячась, словно преступник, он предавался странным чувствам: наблюдал издалека за играми белых детей, алчущим ухом ловил их звенящие голоса. И тогда взгляд его теплел, глаза заволакивались пеленой, на губах появлялась робкая улыбка, лицо подергивалось. Это были единственные светлые минуты бедного индейца.
У Логана было удивительное сердце!

Часть вторая
16. МЫ ПЛЫВЕМ НА СЕВЕР
Просто голова может закружиться — столько различных впечатлений: прошлой ночью — дансинг в «Лидо», роскошь, тридцать красивейших гёрлс и оргия монреальских богачей. А нынешней ночью — триста миль по железной дороге до станции Оскеланео. Оскеланео — это убогая деревушка, за —
строенная времянками, а также название красивой реки, текущей на запад. Мы спускаем на воду каноэ, грузим в него свои запасы и снаряжение, потом садимся сами — Станислав на носу, я на корме. Траппер едет со мной.
Плывем на север, по течению. За первым поворотом реки теряем из виду здание железнодорожной станции; на нашем пути больше не будет ни одного крестьянина, ни одного пастуха, ни одного поселения белых. Их заменят индейцы, немногочисленные старатели, изредка охотники, иногда какие-нибудь авантюристы. И мы. Всюду будет лес. Не нужно даже бриться.
Лодка наша понравилась мне с первого взгляда. Она прекрасна. В ней свыше четырех метров длины, грузоподъемность до двадцати центнеров. Она так легка, что ее может поднять один человек, и так быстроходна, что один удар весла продвигает ее на тридцать шагов. Сделана она из плотной парусины по типу индейского каноэ.
Когда мы садимся в нее в Оскеланео, я слегка волнуюсь, а Станислав крестится украдкой. На берегу стоят двое индейцев. Рассматривают нас и снисходительно улыбаются.
Сначала гребля не клеится. У каждого в руках только по одному веслу, но гребем мы вразнобой. Естественно: я новичок в индейской езде. Новичок и Станислав — знаток леса, но посредственный гребец. Я замечаю, что гребу сильнее, чем он. Поэтому после двух обычных гребков на каждый третий мне приходится превращать весло в руль. Послушное каноэ не в претензии на нас за такое неуважение к нему; оно легко разрезает воду и мчится вперед как стрела. Отличная лодка!
Индейское каноэ — это венец творения среди всех лодок мира: его красивые линии с забавно (но как целесообразно!) приподнятыми носом и кормой вызывают радостное изумление. Этот шедевр красоты и удобства создали индейцы. И какого удобства! Трудно представить себе жизнь человека без каноэ в северных лесах, где нет никаких иных путей, кроме водных, а лодку часто приходится переносить из реки в реку.
Белые переняли у индейцев этот тип лодки и по-своему улучшили, строя из материала более прочного, чем березовая кора. На таких лодках они совершили все открытия в глубине материка. Понятно, что белые опоэтизировали каноэ; канадские поэты, воспевающие жизнь среди природы, достигают наиболь^ шей выразительности в похвалах каноэ.
И в похвалах гребле. Канадцы посвящают проблеме гребли саженные статьи. Создают из нее своеобразный ритуал, доступный только немногим посвященным, а по существу не доступный никому. Ральф Коннор, автор интересной автобиографии, утверждает, что пятьдесят лет плавал на каноэ при любых обстоятельствах, но все еще не знает своей лодки, которая каждый день шутит с ним новые шутки, свидетельствующие о неисследованных тайнах ее натуры.
«Хоть бы ты и сто лет прожил, — приводит он признание старого траппера, — все равно не узнаешь ее как следует. Она полна капризов и легкомыслия, как всякая женщина…».
Река Оскеланео отличается особым своеобразием: в ней почти нет течения. По карте мы знаем, что она течет на север, но убеждаемся в этом лишь спустя несколько часов, на первых порогах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36