Мэри, если и заметила эту строптивость, сл
овом на сей счет не обмолвилась.

3

А потом, откинувшись навзничь и глядя во тьму, Хэл думал, о чем уже столько
раз думалось. Что же это подобно перегородке из толстенной сталюги будто
рассекает его надвое ниже пояса? Порыв был. Еще бы не быть Ц и сердечко ко
лотилось, и дух спирало. Но, по правде-то, он ничего не переживал. И когда по
дступал тот миг, который у Впередника именовался моментом осуществлени
я из возможного, свершения и торжества истиннизма, Хэл испытывал чисто м
еханические ощущения. Тело срабатывало, как заповедано, но сам он не пере
живал восторга, так живописуемого у Впередника. Внутри была перегородка
, стылая, бесчувственная, глухая. И он чувствовал только подергивания тел
а, будто электродик шпынял нервы, и те тут же намертво теряли чувствитель
ность.
«Не то», Ц говорил он себе. Или все же то? Могло ли быть так, что Впередник о
шибся? В конце концов, он был человек выдающийся, не чета остальным. Возмож
но, ему было даровано столько, что он мог испытать совершеннейшие ощущен
ия, не отдавая себе отчета в том, что остальное человечество этой везухи с
ним никогда не разделит.
Но нет же, так не могло быть, если Впередник истинно провидел суть каждой о
соби, да сгинь мыслишка, что, может, и не каждой!
Значит, Хэл был обделен, один-одинешенек изо всей паствы Госуцерквства и
стиннизма.
Один ли? Он никогда ни с кем не делился своими ощущениями. Это было если не
немыслимо, то неосуществимо. Непристойно. Антиистинно. Учителя никогда н
е говорили ему, что это запретно; и не пристало им такое говорить, потому ч
то Хэл и без них об этом знал.
Однако Впередник заповедал, что должно Хэлу испытывать.
Может быть, не дословно? Когда Хэл обдумывал ту главу из «Талмуда Запада»,
которую дозволялось читать только посвященным и супружеским парам, он р
азумел, что Впередник и впрямь описывал не просто физическое состояние.
Глава была написана поэтическим языком (Хэл знал, что такое поэтический
язык, поскольку, будучи лингвистом, имел доступ к разного рода сочинения
м, запретным для прочих), а местами Ц метафорическим и, даже можно сказать
, метафизическим. Изложена в выражениях, которые, если так-то разобраться,
истиннизму мало присущи.
«Впередник прости и помилуй, Ц думал Хэл, Ц я подразумеваю только, что э
ти выражения не суть просто само по себе научное описание электрохимиче
ских процессов в человеческом теле. Они приложимы, спору нет, но лишь на бо
лее высоком уровне, поскольку истина феноменологически полипланарна».

Субистинна, истинна, псевдоистинна, сюристинна, сверхистинна, ретроисти
нна.
«Ни времени на богословие, Ц думал он, Ц ни желания заставить ум сосред
оточиться нынче ночью, как в иные ночи, на неразрешимом и не скором на отве
ты. Впередник ведал, а мне вот не дано».
Истина на сегодняшний день сводилась к тому, что он не в фазе с мировой лин
ией. И раньше был не в фазе. Он балансирует на грани антиистиннизма каждый
миг своей яви. И это не к добру: вот-вот поддаст Обратник, и рухнет Хэл Ярроу
прямо в лапы Впередникова братца…
Проснулся Хэл Ярроу, как от толчка, в тот миг, как в жилье прозвучала утрен
няя зорька. Секунды две не знал, где он: мир сновидений и мир яви так причуд
ливо переплелись.
Скатился с кровати, встал, оглянулся на Мэри. Та, как всегда, спала себе под
этот громкий зов, поскольку ее он не касался. Через четверть часа по трехм
ерке поступит второй сигнал горниста, побудка для женщин. К тому времени
Хэл должен быть умыт, побрит, одет и снаряжен в путь. В свою очередь, у Мэри б
удет пятнадцать минут на сборы в дорогу; а через десять минут после этого
с ночной работы сюда войдет Олаф Марконис и устроится пожить-поспать в э
том тесненьком мирочке до возвращения семейства Ярроу.
Хэл справился даже быстрее обычного, потому что был уже в дневной одежде.
Оправился, лицо-руки вымыл, набуровил крем для бритья на щеки персональн
ой кисточкой, убрал проклюнувшуюся щетину (в один прекрасный день авось
заделается он в иерархи и ужо тогда заведет себе бородищу, как у Сигмена),
причесался и выскочил из того самого.
Собрал полученные вчера вечером письма в дорожный чемоданчик, шагнул к д
вери. И вдруг что-то как толкнуло Ц обернулся, подошел к кровати, наклони
лся и поцеловал Мэри. Та еще не проснулась, и на секундочку даже жалко стал
о, что это до нее не дошло. Ведь не по обязанности, не согласно предписанию.
А по толчку из темного провала, где заодно все-таки, должно быть, был и свет
. И с чего это он? Не далее, как вчера вечером уверен был, что ненавидит. И вдр
уг…
Что ей иначе никак, что ему. Хотя это не оправдание, кто говорит? Каждая осо
бь сама в ответе за себя: худо ли ей, хорошо ли ей, а сделано, как говорится, с
воею собственной рукой.
Впрочем, поправочка; да, они с Мэри сами свои беды породили, но не сознател
ьно. Светлое начало в них противилось краху любви; того добивалось начал
о темное, глубоко затаившееся, это пресмыкался в них Обратник, гад ползуч
ий.
Перебрав ногами у входной двери, он увидел, что Мэри открыла глаза и гляди
т на него будто в каком-то смятении. Но не вернулся, не поцеловал ее еще раз
, а шмыгнул в коридор. Дикий страх одолел, боязнь, что вдруг она окликнет и п
о новой заведет все то же все про то же. И только тут припомнилось, что так и
не пришлось к слову сказать ей про свой отъезд нынче же утром на Таити. Да
ладно, одной докукой меньше.
А коридор был уже полон мужиков, спешащих на работу. Многие, как и Хэл, были
в просторных балахонах спецов. Кое-кто Ц в зелено-красном: университетс
кие преподаватели.
Конечно же, для каждого нашлась пара слов.
Ц Эрикссен, привет будущему!
Ц Да улыбнется Сигмен, Ярроу!
Ц Чан, цветное ли было мысленное предначертание?
Ц Буверняк, Ярроу! Цветное, как наяву.
Ц Шалом, Казимуру!
Ц Да улыбнется Сигмен, Ярроу! Первый заторчик у лифта, пока утренний дежу
рный по случаю толпы в коридоре выстраивал очередность спуска. Оказавши
сь снаружи, Хэл запрыгал с полосы на полосу, пока не пробился на центральн
ую, на экспресс. Там остановился, стиснутый телами мужчин и женщин, но наро
д был свой, так что без неприятного чувства. Десять минут дороги, и скоманд
овал себе лево руля на край. Еще пять минут, и сошел на грунт, зашагал к пеще
роподобному входу пали No 16 «Университет Сигмен-сити».
Там второй заторчик, тоже недолгий, пока дежурный назначил лифт. И Хэл взм
ыл экспрессом в один скок на тридцатый этаж. Обычно, выйдя из лифта, он шел
прямо к себе готовиться к первой лекции старшего курса, которую давали п
о трехмерке. Но нынче направился в деканат.
По дороге жутко захотелось курнуть, а в присутствии Ольвегссена насчет э
того Ц ни-ни, и Хэл приостановился, закурил и с удовольствием затянулся п
риятным женьшеневым дымком. Как раз против входа в аудиторию первого кур
са, откуда доносились обрывки лекции Кеоки Джеремиэля Расмуссена:
Ц Первоначально слова «пука» и «пали» бытовали у общин полинезийцев, п
ервонасельников Гавайских островов. Англоязычное население, которое к
олонизовало острова в более поздний период, заимствовало многие термин
ы из языка гавайцев. И в числе наиболее употребительных Ц слово «пука», о
значающее нору или пещеру, и слово «пали», означающее утес.
Когда после Апокалиптической битвы американо-гавайцы заново заселили
Северную Америку, эти два термина употреблялись в своем первоначальном
смысле. Но в течение следующего полустолетия смысл этих двух слов измени
лся. «Пука» Ц так с очевидным пренебрежительным оттенком стали называт
ь отдельные помещения, предназначенные для жилья у низших сословий. Впос
ледствии этот термин стали употреблять и сословия повыше. Если вы принад
лежите к сословию иерархов, вашим местом обитания является «площадь»; ес
ли вы принадлежите к любому из остальных сословий, вашим местом обитания
является «пука».
Словом «пали», то есть «утес», стали называть небоскребы или любые други
е крупноразмерные здания. В отличие от слова «пука», слово «пали» сохран
ило и свое первоначальное значение.
Хэл докурил сигарету, бросил окурок в пепельницу и прошел через приемную
прямо в кабинет декана. Там за столом восседал доктор-декан Боб Кафзаэль
Ольвегссен собственной персоной.
По старшинству, Ольвегссен заговорил первым. У него был едва приметный и
сландский выговор.
Ц Алоха, Ярроу. Что у вас?
Ц Шалом, авва. Прошу прощения за явку без вызова. Но до отъезда есть необх
одимость обговорить несколько вопросов.
Ольвегссен, седовласый ученый муж средних лет (около семидесяти), нахмур
ился.
Ц Как так «до отъезда»?
Хэл вынул из чемоданчика письмо и подал Ольвегссену.
Ц При случае взгляните. Оберегая ваше драгоценное время, докладываю: по
лучил предписание на производство срочного лингвистического дознания.

Ц Вы же предыдущее только-только кончили! Ц сказал Ольвегссен. Ц Как м
ожно требовать с меня полноценной работы факультета во славу Госуцеркв
ства и в то же время отвлекать персонал на ловлю ненормированной лексики
!
Ц Вы уверены, что это не критиканство в адрес уриелитов? Ц не без жестко
й нотки в голосе отозвался Хэл. Не от начальстволюбия (таковым не страдал)
или стараний его изобразить Ц обязан был со своей стороны каленым желез
ом выжечь подобный происк антиистиннизма.
Ольвегссен рыкнул:
Ц Абсолютно уверен. Я на это неспособен. Да как вы смели о таком подумать!

Ц Извините, авва, Ц сказал Хэл. Ц Даже в мысленных предначертаниях под
обные намеки не посещают.
Ц Когда предписано отбыть? Ц спросил Ольвегссен.
Ц С первым же рейсом. Думаю, где-то в пределах часа.
Ц И когда вернетесь?
Ц Сигмен ведает. Как только закончу и сдам отчет.
Ц И немедленно ко мне.
Ц Еще раз прошу прощения, но не смогу. Моя СН к тому времени будет недозво
лительно просрочена, вынужден буду навести порядок вперед всех прочих д
ел. А на это уйдет не меньше нескольких часов.
Ольвегссен набычился и сказал:
Ц Кстати о вашей СН. Последняя вам не к лицу, Ярроу. Надеюсь, следующая буд
ет получше. Иначе… Хэла бросило в жар, коленки дрогнули.
Ц Так точно, авва.
Собственный голос едва расслышал.
Ольвегссен соорудил флешь из пальцев и глянул на Ярроу сквозь амбразуру
в воздвигнутой фортификации.
Ц Иначе, как ни жаль, я вынужден буду принять меры. Я не могу держать в свое
м штате человека с плохой СН. Боюсь, что я…
Ольвегссен надолго замолк. Хэл почувствовал, как взмокло под мышками, ка
к бисеринками выступил пот на лбу и на верхней губе. Знал: Ольвегссен наро
чно тянет время, Ц и ни о чем не хотел спрашивать. Не хотел доставить этом
у седовласому красавчику с «гимелом» на груди удовольствие послушать, к
аково он, Хэл, умильно поет. Но не дай Сигмен показаться безразличным! Буде
шь молчать, как пень, Ц поулыбается Ольвегссен, возьмет, да и уволит.
Ц Что вы, авва… Ц подхватил Хэл, силясь ни единым звуком не выдать бури с
обственных страстей.
Ц Очень боюсь, что не смогу позволить себе даже такое снисхождение, как в
аш перевод в преподаватели подготовительных курсов. Хотелось бы прояви
ть милосердие. Но милосердие по отношению к вам грозит обернуться попуст
ительством антиистиннизму. Сама мысль об этом недозволительна. Ни в коем
случае…
Хэл ругнулся про себя, не в силах совладать с дрожью.
Ц Так точно, авва.
Ц Очень боюсь, что мне придется обратиться к аззитам, чтобы вашим делом з
анялись они.
Ц Только не это! Ц ахнул Хэл.
Ц Именно это, Ц возразил Ольвегссен из-за своей фортификации. Ц Было б
ы крайне неприятно, но представляется, что все прочее не буверняк. Я смогу
мысленно предначертать со спокойной совестью, лишь обратившись к ним.
Он разобрал фортификацию, развернул кресло боком, подставил Хэлу профил
ь и сказал:
Ц Все же надеюсь, что мне трудиться не придется. Прежде вас самого призов
ут к ответу за то, что творите. И, кроме себя, винить вам будет некого.
Ц Так заповедал нам Впередник, Ц сказал Хэл. Ц Приложу все старания, чт
обы не доставлять вам огорчений, авва. Позабочусь, чтобы мой АХ не имел пов
одов ухудшить мою СН.
Ц Очень хорошо, Ц сказал Ольвегссен без капли веры в эти благие речи. Ц
Вы свободны, предписание возьмите с собой, копия мне наверняка поступит
с нынешней почтой. Алоха, сын мой, и приятных мысленных предначертаний.
Ц Авва, где вы, там истина, Ц сказал Хэл, повернулся и вышел вон.
Не помня себя от жуткого страха, с трудом понимал, что делает. Безотчетно д
обрался до вокзала и подал заявку на бронь по всему маршруту. Походкой лу
натика прошел в салон рейсовика.
Получасом позже он был уже в Лос-Анджелесе на пути к стойке Ц узнать, как
там насчет местечка на Таити.
Он был уже у самой стойки, когда почувствовал, что спиной вроде бы кого-то
задел.
Дернулся, обернулся извиниться.
Сердце громыхнуло так, что чуть наружу не выскочило.
Сзади оказался коренастый, плечистый пузан в свободной блестящей черно
й хламиде. На голове черная шляпа конусом с узкими полями лаком блестит, а
на груди Ц серебряное изображение ангела Аззы.
Пузан подался вперед, вгляделся в еврейскую цифирь под знаком крылатой п
яты на груди у Хэла. Сверился по бумажке, зажатой в кулаке.
Ц Буверняк, вы и есть Хэл Ярроу, Ц сказал аззит. Ц Пошли со мной.
Самым странным во всем этом деле было то, что Хэл не до смерти сомлел, но по
думалось об этом гораздо позже. Не то чтобы никакого жуткого страха вовс
е не было. Просто страх отхлынул в какой-то дальний угол разума, а все ближ
ние были заняты лихорадочным гаданьем, что стряслось и как отбиться. Рас
терянность и смятение, которые как скогтили его во время разговора с Оль
вегссеном, так с тех пор и не отпускали, вдруг будто испарились. На смену п
ришла холодная и быстрая сметка: мир просматривался насквозь и был вражд
ебен до предела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24