Герберт Джордж Уэллс
Яблоко


Рассказы Ц

Герберт Уэллс
Яблоко

– Я должен от него отделаться, – проговорил сидевший в углу купэ человек, неожиданно нарушая молчание.
М-р Хинклиф плохо расслышал и поднял голову. Он поглощён был восторженным созерцанием привязанной к его портплэду портплэд – дорожная сумка или чехол для пледа или постельных принадлежностей

форменной фуражки, видимого и осязаемого знака только что полученной им должности в колледже – поглощён был восторженной оценкой красот фуражки и приятными мечтами, которые она пробуждала в нём. Ибо м-р Хинклиф только что выдержал испытание при Лондонском университете и ехал, чтобы занять место младшего помощника в начальной школе в Холмвуде – положение весьма почтенное. Он воззрился на своего попутчика, сидевшего в дальнем углу купэ.
– А почему бы не отдать его кому-нибудь? – спросил тот. – Отдать? В самом деле, отчего бы и не отдать?
Это был высокий, тёмноволосый мужчина, с загорелым, но бледным лицом. Он сидел, скрестив руки на груди и протянув ноги на противоположное сидение. Не отрывая глаз от кончиков ботинок, он пощипывал опущенный книзу чёрный ус.
– Отчего бы не отдать? – повторил он ещё раз.
М-р Хинклиф кашлянул. Незнакомец поднял глаза – странные, тёмно-серые глаза – и с минуту невидящим взором смотрел на м-ра Хинклифа. Потом лицо его оживилось.
– Да, – медленно произнёс он. – Отдать – и делу конец.
– Боюсь, я не совсем понимаю вас, отозвался м-р Хинклиф и снова кашлянул.
– Не совсем понимаете меня? – совершенно машинально повторил незнакомец, переводя свои необыкновенные глаза с м-ра Хинклифа на портплэд с нарочито демонстрируемой фуражкой и обратно на смущённое лицо м-ра Хинклифа.
– Вы так лаконичны, – оправдывался м-р Хинклиф.
– А почему бы мне и не быть лаконичным? – переспросил незнакомец, продолжая думать о своём. – Вы – по научной части? – повернулся он к м-ру Хинклифу.
– Я – из Лондонского университета, – с нескрываемой гордостью ответил м-р Хинклиф и нервно пощупал свой галстук.
– Стало быть – в погоне за знанием, – сказал незнакомец и, неожиданно спустив ноги на пол, упёрся руками в колени и уставился на м-ра Хинклифа, словно никогда не видал человека, занимающегося наукой. – Да, – повторил он и помахал указательным пальцем. Потом поднялся, достал из сетки чемодан и раскрыл его. Молча вынув оттуда что-то круглое и завёрнутое несколько раз в серебряную бумагу, он осторожно развернул и протянул м-ру Хинклифу… маленький, гладкокожий, золотисто-жёлтый плод.
М-р Хинклиф широко раскрыл глаза и разинул рот. Он не сделал никакой попытки взять протянутый предмет, хотя незнакомец на это как будто рассчитывал.
– Это, – начал странный незнакомец, очень медленно произнося слова, – яблоко с Древа Познания. Взгляните – маленькое и яркое, и чудесное – Познание – и я отдаю его вам.
Рассудок м-ра Хинклифа с минуту мучительно работал, но вдруг всё объясняющая мысль: «Сумасшедший!» – вспыхнула в мозгу и осветила создавшееся положение. С сумасшедшими надо соглашаться. Он слегка склонил голову на бок.
– Яблоко с Древа Познания, вот что! – проговорил он, тонко притворяясь заинтересованным, и посмотрел на своего собеседника. – Но отчего бы вам самому не съесть его? И как оно попало к вам в руки?
– Оно у меня уже третий месяц. Оно не портится, – всегда такое же красивое и гладкое, и спелое, и желанное, каким вы видите его сейчас. – Он опустил руку на колено и, задумавшись, смотрел на яблоко. Потом снова стал заворачивать его в бумагу, как бы отказавшись от мысли отдать его.
– Но как оно досталось вам? – задал опять вопрос м-р Хинклиф. – И почему вы знаете, что это в самом деле плод с того Древа?
– Я купил его, – начал незнакомец, – три месяца тому назад, – за глоток воды и корочку хлеба. Мне отдал его – за то, что я спас ему жизнь, – один армянин. Что за дивная страна! Первейшая из всех стран! Страна, где и по сей день цел ковчег Ноя, погребённый в ледниках Арарата. Человек, о котором я говорю, вместе с другими бежал от напавших на них курдов, – и забрёл в пустынное место в горах – место, куда обычно не добирается человек. Спасаясь от погони, они вышли, среди горных вершин на склон, поросший зелёной, острой как лезвие ножа, травой, которая безжалостно резала и хлестала. Но курды гнались за ними по пятам, и ничего не оставалось, как войти в траву. Хуже всего было то, что тропинки, которые они прокладывали ценою своей крови, облегчали путь преследователям. Беглецы были все перебиты, за исключением этого армянина и ещё одного, Он слышал вопли и крики своих друзей и шорох травы под ногами курдов, – трава была высокая, выше роста человеческого. Потом – опять крики – и всё затихло. Он замер, не понимая в чём дело; снова побежал, израненный и окровавленный, пока не добрался до каменного обрыва над пропастью; тогда, обернувшись, он увидал, что трава охвачена огнём и дым отделяет его от врагов.
Незнакомец приостановился.
– И что же? – спросил м-р Хинклиф. – И что же?
– Он лежал истерзанный, истекая кровью, – кровь лилась из порезов от острой травы, – а камни, на которых он лежал, горели в лучах заходящего солнца, всё небо было как расплавленная медь, и дым от пожара плыл в его сторону. Он не решался оставаться там. Не смерть, а мучения были страшны! Вдали, по ту сторону дымовой завесы, продолжали раздаваться крики и вопли. Женские вопли. Он пополз среди скал по ущелью, поросшему кустами и высохшими ветками, которые кололись, как шипы, скрытые в листве, – и так полз, пока не скрылся, наконец, в складках одного гребня. Там он встретил ещё одного, тоже спасшегося – это был пастух. На их взгляд, холод и голод, и жажда, если сравнивать с курдами, – пустяки. Поэтому они взяли направление на горные вершины – в снега и льды. И бродили там целых три дня.
На третий день им был видение. Мне думается, с голодными это случается часто. Только вот… этот плод. – Он поднял вверх завёрнутый шарик. – Кроме того, я слыхал кое-что в этом роде от других горцев, знавших ту же легенду. Однажды под вечер, когда разгорались звёзды, путники спустились по гладким камням в большую тёмную долину, вокруг которой росли странные, искривлённые деревья, а на этих деревьях висели маленькие шарики, как круглые светлячки – странные, шарообразные, жёлтые огоньки.
Внезапно, на расстоянии многих миль, внизу, в долине, загорелось золотое пламя, которое стало медленно продвигаться вперёд, вверх по долине. На фоне его резко выделялись чёрные силуэты деревьев, а все склоны вокруг и фигуры двух людей облились расплавленным золотом. И так как они знали легенду этих гор, они поняли тотчас, что пришли они в Эдем или к преддверью Эдема и, как подкошенные, упали ниц.
Когда они решились поднять глаза, долина была погружена во мрак, но не надолго – снова появился тот же свет – как бы горящего янтаря.
Увидев это, пастух вскочил на ноги и бросился бежать вниз, навстречу огню, но его спутник был труслив и не последовал за ним. Он стоял, поражённый и испуганный, глядя на то, как уменьшается расстояние между его товарищем и надвигающимся пламенем. А как только пастух двинулся с места, послышался грохот, подобный раскатам грома, и шум невидимых крыльев… Тут человека, который потом дал мне плод, охватил ужас, и он бежал, надеясь ещё спастись. И, карабкаясь в гору, настигаемый страшными шумами, он налетел на одно из искривлённых деревьев, и спелый плод упал ему в прямо в руку. Вот этот самый плод. Вслед за тем грохот и шум крыльев пронеслись над ним. Он упал и потерял сознание, а когда пришёл в себя – то оказалось, что он лежит среди обугленных развалин собственной деревни. Я, вместе с другими, ухаживал там за ранеными. Галлюцинация? Но он всё ещё держал золотой плод с дерева в руке. Там были и другие люди, знавшие легенду, и догадывавшиеся, что это был за плод. – Он помолчал. – И теперь вот он, – закончил незнакомец.
Странно было слышать такой рассказ в вагоне третьего класса на железнодорожной ветке в Сэссексе. Можно было, пожалуй, подумать, что реальное – всего лишь завеса, прикрывающая фантастическое, которое вот-вот выглянет, которое уже начинает выглядывать из-за завесы.
– Это – он? – только и мог проговорить м-р Хинклиф.
– Легенда гласит, – продолжал незнакомец, что карликовые деревья, густо разросшиеся кругом сада, – выросли из яблока, которое Адам держал в руке, когда был изгнан вместе с Евой. Он почувствовал что-то у себя в руке, увидал наполовину съеденное яблоко – и сердито отбросил его. И вот теперь они растут там, в этой долине, опоясанной вечными снегами, и огненные мечи сторожат их в ожидании последнего дня.
– Но я полагал, что всё это… – м-р Хинклиф запнулся, – вымысел… притча… Вы хотите сказать, что там, в Армении…
Незнакомец ответил на недоговоренный вопрос, раскрыв руку, в которой он держал яблоко.
– Но ведь вы не знаете, – возразил м-р Хинклиф, – действительно ли это плод с Древа Познания. У армянина могла быть галлюцинация, скажем. Предположим…
– Взгляните на него, – перебил незнакомец.
Несомненно, это был странный с виду шарик, это не был настоящее яблоко (м-р Хинклиф должен был согласиться с этим); шарик был странного золотого цвета, словно в самом веществе его было заключено солнечное сияние. Глядя на него, м-р Хинклиф яснее представлял себе пустынную равнину среди гор, охраняющие доступ огненные мечи, седую древность только что выслушанной легенды. Он протёр себе глаза.
– Но… – начал он.
– Плод этот сохраняет всё тот же свежий вид вот уже три месяца и несколько дней. Не сохнет, не сморщивается, не загнивает.
– А вы сами, – спросил м-р Хинклиф, – вы в самом деле верите, что это…
– Запретный плод?… Да.
Не могло быть никакого сомнения, что человек говорит вполне серьёзно, и что он в здравом уме.
– «Плод Познания»… – добавил он.
– Но если бы и так? – помолчав, заговорил опять м-р Хинклиф, не отводя глаз от яблока. – Это всё-таки не тот вид знания, которое мы имеем в виду. Я хочу сказать, что тот плод Адам и Ева съели в своё время.
– Мы унаследовали их грехи, но не их познание, – возразил незнакомец. – Всё могло бы стать теперь для нас ясным и понятным. Мы заглянули бы в сущность всего, проникли бы в самый сокровенный смысл вещей.
– Отчего вы не съедите его в таком случае? – вдохновенно спросил м-р Хинклиф.
– Я для того и взял, чтобы съесть его, – отвечал незнакомец. – Человек пал. Только съесть – это вряд ли…
– Знание – сила, – перебил м-р Хинклиф.
– Но счастье ли? Я старше вас, больше, чем вдвое, старше. Не раз я брал этот плод в руку, и сердце у меня сжималось при мысли о том, что можно было бы узнать в этом страшном просветлении… Предположите, что если бы вдруг всё в мире стало бы безжалостно понятно?…
– Это, пожалуй, было бы большим преимуществом, – в общем, – отозвался м-р Хинклиф.
– Допустим, вы заглянули в сердца и умы окружающих вас, в их глубочайшие тайники, – тех людей, которых вы любите, людей, чьей любовью вы дорожите. Что тогда?
– Обманщики были бы выведены на чистую воду, – сказал м-р Хинклиф, поражённый новой мыслью.
– И хуже того, вы узнали бы самого себя, оголённого, освобождённого от самых дорогих иллюзий, таким, какой вы есть, с самыми безотрадными перспективами. Увидели бы то, что ваши слабости и пороки помешали вам выполнить…
– Это было бы чудесно… «Познай самого себя», как сказано.
– Вы молоды, – проговорил незнакомец.
– Если вы не хотите съесть этот плод и тяготитесь им, отчего бы вам просто не выбросить его?
– Пожалуй, и в этом вы не поймёте меня. Как выбросить такую чудесную, блестящую вещь? Раз она досталась тебе, она уже связывает. Другое дело – отдать яблоко! Отдать его кому-нибудь, кто жаждет знания, кого не пугает мысль о том, чтобы проникнуть…
– Положим, – с раздумьем сказал м-р Хинклиф, – но плод – может быть ядовитым.
В этот момент глаза его остановились на некоем неподвижном предмете, на части большой надписи чёрными буквами по ту сторону окна вагона: «… вуд», – прочёл он. Он стремительно вскочил.
– Великий боже! – воскликнул он. – Холмвуд! – фактическое настоящее вытеснило то настроение, которое начало овладевать м-ром Хинклифом.
В одну секунду он с портплэдом в руках распахнул дверцу вагона. Сторож уже размахивал зелёным флагом. М-р Хинклиф выпрыгнул. «Вот!» – послышался голос позади него, и, обернувшись, он увидел сверкающие глаза незнакомца и протянутый ему из вагона, не завёрнутый и красивый, золотой плод. М-р Хинклиф взял его машинально. Поезд уже двигался.
– Нет! – воскликнул вдруг незнакомец и сделал движение, будто хотел схватить яблоко обратно.
– Посторонитесь! – крикнул кондуктор, захлопывая дверь вагона.
Незнакомец кричал что-то, высовываясь из окна и размахивая руками, но м-р Хинклиф слов разобрать не мог, а за тем – тень от моста упала на этого человека и он исчез из виду. М-р Хинклиф стоял, удивлённый, всё ещё глядя, как последний вагон скрывается на закруглении, и держал в руках плод. На секунду ум его пришёл в полное смятение. Но вслед за тем он почувствовал, что два-три человека, стоящих на платформе, с любопытством приглядываются к нему. Ведь это новый учитель начальной школы! И это его первый дебют! Они, должно быть, думали, что незнакомец угостил его апельсином. При мысли о таком наивном объяснении, м-р Хинклиф покраснел и сунул плод в боковой карман, который некрасиво оттопырился.
Но делать было нечего, – он направился к зрителям и, стараясь скрыть испытываемое им чувство неловкости, спросил – как пройти к школе и каким способом можно доставить туда его портплэд и два чемодана, выгруженные на платформу.
Он получил ответ, что багаж его может быть доставлен на тележке за шесть пенсов, а сам он может пройти пешком. Ему почудились иронические интонации. Он смутился ещё больше.
Серьёзный тон человека в поезде и волшебная сказка, рассказанная им, нарушили ход мыслей м-ра Хинклифа и пока что заслоняли настоящее туманной пеленой. Движущееся пламя! Огненные мечи!
1 2