– Да вы садитесь сами, Бриджит, – сказал он.
Но Бриджит садиться не стала. Она никогда не садилась в этой комнате и, даже если принять во внимание все, что случилось, не могла этого сделать и сейчас. У нее просто внутри все перевернулось, сказала она, когда Хенри вошел в дом с девочкой на руках. Жуткое, конечно, дело, и ребенок, конечно, жуть что натворил – она этого и не отрицает. Но такого несчастного существа она еще в жизни не видела, как в тот вечер, когда Хенри ее принес, – как говорится, краше в гроб кладут.
– Может, нам послать еще одну телеграмму, сэр, на случай, если та затеряется?
– Она не затерялась, Бриджит.
Бриджит слышала о письме, которое пришло из Франции. Не ее ума дело – хмурить брови, но все-таки она не сдержалась; и мистер Салливан тоже сделал паузу, как будто почувствовал, что ей нужно немного собраться с мыслями. А когда заговорил снова, то объяснил, что в полученном им почтовом отправлении речь шла о мебели и прочем движимом имуществе, которое осталось в Лахардане. Ему казалось, что со дня на день придут грузовики и все вывезут. Но в письме было ясно сказано, что все должно оставаться на своих местах.
– Вашу телеграмму получили, Бриджит, по тому адресу, на который она была отправлена. Там же получили и телеграмму от капитана Голта с уведомлением об отказе от аренды. Рано или поздно мы, конечно же, получим сведения о том, где остановились мистер и миссис Голт. К сожалению, на данный момент мы такими сведениями не располагаем.
Напомаженная голова мистера Салливана медленно качалась из стороны в сторону, подчеркивая крайнее неудобство сложившейся ситуации; его серо-голубые глаза глядели сурово. Затем он вздохнул, медленно набрал полную грудь воздуха, подержал его немного и разом выдохнул.
– Вам они, конечно же, ничего перед отъездом не сказали насчет того, что могут передумать ехать в Англию? Насчет того, что они намереваются делать дальше?
На лице у Бриджит отразилась тревога, чувство еще менее подконтрольное, чем проскользнувшее минуту тому назад недоверие. Может, что-то такое и впрямь упоминалось? Может, при всей тогдашней суматохе она просто недостаточно внимательно слушала, что ей говорят? Она подумала еще немного, а потом покачала головой.
– Ничего, кроме адреса, они не оставили, сэр.
Пухлые руки мистера Салливана почти невесомо лежали на коленях, обтянутых синей, в тонкую полоску тканью.
– Может, в доме есть какие-нибудь бумаги, в которых имело бы смысл покопаться, а, Бриджит? На тот случай, если там вдруг обнаружится хоть какая-то зацепка?
Бриджит сняла с мебели еще несколько чехлов. Но ни в ящиках письменного стола, ни в гостиничном серванте не нашлось ничего, что относилось бы к вставшей перед ними неразрешимой задаче. Они поднялись наверх с лампами, но даже и в ящиках туалетного столика тоже ничего не нашли.
– Ничего здесь нет, одни квитанции, – доложила Бриджит, перерыв все полки в угловом буфете на лестничной площадке первого этажа; мистер Салливан держал лампу.
Потом среди писем обнаружилась одна-единственная почтовая карточка от капитанова брата, с обратным адресом расквартированной в Индии воинской части, трехлетней давности. Кроме того, обнаружилось несколько более свежих писем от уилтширской тетушки Хелоиз Голт, сплошь состоящих из старческого брюзжания и жалоб на то, что тетушка потому и не пишет, что племянница о ней совсем забыла.
– Те распоряжения, которые капитан оставил в отношении дома и ваших обстоятельств, никоим образом не нарушены, – сказал мистер Салливан. – Все происшедшее никак их не затрагивает.
Суммы, необходимые на поддержание дома в должном порядке, предусмотрены, как и деньги на непредвиденные расходы. Голты всегда были людьми методичными, пусть даже их отъезд прошел совсем не так и не при тех обстоятельствах, при которых планировался. Он, собственно, надеялся только на дом, признался стряпчий, надеялся найти в нем хоть какую-нибудь зацепку, которая могла бы намекнуть на то, почему и каким образом у них переменились планы.
– Я тут пытался навести кое-какие справки, – сказал он, когда они вернулись в гостиную. – Опросил всех, кто только пришел мне в голову. Думал, может, хоть какая-то информация дошла до кузенов из Маунт-Беллоу, но они, судя по всему, тоже недавно уехали из Ирландии. Вы не знаете, они часто общались между собой?
Бриджит не знала. Как-то раз заезжали, вспомнила она, но с тех пор, как они перебрались в Англию, ни слова о них больше сказано не было. Еще раз перерыли все ящики внизу, но писем от них больше не нашли; кузенов из Маунт-Беллоу удалось обнаружить только в фотоальбоме, где они мирно сидели на травке во время устроенного десять лет назад пикника.
– Если я не ошибаюсь, один из этих мальчиков поступил в Пасхендейл, – вспомнил стряпчий. – В тот самый полк, где служил капитан.
– Даже и не слышала об этом.
– Что-то вы совсем разволновались, Бриджит. Это я во всем виноват со своими расспросами. Не беспокойтесь, рано или поздно мы с ними свяжемся. У нас есть этот полк в Индии, на случай, если капитан поддерживает связи с братом, и, если даже полк передислоцировали, любую поступившую от меня ноту все равно перешлют по новому адресу. Для военных такого рода вещи – дело чести.
– Да я все о ребенке, сэр.
– Доктор Карни перешлет мне свое заключение, Бриджит. Мы с ним об этом уже говорили. – Мистер Салливан немного помолчал. – Не будет слишком большой вольностью с моей стороны, если я попрошу вас еще на какое-то время оставить все так, как оно есть сейчас? Не думаю, чтобы это затянулось надолго, а, Бриджит?
– Оставить все, как сейчас, сэр?
– Не слишком надолго.
– То есть чтобы мы с Хенри остались жить в верхних комнатах? Вы это имеете в виду, сэр?
– Я имею в виду, что при сложившихся обстоятельствах и поскольку девочка все равно уже оказалась здесь, а не где-то еще, было бы разумно дать ей возможность жить в ее родном доме. С вашего позволения, Бриджит, я беру на себя смелость утверждать, что это было бы куда лучше, чем перевозить ее в сторожку.
Не оговаривая особо, сколько продлится это самое ненадолго, мистер Салливан высказал предположение, что сам по себе переезд, а потом еще и постоянный вид запертого дома с заколоченными окнами будет куда сильнее травмировать ребенка, из-за которого все это, собственно, и случилось, чем возможность остаться в знакомых стенах. Он совершенно уверен в том, что человек, который приходил в тот раз к дому ночью, давно уже и думать забыл о своих преступных намерениях. Он упомянул об этом обстоятельстве исключительно на тот случай, если он, сам того не желая, вызвал своим предложением некие особые опасения.
– Да, конечно, теперь-то уж они оставят нас в покое, сэр, и Хенри так говорит, ведь хозяина с хозяйкой они таки заставили уехать. Им только этого и надо было, он говорит.
Мистер Салливан согласился, но развивать эту тему не стал. Должно быть, Хенри что-нибудь этакое слышал, решил он; а если даже и не слышал, то его интуиции вполне можно доверять. Раненый остается раненым, но события с той ночи успели приобрести такой оборот, что все происшедшее в Лахардане вполне могло удовлетворить разыгравшееся у противоположной стороны чувство мести.
– Сторожка у нас сейчас вообще заперта, сэр. Мы так все и оставим, пока они не вернутся.
– А как посмотрит на такую возможность наш маленький друг?
– О каком таком друге вы говорите, мистер Салливан?
– Я имею в виду ребенка. Как она воспримет возвращение отца с матерью? Хоть на этот раз она сможет тихо и спокойно уехать вместе с ними?
– А может, они на сей раз передумают и останутся, раз уж все равно приедут домой? Она ведь и так вся уже извелась из-за этого, может, передумают, а, сэр?
– Я тоже был бы этому очень рад, Бриджит.
– А вы там не слышали, война-то к концу идет или как?
– И на это тоже есть некоторая надежда. Н-да, уж надеяться нам никто не запретит. – Мистер Салливан встал. – Я бы хотел взглянуть на ребенка.
– Вы сами увидите, сэр, она стала такая послушная.
Мистер Салливан вздохнул и оставил при себе замечание относительно того, что в нынешней ситуации послушание никак нельзя назвать качеством излишним.
– Вы еще, может быть, не знаете, сэр. Пока она там лежала, кость у нее срослась, но срослась неправильно, и она теперь так и будет хромать.
– Я знаю, Бриджит. Доктор Карни специально приезжал ко мне, чтоб поделиться этой новостью.
С этими словами он встал и пошел через сумеречную гостиную к выходу во двор. Ребенок, о котором шла речь, сидел на приступке перед входом в небольшую пристройку, которая уже давно как-то сама собой перешла в собственность Хенри. На другой стороне двора, под раскинувшим ветви по стене грушевым деревом, растянулись на солнышке две молодые овчарки. Когда на пороге появился стряпчий, они подняли головы и на загривках у них встала шерсть. Одна заворчала, но ни та, ни другая не двинулись с места.
Сквозь открытую дверь в мастерскую Хенри мистер Салливан увидел верстак с тисками под развешанным на стене плотницким и слесарным инструментом – молотками, стамесками, рубанками, киянкой, криволинейным стругом, ножницами по металлу, ватерпасом, гаечными ключами. Два ящика из-под чая были доверху набиты обрезками дерева различной длины и ширины. На крючьях висели пилы, мотки проволоки и почти израсходованный моток бечевы.
Хенри сидел рядом с девочкой на приступке и раскрашивал в белый цвет игрушечный аэроплан. Модель стояла на большой жестяной банке из-под джема: около фута в длину, с двойными крыльями, но пока без пропеллера. Крылья были соединены спичками, положение и угол наклона которых Хенри скопировал с вырванного из газеты снимка аэроплана, который тоже лежал с ними рядом на крылечке.
– Люси, – позвал мистер Салливан.
Она не ответила. Хенри тоже ничего не сказал. Его кисть – слишком большая и совершенно неудобная, как показалось мистеру Салливану, для такого рода работы – продолжала покрывать шершавую поверхность дерева чем-то вроде обычного известкового раствора.
– Люси, я к тебе обращаюсь, – сказал он.
– Славный денек сегодня выдался, мистер Салливан, – сказал Хенри, когда и на эту реплику стряпчего ответа не последовало.
– Ваша правда, Хенри. Ваша правда. А теперь, Люси, я хотел бы задать тебе пару вопросов.
Не приходилось ли ей слышать, чтобы родители планировали какие-то поездки? Не упоминались ли при ней города, которые им бы хотелось посетить? Не шла ли речь о какой-то конкретной стране?
Девочка молча качала головой, чуть активней после каждого очередного вопроса, и светлые волосы падали ей на лицо. Мистер Салливан пригляделся попристальней, и ему показалось, что лицом она – вылитая мать, те же глаза, тот же нос и жесткая линия губ. Настанет день, и в этом доме объявится еще одна красавица; и он задал себе вопрос, а будет ли это достаточной компенсацией за то, как пройдет все отпущенное ей до той поры время.
– Если ты что-нибудь вспомнишь, Люси, расскажешь об этом Хенри и Бриджит, ладно? Я могу на тебя положиться?
В голосе у него задребезжала умоляющая нотка, и он знал, что эта мольба не имеет отношения к тому, о чем он просит, что ему всего лишь хочется, чтобы она улыбнулась так, как улыбалась когда-то давно. «Ах, Люси, Люси», – шептал он по дороге обратно в гостиную.
Ему накрыли чай по-прежнему – при свете ламп. Он выпил две чашки и намазал себе медом ячменную лепешку. Мысли его одолевали невеселые. Теперь, когда он оказался в этом доме, несчастье, которое привело его сюда, казалось ему еще более невероятным и нелепым, чем в тот день, когда он узнал о том, что девочка жива. По какой такой случайности Эверард Голт не прошел мимо клочка материи, едва заметного на каменистом пляже? Какой порочный круг заставил всех обитателей дома напрочь забыть о добросердечной горничной, у которой отчаявшийся ребенок мог попытаться найти пристанище?
Ответов не было. Алоизиус Салливан встал и вытер салфеткой, которую ему принесли вместе с чаем, масленую пленку с губ. Он отряхнул с брюк крошки и расправил жилет. Выйдя в прихожую, он позвал Бриджит, и они вместе прошлись до автомобиля.
– Вы же свяжетесь с ними, сэр, вы привезете их обратно?
Провернулся ручной привод, мотор забормотал и ожил. Да, он обязательно привезет их обратно, пообещал мистер Салливан, со всей убедительностью, которую только смог в себе отыскать. Он выроет их хоть из-под земли. Все будет в порядке.
Бриджит стояла и смотрела на то, как машина скрывается в подъездной аллее, а потом понемногу рассеивается дым от автомобильного выхлопа. Она помолилась о том, чтобы у стряпчего все получилось, а потом, на кухне, помолилась еще раз, прося об одной этой милости, потому что все остальное не имело значения.

* * *

– К завтрему краска высохнет, – сказал Хенри. – Давай-ка пока оставим ее на дворе.
– Он меня не любит.
– Да брось ты, конечно, любит. Все тебя любят, по-другому-то как же?
При помощи оставшихся от постройки палочек он укрепил модель самолета на ступеньке вертикально. И сказал: чтобы краску до утра не трогать.

* * *

Алоизиус Салливан еще раз опросил всех, кого только мог, в Инниселе и в Килоране. Он написал всем известным ему друзьям капитана Голта и тем из английских знакомых его жены, с которыми она могла поддерживать хоть какую-то связь. Он выяснил, куда, в Англии, перебрались Голты из Маунт-Беллоу, и разыскал еще одних Голтов, отдаленных родственников, в графстве Роскоммон. Никакими сведениями о конечной точке предполагаемого маршрута изгнанников эти его поиски не были вознаграждены: одно лишь удивление и недоверие к человеку, который задает слишком много вопросов. Письмо, полученное им от самого Эверарда Голта, было отправлено из французского городка Бельфор, несколько строк под адресом «Отель дю Парк» на бульваре Людовика XI. От владельца отеля Алоизиус Салливан, после некоторой паузы, получил информацию о том, что постояльцы, о которых идет речь, остановились всего на одну ночь в Chambre Trois Номер третий (фр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32