- А вы мне не начальник. И если вы попытаетесь что-нибудь поставить у
меня на командном пункте, велю все сбросить вниз.
Нурланн, словно не слыша его, говорит ассистенту:
- Я буду здесь в семнадцать тридцать. Все должно быть готово и
отрегулировано.
Тут вступает второй офицер. С виноватым видом он говорит - и
непонятно, то ли правду говорит, то ли издевается над высокомерным шпаком:
- Я имею приказ к семнадцати ноль-ноль установить вокруг дивизиона
оцепление и никого не пропускать.
Тогда Нурланн поворачивается к офицерам, и такого Нурланна они видеть
не ожидали.
- Вы, государи мои, - негромко говорит он, - плохо понимаете свое
положение. Здесь командую я, и вы будете выполнять любое мое приказание. А
пока меня нет, вы будете выполнять приказания вот этого господина. - Он
показывает на ассистента.

В вестибюле гимназии Нурланна поджидает сутулый старик в вицмундире.
Это нынешний директор гимназии, но Нурланн помнит его еще своим классным
наставником. Четверть века назад это был тиран, одним взглядом своим
внушавший гимназистам непереносимый ужас.
- Какая честь, какая честь, профессор! - блеет директор, надвигаясь
на Нурланна с простертыми дланями. - Какая честь для доброй старой
альма-матер! Орел навестил свое родовое гнездо! Знаю, знаю, вас лезут, и
не задержу вас даже на одну лишнюю минуту. Позвольте представить вам: мой
поверенный в делах...
- Мы уже знакомы, - говорит Нурланн, с изумлением обнаруживая за
спиной директора клетчатую фигуру адвоката-проповедника.
- Совершенно верно, - мягко произносит адвокат, берет Нурланна под
руку и увлекает его к барьеру пустующей раздевалки. - Аналогичное дело,
профессор, если вам будет благоугодно...
На барьере лежит знакомый бювар и знакомая авторучка. Нурланн берет
из бювара листок с текстом, пробегает его глазами и смотрит на адвоката.
Тот легонько пожимает плечами.
- Я только заверяю подпись, и больше ничего. Я целыми днями хожу по
городу и заверяю подписи.
Тогда Нурланн поворачивается к директору.
- Господин классный наставник, - говорит он. - Поймите, я не хочу
вмешиваться в ваши дела. Ведь вы не религиозный маньяк, вы просвещенный
человек. Во-первых, вот это, - он трясет листком, - сплошное вранье. Вы
никогда не были добрым наставником юношества, вы были аспид сущий, вы были
дракон, вы были семь казней египетских для нас, несчастных и нечестивых. И
правильно! Только так с нами и можно было! Либо вы нас, либо мы вас.
Почему вы этого теперь стыдитесь! И потом. Ну пусть Страшный Суд. Неужели
вы всерьез верите, будто на Страшном Суде эта бумажка, эта закорючка,
которую вы у меня просите, может что-нибудь изменить?
Адвокат торопливо вмешивается:
- Этот вопрос на самом деле очень и очень сложен...
Но директор перебивает его. Голова его трясется, и усы обвисают, как
мокрые, и старческие глаза слезятся.
- Молодой человек, - говорит он Нурланну. - Пройдет время, и вы тоже
состаритесь. Когда вы состаритесь, вам придет пора умирать. А тогда вы
обнаружите, что на очень многие вещи вы смотрите совсем иначе, чем сейчас,
когда вы здоровы, энергичны и вас ждут великие дела. И не приведи вам бог
ждать конца своего в такую страшную годину, как наша.
- Ты победил, галилеянин, - произносит Нурланн и берется за
авторучку.

В актовом зале гимназии огромные окна распахнуты настежь, половина
зала залита водой. С окон, с потолка, с люстр свешиваются пучки
разноцветных нитей, и поэтому зал несколько напоминает подводную пещеру.
Стулья стоят в полном беспорядке, и так же как попало и где попало
расселись на этих стульях три десятка девчонок и мальчишек в возрасте от
двенадцати по пятнадцати лет. Все они голоногие и голорукие, у многих
длинные волосы схвачены белой ленточкой через лоб, у некоторых на
безрукавках с правой стороны нашит черный силуэт бабочки; не сразу
понимаешь, что это очертание Тучи, как она видится сверху.
Нурланн стоит на кафедре, все глаза устремлены на него. Одни смотрят
со спокойным ожиданием, другие - с явным интересом, третьи с неприязнью, а
некоторые с таким выражением, будто ждут, чтобы он поскорее отговорил и
ушел и можно было бы заняться более важными делами. Циприан и Ирма сидят в
сторонке у стены.
Нурланн с непринужденностью человека, привыкшего к публичным
выступлениям, говорит:
- Как вам, может быть, известно, я и сам четверть века назад учился в
этой гимназии. В этом зале и с этой кафедры я сделал свой первый в жизни
научный доклад. Он назывался "О чувствительности рогатой гадюки к
изменению среды обитания". Вторжение большой науки в мир моих
одноклассников имело единственное последствие: преподавательницу зоологии
с той поры наградили кличкой Рогатая Гадюка. Должен сказать, что это
довольно обычное преломление достижений науки в сознании широких масс.
Пауза. Две-три улыбки. Ну что ж, и это не так уж плохо. Правда, Ирма,
кажется, недовольна.
- То было хорошее время. Единственное, что нам тогда угрожало, - это
семестровая контрольная по латыни. Сейчас, к сожалению, наше ближайшее
будущее безоблачным не назовешь. Туча...
Его прерывает смех. Он нахмуривается.
- Я не собирался каламбурить. Ничего смешного тут нет. Город охвачен
паникой, многие из ваших родителей испуганы до такой степени, что ждут
Страшного Суда. Город на военном положении. Готовится эвакуация. Для этого
есть кое-какие основания, однако положение совсем не так плохо, как это
вам, может быть, представляется. Что такое на самом деле Туча? Представьте
себе...
Посередине зала воздвигается толстенький подросток с прекрасными
синими глазами.
- Господин профессор, - говорит он. - Про Тучу мы все знаем. Не надо
про Тучу.
- Вот как? - Нурланн прищуривается на него. - И что же вы знаете про
Тучу?
Вопрос этот повисает в воздухе. Его пропускают мимо ушей.
- Меня зовут Миккель, - объявляет толстенький подросток. - Разрешите
задать вопрос.
Нурланн пожимает плечами.
- Задавай.
- Что такое, по-вашему, прогресс?
- При чем здесь прогресс? - с недоумением и раздражением спрашивает
Нурланн.
- Одну минуту, - громко произносит Циприан и встает. - Господин
Нурланн, разрешите, я объясню. Мы бы не хотели сейчас затрагивать частные
вопросы. Только общие. Самые общие. Мы обращаемся к вам не как к физику, а
как к представителю авторитетной социальной группы. Мы многого не
понимаем, и мы хотели бы узнать, что думают сильные мира сего.
- Послушайте, - говорит Нурланн. - Каждый должен заниматься своим
делом. Если вам хочется знать, что такое прогресс, обратитесь к социологу,
к философу... При чем здесь я?
- Социолога мы уже спрашивали, - терпеливо говорит Циприан. - Мы его
поняли так, что никто толком не знает, что такое прогресс. Вернее,
существуют разные мнения...
- Вот мы и хотим знать ваше мнение по этому поводу, - подхватывает
Миккель. - Только мнение, больше ничего.
Некоторое время Нурланн смотрит на него, затем говорит:
- Хорошо, пожалуйста. Прогресс есть непрерывное увеличение знаний о
мире, в котором мы живем.
- Любой ценой? - звонко спрашивает смуглая девочка, и в голосе ее
звучит не то горечь, не то ненависть.
- При чем здесь цена? Конечно, существуют запреты на определенные
приемы и методы; скажем, можно платить своей жизнью, но нельзя чужой и так
далее. Но вообще говоря, прогресс - штука жестокая, и надо быть готовым
платить за него сколько потребуется.
- Значит, может быть безнравственный прогресс? - Это тощая девочка
прямо перед Нурланном.
- Не может, но бывает, - парирует Нурланн. - Прогресс, повторяю, -
это штука жестокая.
Встает Миккель:
- Ваш прогресс - это прогресс науки. А человек?
- Это все связано. Прогресс науки - прогресс общества. Прогресс
общества - прогресс человека.
- Вы верите в то, что говорите? - осведомляется Миккель. - Это же
несерьезно.
- Почему несерьезно? - изумляется Нурланн.
- Потому что прогресс науки есть определенно. Прогресс общества?
Возможно. А уж прогресса человека - точно нет.
Нурланн слегка сбит с толку.
- Н-ну... Это, наверное, все же не так... Есть все же разница между
нами и...
Его перебивают:
- Какими вы бы хотели видеть нас в будущем?
Нурланн совсем теряется и поэтому ожесточается:
- Вас? В будущем? С какой стати я должен по этому поводу что-либо
хотеть?
Все смеются.
- В самом деле, - говорит Нурланн, несколько приободрившись. -
Странный вопрос. Но я догадываюсь, _ч_т_о_ вы имеете в виду. Так вот, я
хотел бы, чтобы вы летали к звездам и держались подальше от наркотиков.
Пауза. Все ждут, что он скажет дальше. Нурланн сам ощущает острую
недостаточность своего ответа, но он и впрямь не знает, что сказать.
- И это все? - спрашивает тощенькая девочка.
Нурланн пожимает плечами. По залу пробегает шум. Ребята
переглядываются, вполголоса обмениваются репликами.
Поднимается Циприан.
- Разрешите мне. Давайте рассмотрим такую схему. Автоматизация
развивается теми же темпами, что и сейчас. Тогда через несколько десятков
лет подавляющее большинство активного населения Земли выбрасывается из
производственных процессов за ненадобностью. Из сферы обслуживания тоже.
Все сыты, никто друг друга не топчет, никто другу другу не мешает... и
никто никому не нужен. Есть, конечно, миллион человек, обеспечивающих
бесперебойную работу старых машин и создание машин новых... Ну, и летающих
к звездам тысяч сто. Но остальные миллиарды друг другу просто не нужны.
Это хорошо, как вы полагаете?
- Не знаю, - говорит Нурланн сердито. - Это и не хорошо и не плохо.
Это либо возможно, либо невозможно. Нелепо ставить отметки социологическим
законам. Хорош или плох второй закон Ньютона? Квадрат гипотенузы равен
сумме квадратов катетов - это хорошо или плохо?
- Наверное, я неправильно выразился, - вежливо отвечает Циприан. - Я
хотел спросить: нравится ли вам лично такое состояние общества? Или вот
вопрос еще более общий: какое состояние общества представляется лично вам
наиболее приемлемым?
- Боюсь, я разочарую вас, - высокомерно произносит Нурланн. - Меня
лично вполне устраивает нынешнее состояние общества.
Смуглая девочка яростно говорит:
- Конечно, ведь вас устраивает, что можно схватить человека, сунуть
его в каменный мешок и вытягивать из него все, пока он не умрет!
Нурланн пожимает плечами.
- Ну, это никому не может нравиться. Я понимаю, вы молоды, вам
хочется разрушить старый мир и на его костях построить новый. Однако
имейте в виду, это очень старая идея, и пока она еще ни разу не привела к
желаемым результатам. То самое, что в старом мире вызывает особенное
желание беспощадно разрушать, - например, тайная полиция, - особенно легко
приспосабливается к разрушению, жестокости, беспощадности, становится
необходимым и непременно сохраняется, делается хозяином в новом мире и в
конечном счете убивает смелых разрушителей.
- Боюсь, вы нас неправильно понимаете, господин профессор, -
возражает Миккель. - Мы вовсе не собираемся разрушать старый мир. Мы
собираемся строить новый. Только строить! Ничего не разрушать, только
строить.
- За чей счет? - насмешливо спрашивает Нурланн.
- Этот вопрос не имеет смысла для нас. За счет травы, за счет
облаков, за счет текучей воды... за счет звезд.
- В точности как все, кто был до вас, - говорит Нурланн.
- Нет, потому что они вытаптывали траву, рассеивали облака,
останавливали воду... Вы меня поняли буквально, а это лишь аллегория.
- Ну что ж, валяйте, стройте, - говорит Нурланн. - Не забывайте
только, что старые миры не любят, когда кто-то строит новые. Они
сопротивляются. Они норовят помешать.
- Нынешний старый мир, - загадочно произносит Циприан, - нам мешать
не станет. Ему, видите ли, не до нас. Прежняя история прекратила течение
свое, не надо на нее ссылаться.
- Что ж, тем лучше, - говорит утомленно Нурланн. - Очень рад, что у
вас все так удачно складывается. А сейчас я хотел бы уточнить относительно
прогресса...
Но Миккель прерывает его:
- Видите ли, господин профессор, я не думаю, чтобы это было нужно. Мы
уже составили представление. Мы хотели познакомиться с современным крупным
ученым, и мы познакомились. Теперь мы знаем больше, чем знали до встречи с
вами. Спасибо.
Раздается гомон: "Спасибо... Спасибо, господин Нурланн...", зал
понемногу пустеет, а Нурланн стоит на кафедре, стиснув ее края изо всех
сил, и чувствует себя болваном, и знает, что красен и что вид являет собой
растерянный и жалкий.

Проспект между триумфальной аркой и черной стеной Тучи пуст. На
тротуарах и на мостовой огромное количество брошенных зонтиков - это все,
что осталось от эвакуированных. Три "корсара" в боевой готовности
выстроены шеренгой под аркой, пространство вокруг арки оцеплено солдатами
в плащах-накидках, а за оцеплением волнуются толпы Агнцев Страшного Суда в
клетчатых балахонах.
Дождь не очень сильный, и с вершины триумфальной арки черная стена
Тучи видна вполне отчетливо.
На часах без двух минут шесть.
Нурланн смотрит на Тучу в бинокль. Ассистент застыл на корточках у
приборов. В нескольких шагах от него стоит, расставив ноги и перекатываясь
с носка на пятку, командир дивизиона. Рядом с ним радист с микрофоном у
рта.
- Синхронизации хорошей не получится, - с улыбочкой сообщает
ассистент.
- Это несущественно, - отзывается Нурланн сквозь зубы.
- Готовность шестьдесят, - бросает командир дивизиона.
- Готовность пятьдесят девять, - бормочет в микрофон радист.
1 2 3 4 5 6 7