https://wodolei.ru/catalog/mebel/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

В растерянности
я подошел к двери и протянул руку, чтобы проверить щеколду, но едва пальцы
мои коснулись холодного железа, как все поплыло у меня перед глазами.
Оказалось, что я лежу на диване, уткнувшись носом в подушку, и пальцами
ощупываю холодное бревно стены.
Некоторое время я лежал, обмирая, пока не осознал, что где-то рядом
храпит старуха, а в комнате разговаривают. Кто-то наставительно вещал
вполголоса:
- Слон есть самое большое животное из всех живущих на земле. У него
на рыле есть большой кусок мяса, который называется хоботом потому, что он
пуст и протянут, как труба. Он его вытягивает и сгибает всякими образами и
употребляет его вместо руки...
Холодея от любопытства, я осторожно повернулся на правый бок. В
комнате было по-прежнему пусто. Голос продолжал еще более наставительно:
- Вино, употребляемое умеренно, весьма хорошо для желудка; но когда
пить его слишком много, то производит пары, унижающие человека до степени
несмысленных скотов. Вы иногда видели пьяниц и помните еще то справедливое
отвращение, которое вы к ним возымели...
Я рывком поднялся и спустил ноги с дивана. Голос умолк. Мне
показалось, что говорили откуда-то из-за стены. В комнате все было
по-прежнему, даже вешалка, к моему удивлению, висела на месте. И к моему
удивлению, мне опять очень хотелось есть.
- Тинктура экс витро антимонии, - провозгласил вдруг голос. Я
вздрогнул. - Магифтериум антимон ангелий салаэ. Бафилии олеум витри
антимонии алекситериум антимониалэ! - Послышалось явственное хихиканье. -
Вот ведь бред какой! - сказал голос и продолжал с завыванием: - Вскоре очи
сии, еще не отверзаемые, не узрят более солнца, но не попусти закрыться
оным без благоутробного извещения о моем прощении и блаженстве... Сие есть
"Дух или Нравственные Мысли Славнаго Юнга, извлеченныя из нощных его
размышлений". Продается в Санкт-Петербурге и в Риге в книжных лавках
Свешникова по два рубля в папке. - Кто-то всхлипнул. - Тоже бредятина, -
сказал голос и произнес с выражением:
Чины, краса, богатства,
Сей жизни все приятства,
Летят, слабеют, исчезают,
О тлен, и щастье ложно!
Заразы сердце угрызают,
А славы удержать не можно...
Теперь я понял, где говорили. Голос раздавался в углу, где висело
туманное зеркало.
- А теперь, - сказал голос, - следующее. "Все - единое Я, это Я -
мировое Я. Единение с неведением, происходящее от затмения света, Я
исчезает с развитием духовности".
- А эта бредятина откуда? - спросил я. Я не ждал ответа. Я был
уверен, что сплю.
- Изречения из "Упанишад", - ответил с готовностью голос.
- А что такое "Упанишады"? - Я уже не был уверен, что сплю.
- Не знаю, - сказал голос.
Я встал и на цыпочках подошел к зеркалу. Я не увидел своего
отражения. В мутном стекле отражалась занавеска, угол печи и вообще много
вещей. Но меня в нем не было.
- В чем дело? - спросил голос. - Есть вопросы?
- Кто это говорит? - спросил я, заглядывая за зеркало. За зеркалом
было много пыли и дохлых пауков. Тогда я указательным пальцем нажал на
левый глаз. Это было старинное правило распознавания галлюцинаций, которое
я вычитал в увлекательной книге В. В. Битнера "Верить или не верить?".
Достаточно надавить пальцем на глазное яблоко, и все реальные предметы - в
отличие от галлюцинаций - раздвоятся. Зеркало раздвоилось, и в нем
появилось мое отражение - заспанная, встревоженная физиономия. По ногам
дуло. Поджимая пальцы, я подошел к окну и выглянул.
За окном никого не было, не было даже дуба. Я протер глаза и снова
посмотрел. Я отчетливо видел прямо перед собой замшелый колодезный сруб с
воротом, ворота и свою машину у ворот. Все-таки сплю, успокоенно подумал
я. Взгляд мой упал на подоконник, на растрепанную книгу. В прошлом сне это
был третий том "Хождений по мукам", теперь на обложке я прочитал: "П. И.
Карпов. Творчество душевнобольных и его влияние на развитие науки,
искусства и техники". Постукивая зубами от озноба, я перелистал книжку и
просмотрел цветные вклейки. Потом прочитал "Стих N_2":
В кругу облаков высоко
Чернокрылый воробей
Трепеща и одиноко
Парит быстро над землей.
Он летит ночной порой,
Лунным светом освещенный,
И, ничем не удрученный,
Все он видит под собой.
Гордый, хищный, разъяренный
И летая, словно тень,
Глаза светятся как день.
Пол вдруг качнулся под моими ногами. Раздался пронзительный протяжный
скрип, затем, подобно гулу далекого землетрясения, раздалось рокочущее:
"Ко-о... Ко-о... Ко-о..." Изба заколебалась, как лодка на волнах. Двор за
окном сдвинулся в сторону, а из-под окна вылезла и вонзилась когтями в
землю исполинская куриная нога, провела в траве глубокие борозды и снова
скрылась. Пол круто накренился, я почувствовал, что падаю, схватился
руками за что-то мягкое, стукнулся боком и головой и свалился с дивана. Я
лежал на половиках, вцепившись в подушку, упавшую вместе со мной. В
комнате было совсем светло. За окном кто-то обстоятельно откашливался.
- Ну-с, так... - сказал хорошо поставленный мужской голос. - В
некотором было царстве, в некотором государстве жил-был царь, по имени...
мнэ-э... ну, в конце в концов неважно. Скажем, мнэ-э... Полуэкт... У него
было три сына-царевича. Первый... мнэ-э-э... Третий был дурак, а вот
первый?..
Пригибаясь, как солдат под обстрелом, я подобрался к окну и выглянул.
Дуб был на месте. Спиною к нему стоял в глубокой задумчивости кот Василий.
В зубах у него был зажат цветок кувшинки. Кот смотрел себе под ноги и
тянул: "Мнэ-э-э..." Потом он тряхнул головой, заложил передние лапы за
спину и, слегка сутулясь, как доцент Дубино-Княжицкий на лекции, плавным
шагом пошел в сторону от дуба.
- Хорошо... - говорил кот сквозь зубы. - Бывали-живали царь да
царица. У царя, у царицы был один сын... мнэ-э... дурак, естественно...
Кот с досадой выплюнул цветок и, весь сморщившись, потер лоб.
- Отчаянное положение, - проговорил он. - Ведь кое-что помню!
"Ха-ха-ха! Будет чем полакомиться: конь - на обед, молодец - на ужин..."
Откуда бы это? А Иван, сами понимаете - дурак, отвечает: "Эх ты, поганое
чудище, не уловивши бела лебедя, да кушаешь!" Потом, естественно - каленая
стрела, все три головы долой, Иван вынимает три сердца и привозит, кретин,
домой матери... Каков подарочек! - Кот сардонически засмеялся, потом
вздохнул. - Есть еще такая болезнь - склероз, - сообщил он.
Он снова вздохнул, повернул обратно к дубу и запел: "Кря-кря, мои
деточки! Кря-кря, голубяточки! Я... мнэ-э... м слезой вас отпаивала...
мернее - выпаивала..." Он в третий раз вздохнул и некоторое время шел
молча. Поравнявшись с дубом, он вдруг немузыкально заорал: "Сладок кус не
доедала!.."
В лапах у него вдруг оказались массивные гусли - я даже не заметил,
где он их взял. Он отчаянно ударил по ним лапой и, цепляясь когтями за
струны, заорал еще громче, словно бы стараясь заглушить музыку:
Дасс им таннвальд финстер ист,
Дас махт дас хольтс,
Дас... мнэ-э... майн шатц... или катц?..
Он замолк и некоторое время шагал, молча стуча по струнам. Потом
тихонько, неуверенно запел:
Ой, бував я в тим садочку,
Та скажу вам всю правдочку:
Ото как
Копають мак.
Он вернулся к дубу, прислонил к нему гусли и почесал задней ногой за
ухом.
- Труд, труд и труд, - сказал он. - Только труд!
Он снова заложил лапы за спину и пошел влево от дуба, бормоча:
- Дошло до меня, о великий царь, что в славном городе Багдаде жил-был
портной, по имени... - он стал на четвереньки, выгнул спину и злобно
зашипел. - Вот с этими именами у меня особенно отвратительно! Абу.. Али...
Кто-то ибн чей-то... Н-ну хорошо, скажем, Полуэкт. Полуэкт ибн... мнэ-э...
Полуэктович... Все равно не помню, что было с этим портным. Ну и пес с
ним, начнем другую...
Я лежал животом на подоконнике и, млея, смотрел, как злосчастный
Василий бродит около дуба то вправо, то влево, бормочет, откашливается,
подвывает, мычит, становится от напряжения на четвереньки - словом,
мучается несказанно. Диапазон знаний его был грандиозен. Ни одной сказки и
ни одной песни он не знал больше чем наполовину, но это были русские,
украинские, западнославянские, немецкие, английские, по-моему, даже
японские, китайские и африканские сказки, легенды, притчи, баллады, песни,
романсы, частушки и припевки. Склероз приводил его в бешенство, несколько
раз он бросался на ствол дуба и драл кору когтями, он шипел и плевался, и
глаза его при этом горели как у дьявола, а пушистый хвост, толстый, как
полено, то смотрел в зенит, то судорожно подергивался, то хлестал его по
бокам. Но единственной песенкой, которую он допел до конца, был
"Чижик-пыжик", а единственной сказочкой, которую он связно рассказал, был
"Дом, который построил Джек" в переводе Маршака, да и то с некоторыми
купюрами. Постепенно - видимо, от утомления - речь его обретала все более
явственный кошачий акцент. "А в поли, поли, - пел он, - сам плужок ходэ,
а... мнэ-э... а... мнэ-а-а-у!.. а за тым плужком сам... мья-а-у-а-у!.. сам
господь ходе... или броде?.." В конце концов он совершенно изнемог, сел на
хвост и некоторое время сидел так, понурив голову. Потом тихо, тоскливо
мяукнул, взял гусли под мышку и на трех ногах медленно уковылял по
росистой траве.
Я слез с подоконника и уронил книгу. Я отчетливо помнил, что в
последний раз это было "Творчество душевнобольных", я был уверен, что на
пол упала именно эта книга. Но подобрал я и положил на подоконник
"Раскрытие преступлений" А. Свенсона и О. Венделя. Я тупо раскрыл ее,
пробежал наудачу несколько абзацев, и мне сейчас же почудилось, что на
дубе висит удавленник. Я опасливо поднял глаза. С нижней ветки дуба
свешивался мокрый серебристо-зеленый акулий хвост. Хвост тяжело
покачивался под порывами утреннего ветерка.
Я шарахнулся и стукнулся затылком о твердое. Громко зазвонил телефон.
Я огляделся. Я лежал поперек дивана, одеяло сползло с меня на пол, в окно
сквозь листву дуба било утреннее солнце.

3
Мне пришло в голову, что обычное интервью
с дьяволом или волшебником можно с успехом
заменить искусным использованием положений
науки.
Г.Дж.Уэллс
Телефон звонил. Я протер глаза, посмотрел в окно (дуб был на месте),
посмотрел на вешалку (вешалка тоже была на месте). Телефон звонил. За
стеной в комнате у старухи было тихо. Тогда я соскочил на пол, отворил
дверь (щеколда была на месте) и вышел в прихожую. Телефон звонил. Он стоял
на полочке над большой кадушкой - очень современный аппарат белой
пластмассы, такие я видел только в кино и в кабинете нашего директора. Я
взял трубку.
- Алло...
- Это кто? - спросил пронзительный женский голос.
- А кого вам надо?
- Это Изнакурнож?
- Что?
- Я говорю, это изба на курногах или нет? Кто говорит?
- Да, - сказал я. - Изба. Кого вам нужно?
- О дьявол, - сказал женский голос. - Примите телефонограмму.
- Давайте.
- Записывайте.
- Одну минутку, - сказал я. - Возьму карандаш и бумагу.
- О дьявол, - сказал женский голос.
Я принес записную книжку и цанговый карандаш.
- Слушаю вас.
- Телефонограмма номер двести шесть, - сказал женский голос. -
Гражданке Горыныч Наине Киевне...
- Не так быстро... Киевне... Дальше?
- "Настоящим... предлагается вам... прибыть сегодня... двадцать
седьмого июля... сего года... в полночь... на ежегодный республиканский
слет..." Записали?
- Записал.
- "Первая встреча... состоится... на Лысой горе. Форма одежды
парадная. Пользование механическим транспортом... за свой счет. Подпись...
Начальник канцелярии... Ха... Эм... Вий".
- Кто?
- Вий! Ха Эм Вий.
- Не понимаю.
- Вий! Хрон Монадович! Вы что, начальника канцелярии не знаете?
- Не знаю, - сказал я. - Говорите по буквам.
- Дьявольщина! Хорошо, по буквам: Вервольф - Инкуб - Ибикус
краткий... Записали?
- Кажется, записал, - сказал я. - Получилось - Вий.
- Кто?
- Вий!
- У вас что, полипы? Не понимаю!
- Владимир! Иван! Иван краткий!
- Так. Повторите телефонограмму.
Я повторил.
- Правильно. Передала Онучкина. Кто принял?
- Привалов.
- С приветом, Привалов! Давно служишь?
- Собачки служат, - сердито сказал я. - Я работаю.
- Ну-ну, работай. На слете встретимся.
Раздались гудки. Я повесил трубку и вернулся в комнату. Утро было
прохладное, я торопливо сделал зарядку и оделся. Происходящее казалось мне
чрезвычайно любопытным. Телефонограмма странно ассоциировалась в моем
сознании с ночными событиями, хотя я и представления не имел, каким
образом. Впрочем, кое-какие идеи уже приходили мне в голову, и воображение
мое было возбуждено.
Все, чему мне случилось быть здесь свидетелем, не было мне совершенно
незнакомым, о подобных случаях я где-то что-то читал и теперь вспомнил,
что поведение людей, попадавших в аналогичные обстоятельства, всегда
представлялось мне необычайно, раздражающе нелепым. Вместо того, чтобы
полностью использовать увлекательные перспективы, открывшиеся для них
счастливым случаем, они пугались, старались вернуться в обыденное.
Какой-то герой даже заклинал читателей держаться подальше от завесы,
отделяющей наш мир от неведомого, пугая духовными и физическими увечьями.
Я еще не знал, как развернутся события, но уже был готов с энтузиазмом
окунуться в них.
Бродя по комнате в поисках ковша или кружки, я продолжал рассуждать.
1 2 3 4 5


А-П

П-Я